Мертвая живая - Леонов Николай

– Неплохое вложение, – отметил Гуров.

– Да. И Лена не хотела, чтобы ее родители давили на меня или манипулировали как-то. Купила им этот дом, сделала ремонт. Время от времени там проводились фотосессии, родительский дом, любящая семья и все такое. От них требовалось только работать на публике, рассказывать, как они гордятся и поддерживают дочь. Рома и Алена прекрасно отрабатывали свое содержание. Думаю, что они ненавидели дочь. Она пугала их и мешала своей непохожестью, но терпели, потому что «сидели» на зарплате у нее. Однажды внучка рассказала мне, что у нее был долгий разговор на эту тему, и они все обсудили с родителями заранее, чтобы потом не было никаких разногласий.

– И что? – заинтересовался Лев таким прагматичным поведением Самойты.

– Все было хорошо. Они в самом деле играли роль нормальных родителей. Ученых, которые так рады, что их дочь такая талантливая и красивая девочка. Я раньше думала, что вся эта светская жизнь, эти блогеры, это знаете, такое, – старушка взмахнула рукой, показывая что-то эфемерное, – но на самом деле это работа, и работа тяжелая. Без какого-то расписания, но с очень большим чувством порядка. Нужно поддерживать себя в хорошей форме, заниматься здоровьем, знать, где и на каких мероприятиях тебя хотят видеть и что именно там от тебя хотят. Работать с рекламой, с клиентами. Елена и Генрих все это хорошо умели.

Роза Эдуардовна посмотрела на воду долгим взглядом. И добавила, словно прочитав мысли полковника:

– Если вам нужны ключи от ее дома, они у меня есть.

– А разве он не под арестом за долги Генриха?

– Ах. Вас же это не должно останавливать. Он под арестом, но пока что он числится как вымороченное имущество или как-то так. Это сложно запомнить, но, как я поняла, суть в том, что дом был в половинной собственности. Елена умерла, Генрих ее наследник, но как убийца он не может наследовать ей. Дом просто стоит под арестом опечатанный. Но ключи у меня есть. Вернее, они есть тут, в доме. В ящике с ключами. Думаю, что у вас хватит полномочий снять пломбы.

– Как быстро после своего исчезновения Елена вышла с вами на связь? – осторожно закинул удочку Гуров. Если он ошибался и старушка ничего не знала, то такую не доведешь до сердечного приступа, но вот она до суда может довести легко. Но чутье Льва подводило очень редко. Он был уверен, что бабушка убитой все знает.

– Сразу же. Сказала, что попала в опасную ситуацию, но ничего не может мне рассказать, чтобы не подставлять. Не просила ни денег, ни помощи. Умылась, переоделась и быстро ушла. Сказала, что как только сможет, позвонит.

– И звонила?

– Нет, – с достоинством ответила Роза Эдуардовна, – она больше не звонила мне. Но в фонд этих оболтусов, моего сына и его жены, постоянно поступают деньги. Думаю, она делает это для того, чтобы они не продали дом.

– Скорее всего.

Лев задумался. Нужно было начать разговор, почему-то полковник понимал, что он обязан рассказать о смерти Самойты, но, с другой стороны, он также понимал, что не имеет права это делать. По-человечески.

– А вы теперь живете с сыном и его женой? – осторожно спросил полковник.

– Боже упаси. Я приехала в гости. По делам. Елена сделала меня управляющей фондом ее родителей. Из этого фонда идут деньги на строительство школ в бедных странах и прочее. Школы строят ее братья. А завтра я возвращаюсь обратно домой в Сухуми. Сказать по правде, Москва меня немного утомляет. Тут мне нечем дышать.

Она вновь помолчала.

– Вы так и не сказали, что за новое дело привело вас к нам, полковник.

– Все еще не имею право разглашать данные следствия, даже несмотря на вашу очаровательную улыбку, Роза Эдуардовна, – отозвался Гуров, – но, если вы вспомните еще что-то, пожалуйста, вот мой телефон, звоните в любое время.

Родители убитой Самойты без особого интереса отнеслись к тому, что полковник забрал ключи. Авторитет властной Розы Эдуардовны подействовал на них как гипноз.

