Княжич Юра V (СИ) - Француз Михаил

Я отдал ребятам гитару и молча прошёл к машине, где так же молча уселся на пассажирское сиденье. Катерина, ранее машину покинувшая, в неё вернулась. Села за руль и, в такой же молчании, вырулила с площади.

И всю дорогу до лагеря она ничего не говорила, а я ничего не спрашивал. Да и вообще — минут через десять езды, меня сморил сон.

В мире писателя ничего особо сильно не изменилось. Да и что тут может измениться? Я ведь очень внимательно и чутко слежу за тем, чтобы ничего не менялось. Ничего не выходило за рамки той идеальной нормальности, которую столько лет выстраивал, которая стоила мне стольких усилий и столько труда, которая была мной буквально выстрадана.

Школьный год подошёл к концу. Дети ушли на каникулы, а учителя впряглись в «пахоту» ОГЭ, ЕГЭ, ОГЭ+, КЕГЭ и прочего мракобесия. Целый день, блин, носишься, как ужаленный, готовишь здание и классы с техникой к проведению, пока язык на плечо не свесится. Потом приходишь на сам экзамен и торчишь там целый день… без интернета, без компьютера, без телефона… А, когда, всё-таки, возвращаешься домой, мозги от дневного перегрева настолько усталые и варёные, что уже ничего не хочется. Так что, с основной работой, с писательством все процессы застопорились. Еле-еле из себя хоть раз в три-четыре дня главы выдавливать удаётся. Да ещё и этот проект по Марвелу…

В общем, всё нормально, всё, как всегда, ничего необычного, ничего ненормального… Единственно, только… усталость, наверное, сказывается — часто стал травмы получать. То нож себе в руку воткну, перерезая пластиковую стяжку, так, что буквально в миллиметре от вены лезвие прошло. Нож! Себе! Да сроду со мной такого не было. Ещё с пиздючества, когда я, чтобы с ножами «породниться», в постель к себе их обнажённые клал и спал на них — и ничего, не резался, действительно, словно бы продолжением руки, частью собственного тела их чувствовать начинал: и кидал их в мишень, и из дерева разные фигурки вырезал, и ел с ножа, и чего только не делал. И хоть бы хны! А тут: взял и себе в руку воткнул. Да ещё и нож-то хороший попался, острый. Кожу прошёл, даже не заметив и чуть не на полтора сантиметра в мышцу погрузился…

Но, всяко бывает. Кровь слизал, глянул, что вена не задета, пластырем заклеил и дальше работать.

То с поцарапаешься где-нибудь, на ровном месте, то синяк посадишь. То об балку в подвале голову разобьёшь. Вон, с велосипеда свалился — коленку рассадил. На следующий день бошку пробил об арматуру, на которой кондиционер крепится, просто не заметив его: с размаху втемяшился — к велосипеду наклонялся. Да так хорошо приложился, что кровища аж по лицу потекла. Ну идиотизм же!

Прям уж из дому выходить боюсь.

Но это всё так, естественно, не серьёзно. Причитаю просто. Кому пожаловаться-то, кроме читателей? Перед окружающими же лицо и марку держать надо: кровь смахнуть, сказать «пустяки» и с каменной мордой дальше топать, ехать или работать… А перед читателем, как перед доктором или священником, можно и не стесняться. Всё равно ведь, никого из них никогда не увижу — сколько вас? Тысяч двадцать от силы? Из ста сорока миллионов населения страны. Какова вероятность встретить? Двадцать тысяч к ста сорока миллионам? Это двадцать к ста сорока тысячам. То есть, один к семи тысячам. То есть, одна целая, четыре десятых на десять в минус четвёртой. Меньше одного процента.

То есть — никогда. А значит — и не стыдно в слабости признаться. Всё равно ведь, никто из моих близких, или тех, с кем я общаюсь, мои книжки не читает. И не станет читать…

Так что, всё у меня здесь нормально. Настолько нормально, насколько это вообще может быть нормальным (про цветные плёночки, что в моём подвале и под мостом в паре кварталов от него так и продолжают висеть нетронутые, помолчим).

