Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест

– Отстань.

– Сейчас принесу, щеночек. Ты пока погуляй.

Он скоро вернулся с пригоршней жареных кофейных зерен:

– На, погрызи, щеночек, и с Богом.

– С Бахусом! – сказал я.

– Я тебя провожу.

– Сам дойду.

Мы шли вдвоем по городу, и я грыз кофейные зерна. У ворот британской виллы Ринальди пожелал мне доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответил я. – Может, зайдешь?

– Нет. – Он покачал головой. – Мне по душе более простые удовольствия.

– Спасибо за кофе.

– Не за что, щеночек. Не за что.

Я пошел по подъездной аллее. Вдоль нее тянулись стройные и четкие силуэты кипарисов. Оглянувшись, я увидел, что Ринальди смотрит мне вслед, и помахал ему.

Потом я сидел в приемном покое, дожидаясь, пока спустится Кэтрин Баркли. Наконец кто-то показался в коридоре. Я поднялся навстречу, но это была не Кэтрин, а мисс Фергюсон.

– Здравствуйте, – сказала она. – Кэтрин просила передать, что, к сожалению, не сможет сегодня с вами увидеться.

– Очень жаль. Она здорова, надеюсь?

– Не вполне.

– Передадите ей, что мне жаль и пускай поправляется?

– Да, передам.

– А скажите, удобно ли будет зайти завтра?

– Думаю, да.

– Большое вам спасибо, – сказал я. – Доброй ночи.

Я вышел на улицу, и вдруг на меня накатило чувство пустоты и одиночества. Встреча с Кэтрин казалась мне чем-то неважным, я напился и чуть не забыл прийти, а теперь, когда свидание не состоялось, ощущал себя разбитым и брошенным.

Глава 8

На следующий день нам сообщили, что ночью будет атака и что там нужны четыре машины. Никто ничего толком не знал, но все с уверенным видом делились своими стратегическими соображениями. Я ехал в первой машине и, когда мы проезжали мимо британского госпиталя, велел шоферу остановиться. Остальные за нами тоже затормозили. Я вышел и махнул шоферам, чтобы ехали дальше и ждали на перекрестке у дороги на Кормонс, если мы не догоним их раньше. Я торопливо пересек аллею и, войдя в приемную, попросил позвать мисс Баркли.

– Она на дежурстве.

– Могу я повидать ее всего на одну минуту?

Послали санитара узнать, и тот вскоре ее привел.

– Я зашел справиться, стало ли вам лучше. Мне сказали, что вы на дежурстве, но я все равно попросил вас позвать.

– Со мной все хорошо, – сказала она. – Вчера, наверное, был тепловой удар.

– Что ж, мне пора.

– Я выйду с вами ненадолго.

– С тобой точно все хорошо? – спросил я уже на улице.

– Да, милый. Сегодня придешь?

– Нет. Я сейчас уезжаю; сегодня представление у Плавы.

– Что за представление?

– Да так, ничего особенного.

– А когда вернешься?

– Завтра.

Она что-то расстегнула у себя на шее и вложила мне в ладонь.

– Это святой Антоний, – сказала она. – И завтра вечером обязательно приходи.

– Ты что, католичка?

– Нет. Но святой Антоний, говорят, хороший защитник.

– Ладно, тогда буду беречь его. Прощай.

– Нет, – сказала она, – не надо прощаний.

– Ладно.

– Пожалуйста, береги себя и будь осторожен… Нет, не целуй меня. Здесь нельзя.

– Ладно.

Оглянувшись, я увидел, что она стоит на ступеньках. Она помахала мне, и я послал ей воздушный поцелуй. Она еще махала, но я уже вышел за ворота, залез в машину, и мы тронулись. Образ святого Антония был в маленьком медальоне из белого металла. Я открыл медальон и вытряхнул его на ладонь.

– Святой Антоний? – спросил шофер.

– Да.

– У меня тоже такой есть. – Убрав правую руку с руля, он расстегнул ворот гимнастерки и вытащил медальон. – Видите?

Я сунул своего Антония обратно в медальон, сложил золотую цепочку и убрал в нагрудный карман.

– Что, не наденете?

– Нет.

– Лучше надеть. Иначе зачем он.

– Ладно.

Я расстегнул замок на цепочке, надел ее на шею и снова застегнул. Святой повис поверх моего кителя; я раскрыл ворот, расстегнул рубашку и сунул медальон под нее. Всю дорогу я чувствовал, как металлический футляр упирается мне в грудь. Потом я совсем про него забыл. После ранения я больше его не видел. Наверное, кто-то снял его с меня на перевязочном пункте.

