Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр

— Занятная байка, — задумчиво произнес Дегатти. — Дай-ка я попробую догадаться, к чему ты ее рассказал… дело ведь в способе, которым Каген связался с Сорокопутом?

— Да, лазейка в его анклав вела через Сон, — подтвердил Янгфанхофен. — Я сам узнал об этом только на днях — Каген довольно скрытен, но его пробило на ностальгию, когда он узнал, что Сорокопут остался без эфирки… утрирую, конечно, процентов десять капитала он сохранил.

— Ага… — произнес Дегатти. — Любопытно… Сон, значит… Лахджа?..

— Что Лахджа? — не поняла демоница.

— У тебя нет никаких мыслей на этот счет? Какие-нибудь воспоминания, быть может? Друзья, родственники?

Янгфанхофен с интересом переводил взгляд с лица на лицо. Возможно, он и сам обо всем догадался, и теперь ждал лишь, чтобы его подозрения подтвердили.

— Думаешь, это он? — медленно произнесла Лахджа.

— А кто же еще? — мрачно спросил Дегатти. — Шатается к тебе, тля. Даже у Сорокопута разыскал.

— О ком речь? — мягко спросил Янгфанхофен. — Я с вами поделился, поделитесь и вы.

— Ни о ком, — отмахнулась Лахджа. — Я… не смотри на меня так! Прекрати это!

— Настырные «родственники», — сказал Корчмарю Дегатти.

— Если бы он не был таким настырным, мы бы так и висели на шипах!

— Ах, ну конечно, спасибо! Вот спасибо!

— Ты себя некрасиво ведешь. Это мой единоутробный брат. Что за мерзкие мысли?

— Кхем!.. — кашлянул Дегатти. — Они там все единоутробные! Но сотни детишек откуда-то появились!

— Мэтр Дегатти, семейная жизнь изменила вас, — с восхищением сказал Янгфанхофен. — С другой стороны — кому как не вам знать обо всех опасностях брака?

— Так, дети, а пойдемте-ка, я вам покажу кормление карпов, — поднялась из-за стола Сидзука. — Корчмарь, спасибо, что заглянул, не ожидала, буду рада видеть в любое время…

— Не-не, теть Сидзука, карпы подождут! — ухватилась за край стола Астрид. — Тут самое интересное началось!.. а-а-а!.. нет, пустите!.. я должна больше знать об этой вероломной женщине!

— Да я не вероло!.. прекра!.. какой позор…

Мамико и Вероника безропотно встали и пошли за Сидзукой. Лурия вовсе помчалась быстрее ветра — ей хотелось покормить карпов. А вот Астрид пришлось отрывать совместными усилиями Дегатти и Вератора — она вцепилась в стол так, что когти раскрошили дерево, и гневно подвывала, пока Янгфанхофен хохотал, а Лахджа краснела от стыда. Все гости и официанты на них таращились.

— За что мне это? — пробормотала она, когда старшую дочь наконец вытолкали. — Почему моего честного слова недостаточно? Он же нас спас!

— Он спас ТЕБЯ! — ткнул пальцем вернувшийся Дегатти.

— Ты не понимаешь! Это дружба, а не… и я все равно не могу запретить ему приходить!

— Когда ты не можешь кому-то запретить приходить — это не дружба!

— Дружба. Просто с элементами абьюза.

— Чего?.. неважно. Дома поговорим. Корчмарь, не рассказывай об этом никому, хорошо?

— Конечно, конечно!.. — заверил гохеррим. — Конечно!.. На моих устах печать молчания! Я никому не расскажу… пока вы оба не умрете. А это, возможно, зависит от Сорокопута.

Эти слова как-то разрядили обстановку. Дегатти и Лахджа вспомнили, что у них есть проблема посерьезней. Они переглянулись, и Дегатти нехотя сказал:

— Я все-таки хочу сначала испробовать мой способ, но если не сработает…

— Будет планом «Б», — покладисто кивнула Лахджа.

— … Если не сработает, то мы вернемся к этому разговору, — закончил Майно.

Глава 19

Был день Мраморного Осьминога, и Вероника шла домой… то есть не домой, а в Клеверный Ансамбль, но она третью луну там жила и училась, привыкла совсем и уже воспринимала как второй дом.