О! Не один я, кстати, побитый-поцарапанный хожу. Вот Василий, «заказчик» мой, тот, который фанфик по Марвелу заказал, тоже с забинтованной правой рукой в прошлый раз на встречу пришёл. Точнее даже не с забинтованной, а с загипсованной. Вроде бы пара пястных косточек у него треснула. Или даже переломилась. Ну, насколько я вообще что-то в наложении гипса и повязок разбираюсь. Сам-то он ничего рассказывать, естественно, не стал: тоже морду кирпичом держит и имидж крутого парня соблюдает. Но факт: где-то он поломался, да…

Ну, да Писатель с ним. Или Дзен, как он сам выражается. И, как теперь, списанный с него персонаж заказанного им же «фанфика».

А на улице дождь. Сильный, долгий. Люблю дождь. Но я, кажется, об этом уже упоминал. И не раз. Дождь меня успокаивает. Под его мерный стук по крыше так приятно лежать в тепле дома, на своём диване, с любимой в обнимку… или с ноутбуком, набирая новую главу по какому-нибудь из своих проектов, погружаясь в создание новых миров…

Лежать и печатать, пока глаза слипаться не начнут, пока не уснёшь… чтобы погрузиться в написанный мир с головой, чтобы проснуться в нём.

Дорога до лагеря оказалась длинной, но, к сожалению или к счастью, не бесконечной. Однако, выспаться я успел неплохо. А в дорогом, максимально эргономичном кресле люксовой спортивной тачки тело… хотел бы я сказать, что не затекло. Но, к сожалению, это так не работает. И не так важно, сколько кресло стоит, если ты в нём находишься сколько-то там чесов подряд без движения, то проснёшься всё равно задубевшим и «деревянным».

Однако, тело молодое, Одарённое, в порядок приводится быстро. А настроение при пробуждении, несмотря ни на что, оказалось отличным. Мир казался огромным, добрым, солнечным и прекрасным. Пусть солнце и клонилось уже к самому горизонту.

Меня не встречали. Никто. И, честно говоря, это было даже обидно. Я тут, понимаешь, с «того света» вернулся живым, а всем… пофигу. Словно и не «погибал». Словно и не искали меня эти шесть с половиной… теперь уже семь дней.

Словно со смены вернулся. Словно так и должно быть. Словно никто и не думал, что я действительно мог умереть.

Как позднее выяснилось: именно, что и не думал. Не было ни у кого ни малейших сомнений в том, что я живой. Почему? Всё просто: мои Артефакты, те, которые были пробуждены лично мной, в частности «бабочка» Борятинской и кинжал Алины, продолжали оставаться «пробуждёнными» Артефактами. Не «погасли», не утратили своих свойств, не перестали работать.

Мне об этом, кстати, сама Алина и рассказала, когда где-то через полчаса после того, как Катерина меня привезла в лагерь и отпустила, зашла в гости в мой трейлер, поделиться новостями о том, что тут без меня творилось.

Вот такие вот дела: и хренли было думать, «решать» в том кафе? Не было у меня изначально никаких вариантов исчезнуть, инсценировав свою смерть. Не было! И впредь не будет, пока в мире хоть у кого-то ещё останется хоть один из «пробуждённых» лично мной Артефактов. А таких… минимум двое. Вроде бы… Блин! Сидеть и вспоминать надо: кому я ещё чего своего дарил! Я слишком много всего успел сделать и «пробудить» за последние месяцы! Не помню уже!

Мой кинжал, кинжал Алины, бабочка Борятинской, обезьянка-химера — это то, что точно имеется. Остальное надо вспоминать. Всякие иглы-пули и прочая мелочь. Что и где хранится. Не то, чтобы я всерьёз планировал ещё раз пытаться исчезнуть — сам же для себя определился, что не смогу этого сделать из-за своего пристрастия к нахождению в центре внимания, но, как минимум, стоит теперь лучше следить за своими произведениями, лишний раз не раскидываться и не раздариваться. Соблюдать, так сказать, Артефакторскую гигиену.

Начинаешь, блин, понимать, почему тут продавать и дарить принято именно «девственные» Артефакты, не связанные с создателем и не зависящие от его жизни. А то получишь какой-нибудь убер-меч-кладенец или супер-доспех от крутого мастера, экипируешься в них, выйдешь на поле боя или в круг поединка… а мастер двадцать минут назад умер. Ты и знать не знал об этом, надеялся на плюшки своих крутых Артефактов, а они уже и не Артефакты вовсе — так, заготовки. Никто не хочет в такой ситуации оказаться…