Льву даже стало их немного жалко. Люди не от мира сего, они либо жили в своем выдуманном мире, так и не разобравшись, как жить в мире современном, либо наоборот. Отлично ориентировались, понимали, что и как делают, и точно знали, что делать. Играли свои роли и, возможно, даже крутили за спиной Елены свои дела, главное, чтобы она продолжала давать им деньги на все их «проекты».

Неважно. Сейчас нужно было наведаться в дом Самойты.

Лев вернулся к остановке, сел на электричку и вернулся к машине.

Слежка снова была.

На этот раз за Гуровым, вновь же не таясь, проехался курьер из популярной службы доставки. Курьер следовал за машиной сыщика как приклеившийся, и не замечать его было сложно, но пока следившие не предпринимали никаких активных действий, полковник не стал уходить от «хвоста» и даже решил немного похулиганить. Он двигался со скоростью потока, но когда курьер отставал, то немного сбрасывал скорость, чтобы его могли догнать. Таким образом, Гуров давал понять, что видит слежку, и ему даже немного интересно, что будет дальше. Один раз, любопытства ради, Гуров нашел безопасный пятачок, притормозил у него и, встав на аварийки, вышел и помахал рукой курьеру.

Тот тут же набрал скорость и проехал мимо, но Лев успел разглядеть его лицо. Под шлемом его хорошо было видно. Водитель был не тот, что ехал за ним на машине. Тот был старше, крупнее. А «курьером» был молодой парень.

Крячко позвонил ему уже на подъезде к дому убитой. Вернее, к шлагбауму, который вел на закрытую территорию коттеджного поселка. Курьер «отвалился» на повороте у того самого пятачка, и Лев открыл шлагбаум сам, пикнув брелоком на ключах, а охраннику показал служебное удостоверение, уточнив, где находится дом четы Самойта.

– Кроме меня в последнее время к нему кто-то приезжал?

– Нет, но, если нужно, можем дать вам данные с камер. У нас пишется и сохраняется информация в течение тридцати дней.

Охранник был настолько вежлив, что Гуров даже поймал себя на том, что ему было бы спокойнее, если бы пришлось немного поспорить или повоевать.

Но нет. Ему действительно буквально через десять минут выгрузили все записи за тридцать дней, а полковник только и успел, что доехать до дома Самойты.

И снова это странное ощущение нежилого дома. Но только снаружи. Даже окна, несмотря на то что, согласно документам, дом был нежилым уже три года – стекла снаружи были вымыты. Газон – подстрижен. Калитка – смазана. Внутри на территории тоже царил порядок.

Гуров специально провел по полке рукой. Тонкий слой пыли был, а то бы полковник уже решил, что тут кто-то живет и поддерживает порядок.

Судя по всему, кто-то просто вызывал клининговую службу.

И делал это достаточно часто, Гуров сделал себе пометку узнать про компанию.

Внутри дома царил порядок. Все вещи на своих местах, даже запасные ключи лежали в вазе в прихожей. Такая ваза, коробка, тарелка или корзинка есть, наверное, у каждого человека, и там можно найти все что угодно, что обычно выкладывается сразу в прихожей из сумок и карманов.

Полковник надел перчатки, взял вазочку и вытряхнул ее на тумбочку.

Ключи, леденцы в коробочке, превратившиеся в монолит, флешка в виде смешной курицы, которая, кстати, не вязалась с образом бизнес-леди Самойты. Гуров сложил все, что нашел, в пакет для улик, снова повинуясь тому самому чутью сыщика, и прошелся по дому.

Тихо. Чисто. Светлый паркет, светлые стены. Сервиз. Чашки только парные. Нет ни компьютера, ни ноутбука, они, скорее всего, остались в Главке, в хранилище для улик. В кино обычно в таком хранилище можно было найти все что угодно и сравнительно быстро. На самом деле – нет. На самом деле, для ценных вещей, украшений, техники и прочего, что каким-то образом фигурировало в деле, но не могло быть по каким-то причинам возвращено родственникам или самим участникам дела, использовали обычные ячейки, что-то вроде камер хранения на вокзале. Ключи от каждой были прописаны в архивном деле, и сотрудники отдела, которые вели дело, могли под роспись брать ключи, работать с вещдоками, а потом также под запись в присутствии сотрудника камеры хранения возвращать улики на место.