Сердце ко Дню Валентина (ЛП) - Эсме Лекси

— Я подумал, тебе это может пригодиться.

Я осторожно поднимаю взгляд и вижу фигуру Авиэля, стоящего надо мной в импровизированной комнате ожидания и смотрящего на меня сверху вниз прищуренными черными глазами — такими темными, что, кажется, они поглощают весь свет вокруг.

Судя по всему, он принес с собой пластиковый стаканчик с дымящимся кофе, его крепкий аромат перебивал больничный запах в комнате, принося ощущение комфорта. В животе у меня урчит от голода, но мысль о том, чтобы съесть или выпить что—нибудь прямо сейчас, никак не влияет на мой аппетит. Должна признать, компания — приятное развлечение, поскольку я с нетерпением ждала новостей о своей сестре.

— Спасибо, — торопливо бормочу я, заставляя его улыбнуться, мой взгляд лишь на мгновение задерживается на длине и остроте его клыков, прежде чем я быстро отвожу его. В этой улыбке есть что—то одновременно и манящее, и предостерегающее, пробуждающее во мне непонятные чувства, как будто что—то тихо скрывается под завесой его спокойного фасада.

Авиэль высокий, с темными волосами, у него выразительные черты лица, пронзительные, почти черные глаза и острые скулы. Он широкоплечий, его тело с рельефной мускулатурой, кожа фарфоровая и гладкая. Все его тело, от шеи до торса, покрыто татуировками с закрученными узорами и существами, как реальными, так и мифическими, наиболее заметными из которых являются черно—алые змеи, обвивающие шею и грудь. Я бы узнала этого человека из тысячи, поскольку во время нашей первой встречи он был без рубашки.

Без сомнения, он — произведение искусства.

Сегодня видны только татуировки на его руках, остальные скрыты под строгим, сшитым на заказ костюмом от Brioni и бордовой рубашкой.

Он поднимает руку и проводит пальцами по своим идеально уложенным волосам цвета воронова крыла — и они падают назад, обрамляя его лицо непринужденным, но в то же время обдуманным движением.

— Как ты справляешься с дыханием смерти? — спрашивает он с беспечностью, которую я не могу понять. Для мужчины, сплошь покрытого татуировками, его поведение одновременно и соблазнительно утонченное, и вызывающее, пленительное и грубое.

— И это, по—твоему, разговор в приемной? — ощетиниваюсь я, неловко ерзая на стуле. Но я ловлю себя на том, что делаю глубокий вдох, желая насладиться ароматом, который так полно окутывает его: сладкие ноты тлеющего табака, приправленные экзотическими специями, наполняют воздух и оседают в моих легких.

— Смерть повсюду вокруг нас, — бойко говорит он. — Почему бы не поговорить об этом?

— Да, но если моя сестра умрет, то это будет не от недостатка сердца, — напоминаю я ему твердым голосом.

— Смерть неизбежна, — произносит он с загадочной торжественностью, — но в то же время это довольно увлекательная вещь. В тот момент, когда что—то рождается, другое умирает, но при этом борется каждое мгновение своей жизни, пытаясь противостоять своему окончательному предназначению. После всего, что ты сделала, ты понимаешь, что твоя сестра все равно когда—нибудь умрет. Так зачем вообще это делать?

Я хочу отругать его за его невежество, его слова резкие и вряд ли соответствуют той помощи, которую он мне оказал, но мои слова застывают в воздухе, когда он смотрит на меня своими пронзительными глазами. Поэтому я сдерживаю свой гнев; нет смысла кусать руку, которая в буквальном смысле меня кормит.

— Потому что этот день не сегодня, — холодно отвечаю я, прежде чем сделать глоток кофе, чтобы избежать необходимости говорить что—то еще.

Я делаю все возможное, чтобы отделаться от него и вернуться к своей работе, но его смех, который следует за этим, низкий и до смешного манящий, от его звука у меня по спине пробегают мурашки, как будто кто—то медленно проводит по ней пальцем.

— Хорошо сказано, — говорит он с неподдельным восхищением, дьявольской ухмылкой и нотками юмора в голосе, которые просто не покидают его.

