Искательница бед и приключений (СИ) - Корсарова Варвара

– Химерас? Чепуха. Он – выдумка журналистов, – отмахнулся Иверс. – Я скорее поверю в проклятие афарских жрецов, чем в Химераса.

– Прошу прощения, но данная версия и мне представляется неправдоподобной, – смущенно заметил Озия. – Разумеется, это лишь мое скромное мнение, вам не обязательно к нему прислушиваться...

Покосившись на его удрученную физиономию в круглых очочках, я досадливо вздохнула.

Озия честный и трудолюбивый, но умеет вымотать душу. Без конца ноет и извиняется, поэтому все в его присутствии чувствуют себя неловко. Так и хочется порой взять его и хорошенько встряхнуть.

– Опасностей нам и без Химераса предстоит много, – безжалостно сказал Иверс. – Поэтому я бы предпочел видеть рядом выносливых и толковых спутников. Остальным в экспедиции делать нечего.

И он выразительно покосился в мою сторону.

– Это вы про меня, доктор Иверс? – я вздернула подбородок. – Знаете, я ехать не напрашивалась. Но вот кто из нас бестолковый – еще вопрос.

– Вы ставите под сомнения мои решения, Грез, – Иверс направил на меня указательный палец. – Что говорит не пользу вашей сообразительности.

– Разумная критика нужна всем, у кого хватает ума к ней прислушаться, – отрезала я, начиная не на шутку закипать. – Но некоторым мужчинам гордыня заменяет мозги.

– И кто же эти некоторые мужчины? – подался вперед Иверс, уперевшись кулаками в стол. – Неужто вы обо мне?

Озия испуганно заморгал – наши перепалки приводили его в смятение.

А вот Абеле ими наслаждался.

– Любо-дорого послушать, как вы спорите, – воскликнул мой патрон с умилением. – Вы, Иверс, и ты, Джемма, напоминаете мне Тайсуна и Джа-Му, вечных мифических врагов-созидателей. Тебя ведь назвали в честь Джа-Му, не так ли, дорогая?

Я кивнула, все еще полыхая от возмущения.

– Кто такие Тайсун и Джа-Му? – заинтересовался Озия. – Простите, в афарской мифологии я не силен. Я ведь больше по первобытным культурам...

– Герои легенды о создании мира, – буркнула я.

– Расскажи ему, Джемма, – велел Абеле. – Я тоже с удовольствием послушаю.

Я пожала плечами.

– Согласно поверьям древних афарцев, первобытный Хаос исторг две божественных сущности: светлую творительницу Джа-Му и темного разрушителя Тайсуна.

– Э-э-э, постойте! – возмутился Иверс. – В той версии, что я знаю, все наоборот. Джа-Му Разрушительница и Тайсун Творитель.

– Так рассказывала моя бабушка, а ей я верю больше, – отрезала я. – Итак, Джа-Му дохнула, из ее дыхания родилось солнце. Тайсун топнул ногой, и под его стопой возникла земля. Земля поглотила солнце, наступила ночь, Джа-Му заплакала от разочарования, из ее слез родился Великий Океан. Увидев его, Джа-Му засмеялась от восторга, от ее смеха солнце восстало и принесло новый день.

– Как поэтично! – воскликнул Озия.

– Дальше пошло так: мир начал обретать форму, а Джа-Му и Тайсун стали врагами на веки вечные. Джа-Му создавала, а Тайсун разрушал. Насадит Джа-Му леса, а Тайсун нашлет на них пожар. Стоит Джа-Му проложить русло и пустить реку, как Тайсун устроит засуху или наводнение. Создаст Джа-Му ягненка, а Тайсун придумает зубастого волка.

– Экие затейники! – усмехнулся Абеле.

– Так и спорили они и противостояли друг другу, пока не сошлись в жестокой схватке. Бились яростно, в итоге мокрого места друг от друга не оставили. Джа-Му рассыпалась пеплом, а Тайсун пролился ливнем. Из этой грязи и зародились первые люди, Афар и Земара. А Джа-Му и Тайсун до сих пор сражаются, хотя и невидимые для человеческих глаз. Так и идет вечное противостояние двух начал, света и тьмы, Порядка и Хаоса.

– Восхитительно! – всплеснул руками Озия. – Классический, но в то же время оригинальный миф о сотворении мира.

– Ваша версия неправильная. Я знаю другую, – упорствовал Иверс. – Именно она изложена на глиняных табличках Эпохи Кремния.

– Ну, и как она звучит? – спросила я воинственно.