Переправившись через мост, мы поехали быстрее и вскоре увидели впереди поднятую другими машинами пыль. Дорога сделала петлю, и мы увидели эти три машины. Издалека они казались очень маленькими, пыль клубилась у них под колесами и уходила за деревья. Мы поравнялись с ними, обогнали и свернули на другую дорогу, которая шла в гору. Двигаться в колонне неплохо, если едешь в головной машине, и я уселся поудобнее, рассматривая окрестности. Мы были в предгорьях по эту сторону реки, и когда дорога забралась выше, на севере показались высокие горы, на которых до сих пор лежал снег. Я оглянулся: остальные три машины поднимались следом, держась друг за другом так, чтобы пыль от впереди идущей машины не застилала обзор. Мы проехали мимо длинной вереницы груженых мулов; рядом с ними шли погонщики в багряных фесках. Это были берсальеры.

После каравана из мулов на дороге больше никто не попадался, и мы взбирались с холма на холм, а потом по длинному пологому склону спустились в речную долину. Вдоль дороги росли деревья, и справа за ними я увидел реку, неглубокую, прозрачную и быструю. Река обмелела и текла узкими протоками среди песка и гальки, а иногда расстилалась пленкой по галечному дну. Рядом с берегом вода скапливалась глубокими лужами, ярко-голубыми, как небо. Над рекой выгибались каменные мосты, к которым вели тропинки, ответвлявшиеся от дороги, и за ними тянулись каменные крестьянские дома с раскидистыми, будто канделябры, грушевыми деревьями у южной стены и низкие каменные ограды полей. Дорога долго шла по долине, а потом мы свернули и снова стали подниматься. Дорога круто забирала вверх, извиваясь в каштановой роще, пока наконец не пошла вдоль гребня. В просветах между деревьями, далеко внизу, блестела на солнце полоса реки, разделявшей две армии. Мы ехали по каменистой новой военной дороге, проложенной по самому гребню, и я смотрел на север, где тянулись два горных хребта, буро-зеленые до снеговой линии, а выше – белые и ярко сияющие на солнце. Затем, когда дорога снова пошла вверх, показался третий хребет – еще более высокий и заснеженный, белый, как мел, и изрезанный причудливыми бороздами, а совсем далеко за ними маячили еще горы – трудно было сказать, всамделишные или нет. То были горы австрийцев, у нас таких не было. Впереди показался закругленный съезд направо, и дорога резко пошла вниз между деревьями. По этой дороге двигались войска, и грузовики, и мулы с горными орудиями, и когда мы ехали, держась обочины, я видел далеко внизу реку, бегущие вдоль нее рельсы и шпалы, старый мост, по которому железная дорога уходила на другой берег и ныряла под гору, и разрушенные дома городка, который нам предстояло взять.

Уже почти стемнело, когда мы спустились и свернули на главную дорогу, что шла вдоль реки.

Глава 9

Дорога была запружена, и по обе стороны стояли щиты из кукурузных и соломенных циновок, и циновки были накинуты сверху, и все это напоминало вход в шапито или деревню аборигенов. Мы медленно ехали по соломенному тоннелю и выехали на голое, расчищенное место, где прежде была железнодорожная станция. Дорога шла ниже береговой насыпи, и в насыпи были вырыты укрытия для пехоты. Солнце уже садилось, и, выглянув над насыпью, я заметил на той стороне над холмами силуэты австрийских наблюдательных аэростатов – черные на фоне заката. Мы поставили фургоны за развалинами кирпичного завода. Ямы и котлованы печей были оборудованы под перевязочные пункты. Там работали трое знакомых мне врачей. Главный врач сказал, что, когда все начнется и к нам станут грузить раненых, мы поедем по укрытому тоннелю к основной дороге, где будет устроен распределительный пункт, и раненых перегрузят на другие машины. Только бы не случилось затора. Дорога была всего одна. Ее замаскировали, потому что она просматривается с австрийского берега. Здесь, на кирпичном заводе, от винтовок и пулеметов нас защищала насыпь. Мост через реку был разрушен. Когда начнется артобстрел, наведут другой, а часть войск перейдет реку вброд за излучиной, где мелко. Главный врач был невысокого роста, с подкрученными вверх усами. Он воевал в Ливии и там заработал два знака за ранения. Он сказал, что если все пройдет успешно, то подпишет для меня представление к награде. Я тоже выразил надежду на успешный исход, но награду считал излишней. Я спросил, нет ли где просторного блиндажа для шоферов, и майор выделил мне одного солдата в провожатые. Тот привел меня в блиндаж, который оказался очень удобным. Шоферы были довольны, и я оставил их там. Главный врач предложил выпить с ним и еще двумя офицерами. Мы выпили рому, и обстановка сразу стала очень дружеской.