Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

А рядом с ней стоял мой отец, и его плечо стало для Алисы щитом.

Когда последние претенденты заняли свои места, в зале повисла тишина. Казалось, стены сами ждали, что император скажет заключительное слово, и никто не решался даже пошевелиться.

Император хлопнула в ладони. Его фигура на троне казалась не просто властной, а угрожающей в своей уверенности. Он провёл взглядом по рядам, задержавшись на каждом, и я снова ощутил ту самую тяжесть, которая давила при его появлении.

— Церемония окончена, — произнёс он спокойно. — Империя укрепила свои ряды. Те, кто сегодня принял на себя бремя титула, пусть помнят: отныне вы принадлежите не себе, а служению.

Голос его был лишён пафоса, но каждое слово звучало так, будто оно выбито на камне.

Он слегка наклонил голову. Жест, который означал и разрешение, и приказ одновременно:

— На этом официальная часть завершена.

И только тогда зал будто ожил. Кто-то шумно выдохнул, кто-то поправил воротник, дамы привели в порядок перчатки. Шорохи и вздохи прокатились по рядам, словно после долгого задержанного дыхания.

Я поймал себя на том, что тоже расслабил плечи и глубже вдохнул. Тяжесть сошла отодвинулась на шаг. Арина рядом едва заметно улыбнулась, будто хотела сказать: «Ну вот, пережили».

Я подумал: вот она, сила власти. Император заставить зал замереть от одного жеста, отобрать у людей воздух и вернуть его только тогда, когда сам счел нужным. И никто даже не осмелится назвать это жестокостью. Только порядком.

А зал, будто сговорившись, медленно выдыхал. Как люди, которым на миг придавили грудь камнем и теперь позволили подняться.

Император сделал паузу. Он глядел на собравшихся так, будто мог пересчитать мысли каждого. Его рука легко коснулась подлокотника кресла, и голос прозвучал чуть мягче, чем прежде, почти непринуждённо:

— У кого-то есть вопросы?

Слова прозвучали так, словно он сказал их между делом, как хозяин дома, который предлагает гостям ещё чаю. Но в зале отозвались они иначе. Тишина сразу натянулась, как струна.

Я почувствовал, как воздух стал плотнее, холоднее. И хотя в голосе императора слышалось что-то вроде открытости, все понимали — за этой улыбкой скрывается испытание. «Смелый, спроси. Но готовься к цене».

Почти все опустили глаза. Кто-то поправил манжет, кто-то притворился, что рассматривает узор ковра. В глубине зала зашуршали перчатки, и я уловил короткий, нервный смешок, который тут же заглушили соседи.

Арина рядом слегка напряглась, и я почувствовал, как её рука дрожит в моей.

Император ждал всего мгновение. Этого хватило, чтобы каждый в зале успел понять: молчание это тоже ответ. И когда никто не решился заговорить, уголки его губ чуть дрогнули, будто он остался доволен.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, вопросов нет.

И зал выдохнул так тихо, что этот звук утонул в каменных стенах, но я слышал его ясно, словно это был общий стон облегчения.

Красная дорожка вновь ожила: по ней неспешно, но уверенно шагнула Екатерина Юрьевна. Белое пышное платье шуршало, как крылья лебедя, слишком праздничное для этой церемонии, и именно поэтому вызывающее. Она остановилась у середины зала, опустилась в глубокий поклон и громко, отчётливо произнесла:

— Ваше Императорское Величество, у меня есть просьба!

Зал застыл. Слова её прозвучали так неожиданно, что на миг даже свечи будто замерли.

Император слегка приподнял брови. В его взгляде мелькнуло искреннее удивление — редкость для того, кто привык знать всё заранее. Он явно не ожидал подобной выходки.

Филипп Петрович, мой отец, сделал шаг вперёд, будто намереваясь закрыть этот эпизод до того, как он превратится в скандал. Но Император поднял руку, и от этого легкого жеста отец остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Повелитель дал понять: он готов слушать.

Екатерина Юрьевна шагнула ближе, снова присела в реверансе и заговорила, голос её звучал звонко и смело:

— Ваше Величество, прошу устроить моё счастье.

В зале прокатился лёгкий шум, приглушённый, как шёпот морских волн.

Император взглянул на девушку и хитро прищурился.