– Неудивительно, что бабушка вам ее не рассказывала – она не для детских ушей. И в ней история Тайсуна и Джа-Му заканчивается так, как наша с вами история, Джемма, вряд ли закончится, – ответил Иверс с двусмысленной ухмылкой.

– Как знать, – хихикнул Абеле.

– Расскажите! – потребовала я, начиная терять терпение.

Но тут распахнулась дверь, и появление горничной положило конец культурологическому спору.

– К вам посетители. Господин Мидас Зильбер и госпожа Эвита Зильбер.

В комнату ворвался розово-белый вихрь, облав меня ванильным ароматом, и оказался рыжеволосой девицей, одетой по последней моде.

– Габриэль, дорогой! – манерничая, она схватила Иверса за руку. – Куда ты пропал? Мы так редко видим тебя эти дни, что были вынуждены искать по всему городу!

Иверс выглядел неприятно удивленным. Он нахмурился, мускул на щеке дернулся. Но вдруг профессор расплылся в улыбке и нежно пожал ручку девицы.

– Эвита, прости, был очень занят.

О боже! Я никогда не слышала, чтобы Иверс говорил таким тоном! Его низкий голос стал бархатистым, обволакивающим, а грубоватые манеры как волшебству смягчились.

– Познакомь же меня с твоими коллегами, – приказала девица, стрельнув глазами в сторону Абеле. Старый ловелас немедленно вскочил, пригладил волосы и оскалил фарфоровые зубы в обольстительной улыбке.

– Позвольте представить: Эвита Зильбер. Моя невеста, – сказал Иверс и почему-то настороженно покосился в мою сторону.

Меня чуть не разорвало от удивления.

У Иверса! Невеста! Да еще вот такая – утонченная кривляка из высшего общества!

Воистину, мужское сердце – загадка.

Иверс представил нас невесте. Эвита обменялась кокетливыми репликами с Абеле и Озией. Мой патрон мигом растаял, Озия покраснел и засмущался.

– Рада познакомиться, госпожа Грез, – Эвита прохладно улыбнулась. – Много о вас наслышана от Габриэля.

Я тут же внутренне напряглась.

– Прекрасно выглядите, – продолжала она, окинув меня оценивающим взглядом. – Среди моих знакомых нет ученых барышень. Почему-то я думала, что архивисты все бледные. А вы вон какая... смуглая! Как закопченная.

– Я наполовину афарка. Родилась в Но-Амоне.

Эвита нравилась мне все меньше и меньше.

– Но-Амон – это где пирамиды, верблюды и песок? – Эвита наморщила свой породистый длинный нос. – И нищие! Много-много нищих, я помню, видела в кинохронике.

– Но-Амон – не только пески и нищета. Это еще и оливковые рощи, живописные горы, ущелья с бурными потоками и великолепные дворцы.

– Да-да, – бросила она безо всякого интереса.

– И богатая древняя культура. Неужели ваш жених вас не просветил?

Сама не знаю, чего я вдруг кинулась защищать свою родину! Тон этой девицы ужасно меня задел.

– Что-то он такое говорил, – она обезоруживающе улыбнулась, а Иверс страдальчески свел брови.

– Прошу прощения, Абеле, что мы с дочерью явились к вам без приглашения, – вдруг прозвучал от двери уверенный бас. – Но доктора Иверса сложно застать дома эти дни, а дочь очень хотела с ним увидеться. Да и я, признаться, тоже.

– Вы всегда желанный гость в моем доме, Мидас, – расплылся в улыбке Абеле и бросился пожимать гостю руку.

Я во все глаза уставилась на знаменитого богача, мецената и ученого Мидаса Зильбера. Дорогой костюм не скрывал широких плеч, но маскировал солидный живот. Держался Зильбер с достоинством, имел благородный профиль, тяжелый подбородок и снулые глаза. Его черные, зачесанные назад волосы посеребрила седина. Его манеры были по старомодному учтивыми, и в целом он располагал себе.

Однако Озия даже съежился в его присутствии; он всегда робел перед теми, кто обладал силой и властью. Появление столь важного человека в гостиной произвело на него огромное впечатление.

Меня же кольнуло неприятное чувство. Ведь три года назад музей Зильбера отказался дать мне место. Хотя вины его основателя в том не было – вряд ли Мидас принимал решение о найме вчерашних выпускников.

Хуже было то, что Зильбер входил в круг друзей Иверса. Причем начали они знакомство со ссоры (обычное дело для Иверса), но позже прониклись друг к другу уважением. Зильбер часто приглашал профессора с лекциями в свой музей.