Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— Знаете, Павел Филиппович, — тихо сказала она, не оборачиваясь, — у моих окон давно не собирался весь цвет криминального Петрограда.

— Они пришли не за помощью, — ответил я. — А за тем, чтобы защитить меня.

— Благородное дело, — вздохнула она. — Надо бы угостить гостей чаем за такой поступок. Где-то на кухне у меня было несколько термосов. Да и пирожки с вечера вроде остались. Попрошу Евсеева угостить ребят. Незачем им голодать. А то еще потравятся этой… как ее… шавермой, которой торгуют в ларьке на углу.

— Она не такая уж и гадкая… — безрассудно возразил я и тотчас пожалел об этом.

— Не говорите, что вы пробовали эту гадость, — всплеснула руками Людмила Федоровна. — Не вздумайте делать этого впредь. Иначе я пожалуюсь на вас…

— Софье Яковлевне? — подсказал я.

— И ей тоже, — торопливо ответила Яблокова и покраснела. — И вашему папеньке скажу, что вы от рук отбились.

— И когда вы ему скажете об этом?

— Могу завтра, когда мы отправимся в театр, — ответила соседка и, шурша юбкой, направилась на кухню.

Я покачал головой и пошел в свою комнату. Призраков в помещении уже не было. Поэтому я тяжело опустился на кровать, снял галстук и выдохнул. За окном мерцали редкие фонари, и где-то за аркой проезжала машина. Вдалеке позвякивал последний дежурный трамвай. Мир медленно засыпал. Всё казалось спокойным и умиротворяющим.

Я прикрыл глаза. Перед внутренним взором вновь всплыло лицо Арины Родионовны улыбающейся, с тем самым доверчивым взглядом, от которого внутри становилось светло:

— Вы запозднились, мастер Чехов, — улыбнулась она в и шутливо погрозила мне пальцем. А затем девушка подошла ко мне, приподнялась на носочках и поцеловала в щеку:

— Я просто заглянула, чтобы пожелать вам доброй ночи, — шепнула она мне в ухо и я улыбнулся:

— Доброй ночи, — пробормотал я, понимая, что уже сплю.

Глава 40

Утренние гости

Я проснулся задолго до того, как прозвенел будильник. За окном утро только набирало силу, но лучи солнца уже пробивались сквозь неплотно сомкнутые занавески, и на потолке дрожали блики солнечных зайчиков. Видимо, ночью прошел небольшой дождь, и из приоткрытого окна в комнату тянул прохладный воздух, пахнущий камнем, мокрой корой дерева и свежестью.

Где-то в стене бурчал неугомонный Козырев. Судя по всему, он вновь повздорил с дочерью, к которой регулярно заглядывал через один из своих порталов.

— Додуматься только в Сибири вставить зеркало на веранду. Там же холод… испортится и рама и стекло. Вот начнет отслаиваться амальгама и что потом с этим делать? — жаловался Василий. — И где только была ее голова?

— Насколько я понял, ваша дочь предложила создать зеркало из металла, — ответил ему Борис Николаевич. — Оно ведь вечное, и вам не о чем будет переживать.

— Традиционно используют настоящие зеркала из стекла, — упрямо возразил Козырев. — Надо уважать старинные законы.

— По старинным законам ваш дух должен быть привязаны к табуретке, на которой вы почили, — резонно заметил собеседник. — Или уйти за грань, как и все порядочные призраки.

— А я, по-твоему выходит, непорядочный? — взвился Василий, который, казалось, только и ждал повода поскандалить. — Значит, так ты обо мне думаешь? Я о тебе забочусь, в доме принял как родного, не пинаю по углам, даже ни разу не оттяпал от тебя кусок! Силу некромантскую с тобой делю, как с братом. А ты меня… в лицо! В глаза! Непорядочным назвал! Да я тебя за это…

— А что у вас тут происходит? — послышался растерянный голос Грумова, который еще не привык к демонстративным войнам обитателей дома.

— Куда⁈ — заорал Козырев и стало ясно, что Борис вновь просочился сквозь пол и был таков. — Лови его, чего стоишь! — приказал Василий призраку репортера и их голоса стали почти неразличимы.

Наверное, они отправились в подвал, звуки оттуда практически не доносились до моего уха.

Я уже улыбался во весь рот, понимая, что домашние призраки развлекаются как могут и точно не собираются развоплощаться.