— И в чём же оно заключается, дитя моё?

Она выпрямилась, глаза её сверкнули, и слова прозвучали как вызов:

— Я прошу вашего одобрения на союз с князем Дмитрием Васильевичем Шуйским.

Зал ахнул. Несколько человек невольно поднялись с мест, но тут же опустились обратно, словно их пригвоздила к креслам сама атмосфера.

Я едва совладал с собой, чтобы остаться сидеть. Сердце стукнуло в грудь так громко, что я был уверен, что Арина рядом слышит его.

Император медленно откинулся назад, положил руку на подлокотник трона и несколько мгновений рассматривал племянницу. В его взгляде скользило то ли недоумение, то ли любопытство.

— Ты выбрала… смело, — произнёс он наконец. — Шуйский — человек непростой. И твоя просьба — тоже.

Екатерина Юрьевна кивнула, нисколько не смутившись.

— Так решило мое сердце, Ваше Величество. И я не желаю скрывать его выбор.

Я почувствовал, как по залу пробежала волна напряжения. Люди переглядывались, не зная, как реагировать. Одни были явно поражённы её дерзостью. Другие затаили дыхание в ожидании императорского решения.

А я сжал руку Арины так сильно, что она тихо вздохнула, но ничего не сказала. Лишь посмотрела на меня взглядом, в котором читалось: «Только не вставай».

И я остался сидеть. Но внутри всё кипело.

Император долго молчал. Его взгляд оставался прикован к Екатерине Юрьевне, и в этой тишине слышно было, как кто-то в дальнем ряду неловко шевельнул креслом. Она стояла прямая, уверенная, будто её вовсе не смущал этот мраморный зал, полный глаз, которые жадно следили за каждым её движением.

Наконец повелитель заговорил. Голос его звучал спокойно, но в нём пряталась сталь:

— Ты осознаёшь, дитя моё, что просишь не о браке с простым аристократом? — он чуть наклонился вперёд, и от этого движения вся атмосфера зала стала ещё плотнее. — Дмитрий Васильевич не просто князь. Он сын Великого князя Василия, моего брата.

Слова упали в зал тяжёлыми камнями. Кто-то шумно втянул воздух, кто-то поспешно опустил глаза. Император продолжил, делая паузы так, что каждое слово звучало ещё весомее:

— Его судьба всегда была особенной. С самого рождения. Ты уверена, Екатерина Юрьевна, что готова связать свою жизнь с человеком, чьё имя тянет за собой не только честь, но и бремя?

Он не сказал вслух того, что знали все в этом зале: Дмитрий был бастардом. Единственным наследником рода он стал лишь потому, что у Василия не осталось других сыновей. Но Императору и не нужно было это произносить — тень этой истины и так витала над каждым словом.

Екатерина Юрьевна выдержала паузу. Она не дрогнула. Её глаза сверкали так же ярко, как камни на гербах, развешанных вдоль стен. И в её голосе не было ни тени сомнения:

— Я уверена, Ваше Величество. В выборе и в нём самом. Он достоин меня.

В зале снова прошёл ропот. Но девушка стояла прямо, и каждый её жест говорил: «Я сказала то, что хотела. И отступать не буду».

Губы императора тронула еле заметная улыбка — не радостная, скорее оценивающая, как у хищника, которому интересно, насколько долго продержится добыча.

А у меня внутри всё сжалось. Потому что я знал: такие разговоры никогда не бывают простыми. И цена смелости в этом зале всегда выше, чем можно себе представить.

Император склонил голову к плечу и произнес.

— Дмитрий Васильевич, подойдите.

Шуйский сидел всё это время молча в первом ряду, словно каменная статуя. Теперь он поднялся, шагнул на красную дорожку и остановился рядом с Екатериной Юрьевной. Даже сейчас он не посмотрел на неё. Взгляд его, холодный и собранный, был устремлён вперёд.

— Я польщён таким предложением, — сказал он негромко, но так отчётливо, что слова разнеслись по залу. — Но вынужден его отвергнуть.

Зал будто выдохнул одновременно. Екатерина Юрьевна пошатнулась, едва не падая. Слова прозвучали как удар хлыста. Несколько секунд она просто стояла, открыв рот. Потом отшатнулась, будто он ударил ее наотмашь.