Несмотря на то, что он многое сделал, чтобы помочь мне в действительно трудной ситуации, у него тоже не все в порядке с головой. Кто же, черт возьми, настолько нагло бесчувственен?

Я делаю глубокий вдох и спрашиваю его, о чем я думаю.

— Почему ты все—таки здесь? Я думал, ты покончил со мной, раз уж ты уже выступил посредником в сделке.

— Боюсь, все как раз наоборот — я признаю, что я немного перфекционист. Я всегда стремлюсь быть скрупулезным, — отвечает он. — Мне нужно обеспечить выполнение желаний моих клиентов. Я бы не выполнял свою работу должным образом, если бы лично не следил за тем, чтобы соглашение было выполнено с обеих сторон. Моя роль заключается в том, чтобы проследить за тем, чтобы вы и ваша сестра получили то, что вам причитается.

Очевидно, что в нем есть что—то особенное — утонченность в сочетании с неземным шармом, когда он хочет это показать. Но это всего лишь бизнес, поэтому я мысленно даю себе подзатыльник, чтобы не отвлекаться.

— Что ж, тогда спасибо, — наконец говорю я, вставая со стула и протягивая руку для рукопожатия.

Какое—то время он просто смотрит на этот жест, прежде чем отвести взгляд к бумагам, которыми я без особого энтузиазма занималась. Он не делает попытки взять меня за руку, поэтому я медленно опускаю ее, пораженная его беспечностью.

Черт, если у тебя предубеждение, просто скажи это.

Но его тон по—прежнему соблазнительно ровный, когда он снова говорит с вежливым выражением признательности.

— Конечно, я очень рад.

Он протягивает руку и берет одно из заявлений, быстро просматривая его глазами.

— Помощь неимущим в удовлетворении их потребностей в жилье... ты выполняешь очень важную работу, Адора, — говорит он, бросая на меня быстрый взгляд, прежде чем вернуть заявки на стол и сложить их в аккуратную стопку. — Ты прилежный защитник людей, которые ничего не могут с собой поделать; поверь мне, работать с такой, как ты, — это настоящее удовольствие. — Он смотрит мне в глаза, и я ненавижу себя за то, что какая—то маленькая часть меня радуется, как у влюбленной школьницы, получающей внимание от влюбленного.

— Или, может быть, ты просто питаешь слабость к безнадежным делам, а? — добавляет он, обнажая свою волчью улыбку. И вот этот человек снова начал действовать мне на нервы.

— Мне нравится помогать людям, — выпаливаю я в ответ, собирая остатки терпения, которые у меня еще остались для этого разговора. — Я такая, какая есть.

Он поворачивается ко мне и прищуривает глаза, как будто хочет, чтобы я бросила ему вызов. Между нами словно проскакивает электрическая искра, и я чувствую, как бешено колотится мое сердце, когда мы смотрим друг другу в глаза.

— Ты играешь в шахматы, Адора? — внезапно спрашивает он, заставая меня врасплох.

Разрываясь между замешательством и странным предвкушением, я прикусываю губу, и он повторяет мой жест.

Шахматы?

— Немного.

И под этим я подразумеваю, что я слабо знакома с этой игрой. Было время, когда, повзрослев, Алисия затащила меня в соседский шахматный клуб для детей. У меня никогда не хватало на это терпения, и теперь я знаю, что это было главным образом потому, что с тех пор, как мы потеряли родителей, она была всем, что у меня было. Она хотела убедиться, что я завожу дружбу и поддерживаю общественные интересы, даже если это был шахматный клуб. Это были не самые приятные воспоминания, но они делают мысль о потере Алесии еще более реальной.

— Тогда покажи мне, как играть, — он мягко кладет руку мне на плечо, и в тот момент, когда его ладонь касается меня, все мое тело наполняется энергией. — Твоя сестра в надежных руках, и тебе предстоит долгое ожидание. Кроме того, когда ты вернешься, тебя будет ждать твоя работа. Во—первых, это отвлечет тебя от дел и ускорит время.

— А во—вторых?

Это вызывает у него легкую улыбку.

— У тебя будет с кем провести время, пока ее будут латать.

Я нерешительно топчусь на месте и чувствую, как возражения застревают у меня в горле, но очевидно, что он знает меня лучше, чем я думала.