Некоторое время я лежал на кровати, не желая выбираться из-под одеяла, но затем все-таки с неохотой сел на постели, опустил ноги на холодный пол. Направился в ванную, где быстро умылся, и взглянул на себя в зеркало. В отражении виднелось лицо человека, который, наконец, выспался. На душе ощущалось странное спокойствие. Словно кто-то снял с плеч невидимый камень. И все, что я делал последние месяцы, наконец начало приносить плоды. Быстро оделся, выбрав темно-синий костюм, я вышел из комнаты.

Людмила Фёдоровна уже ждала меня в гостиной. На столике дымился пузатый чайник, рядом на глиняной тарелке лежала высокая стопка румяных блинчиков, в креманке темнело малиновое варенье.

Сама Людмила Федоровна стояла у окна, облокотившись на подоконник. Она облачилась в непривычное для нее голубое платье из тонкого хлопка. И казалось, не видела ничего вокруг, кроме улицы. На щеках женщины играл лёгкий румянец, глаза сияли влажным блеском. Она вынула из кармана зеркальце, чтобы убедиться, что прядь волос не выбилась из причёски. И улыбнулась той смущенной тёплой улыбкой, которая делает женщину моложе на десяток лет.

Впервые за долгое время Яблокова выглядит по-настоящему счастливой. В глазах блестело что-то тёплое, как у человека, которому вернули веру в счастье.

— Доброе утро, Павел Филиппович, — сказала она, заметив меня, застывшего у входа. — Да что ты встал? Проходи, садись. Чай уже заварился.

— Доброе, — ответил я.

Яблокова села напротив, взяла чайник:

— Тебя можно поздравить? — лукаво уточнила она, наливая в чашку настоявшийся отвар, в котором чувствовался сладковатый оттенок липового цвета и едва уловимая горчинка высушенной смородиновой листвы.

— Спасибо, — растерянно ответил я, принимая чашку из ее рук. — А с чем?

— Со сдвигом в деле «Содружества», — ответила соседка, кивнув на угол стола, где лежала свежая газета.

Я взял прессу, развернул ее. И сразу же заметил заголовок первой полосы:

«Агрохолдинг под ударом. Прокуратура начала проверки крупнейшего в Империи агрохолдинга „Содружество“ по подозрению в махинациях с земельными участками».

— Главное, чтобы Суворов и Дубинин сработали как надо, — произнес я. — И выписали ордера на запрет передвижения и определенных действий.

— Судя по большой статье, они уже это сделали, — развеяла мои опасения Яблокова. — И да, упомянутые тобой фамилии там тоже встречаются.

— Значит, мне не стоит беспокоиться о том, чтобы закрывать практику, — резюмировал я. — Дубинин своего не упустит и получит выгоду от этого дела. И может быть я приобрету нового союзника.

— Умеешь ты находить неожиданных друзей, — заметила Яблокова.

— Своей лучшей находкой я считаю вас, — усмехнулся я.

— Я не находка, а сокровище, — поправила меня женщина и свернула золотистый блинчик в треугольник. — Кто тебя еще покормит утром такой вкуснятиной?

Я покачал головой:

— Ваша правда. Никто.

— Вот и цени это, — улыбнулась Яблокова.

Я сложил газету, вернул ее на стол и откинулся на спинку стула. Солнце пробивалось сквозь кружевные занавески, оставляя на столе пятна света. Мир казался тихим и почти уютным.

Людмила Фёдоровна заметила моё настроение и пододвинула ко мне блюдце с блинами и добавила, уже тише:

— Без завтрака я тебя не отпущу.

Я не стал спорить и с удовольствием отведал угощение. Чай, как всегда, был вкусным и горячим. Хотя удивляться этому было бы глупо: Яблокова не экономила на заварке и могла подогревать чайник своим талантом огневика.

— Рано утром звонила Арина Родионовна, вероятно, не хотела беспокоить тебя звонком на личный номер. Потому набрала на стационарный.

— Что случилось? — с тревогой уточнил я.

— Она попросила выходной. Пояснила, что ее родители очень хотели с ней встретиться. И я надеюсь… — женщина закусила губу.

— Ее папенька говорил со мной, — успокоил я Людмилу Федоровну. — И уверил, что хочет нам счастья. Он не скажет дочери ничего лишнего.