Вчера был Пигеридис, Ленивый День, и они допоздна гостили у дяди Вератора и тети Сидзуки. Так загостились в итоге, что и ночевать остались. Астрид до сих пор дрыхнет, но Вероника встала точно по часам, позавтракала и пошла одна в Клеверный Ансамбль.

Ей не хотелось задерживаться, потому что мама с папой тоже уже проснулись и завтракали, но отдельно. Папа и дядя Вератор играли в манору, мама и тетя Сидзука болтали на веранде.

Друг друга они подчеркнуто игнорировали.

А Вероника такое не любила. Когда кто-то с кем-то ругался или царило напряженное молчание, она либо уходила в книжку, либо просто уходила. Сейчас вот просто ушла, потому что все равно через час урок начнется.

Она уже не волновалась, гуляя по Валестре в одиночку. Чего волноваться? Вон сколько прохожих на улице — и никто не волнуется.

Подумав об этом, Вероника заволновалась. Без причины.

Хотя утро было просто расчудесное. Тепло, хотя и поздняя осень, ветерок такой свежий, пахнет яблоками, грушами и грибами. И не жареными на сковороде, а настоящий лесной запах — чуть прелая листва, влажная древесина, лишайники и пахучие крепкие боровики… вокруг словно дубрава, а не волшебный город. Это потому что в Валестре Метеорика не только следит за погодой, но и придает душистости воздуху, чтобы у всех было хорошее настроение.

В небе курлыкали журавли. Это черный хорободанский журавль, Вероника знала. Он, как ни удивительно, не улетает в теплые края, как другие птицы, а наоборот, прилетел с далекого севера, из Хоробадкаха… ой, нет, Хорободакха. Вероника бы дала ему название попроще, а то и не выговорить, но ее никто не спросил, как обычно.

Черный журавль зимует в Мистерии. Тут, конечно, тоже и снег, и холодно, но не так сильно, как в Хорободакхе. Астрид учится с мальчиком из тех краев, Спекингуром, так он рассказывал, что зимой у них сопли в носу замерзают, и если у кого насморк, то от него все разбегаются, потому что он если чихнет — то соплесосулька выстреливает, и насквозь пронзить может.

Конечно, журавли оттуда улетают.

Вероника прошла по улице Алхимиков и немного захотела свернуть на улицу Красного Дуба, но сделала над собой усилие и побежала дальше, задержавшись только на площади Философов. Там собралась небольшая толпа, и они слушали проповедника в высокой шапке, который взгромоздился на бочку и рассказывал, какие боги кудесные и как кудесно жить, когда ты севигист.

Его слушали с интересом, потому что говорил проповедник красиво, и голос у него был мелодичный, как у певца. Вероника тоже остановилась послушать, потому что в запасе был еще целый час.

— … Всякий разумный индивид сотворен для сальванских кущ и бессмертия, и мы все живем во времени для вечности, — вещал проповедник, потрясая Ктавой. — Святая Церковь имеет назначением руководить нас к вечности, и в ней боги, святая севига, положили все средства к нашему просвещению, очищению, освящению, обновлению, утверждению, единомыслию, даровавши нам в руководство Ктаву святую. Услышьте же слова мои, и раскройте сердца святому слову и богам сальванским. Пройдите святое наречение, и предайте себя заботе и заступничеству богов. Богов славим.

Проповеднику вежливо похлопали и стали расходиться. Он с надеждой переводил взгляд с лица на лицо, но никто не задержался, никто не пожелал наречься в севигизм или хотя бы спросить что-нибудь о богах и Ктаве. Когда не осталось никого, кроме Вероники, проповедник слез с бочки и грустно вздохнул.

— Мама говорит, что миссионерская миссия в колдовской стране обречена на провал, — сказала Вероника, подходя ближе.

— Мудрая у тебя мама, — усмехнулся проповедник. — А что еще она говорит?

— Что волшебники слишком могущественны, богаты и сведущи в работе мироздания, чтобы ударяться в религию, — припомнила Вероника.

— В этом есть правда, — согласился проповедник. — Но я состою в Великой Миссии, так что моя задача — нести свет севигизма туда, где его еще нет или мало. Кто знает, быть может, среди слышавших меня сегодня найдутся те, кто задумается?