Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Не поймал, — сказала Лорайн, взяв жезл, и бросила его обратно юному жонглёру. Раздался такой громкий смех, какой бывает от облегчения, заставив меня задуматься, всегда ли герцогиня Шейвинской Марки настолько снисходительна к неуклюжим исполнителям.

— Думаю, вы достаточно развлекли нас для одного вечера, — продолжала Лорайн, хлопнув в ладоши. — Мастер Даббингс, гости требуют музыки!

Трио жонглёров поклонилось и с разумной поспешностью ретировалось, а тем временем Даббингс — седовласый, чопорный управитель герцогского домашнего хозяйства — щёлкнул пальцами и замахал руками, вызывая на площадку менестреля с мандолиной.

— Миледи, простите за отсутствие хорового сопровождения, — сказала Лорайн, наклонив голову к Эвадине. — Играет Квинтрелл изысканно, но его голос — он и сам признаёт — чем-то похож на лягушачий. — Она повернулась к ожидающему менестрелю. — «Туманы над водой», будьте любезны, мастер Квинтрелл.

По нескольким тактам мандолины стало ясно, что Лорайн не обманывала. Этот человек играл искусно, уверенно, ноты звучали чисто и резонировали со всей душещипательной трагичностью, необходимой именно для этой песни. Меланхоличная мелодия заполняла зал, и я посмотрел на Эйн, которая всегда любила музыку. Она сидела на конце длинного стола, и те, кто не знал её, видели обаятельную девицу, с восхищением и печалью смотревшую на менестреля. Я заметил в её глазах маленькие блестящие бусинки — музыка вызывала в ней такие эмоции, которые не мог пробудить даже вид насильственной смерти. Когда стихли последние ноты «Туманов над водой», Эйн не хлопала, а лишь опустила голову, закрыв глаза, и только стройные плечи выдавали сдерживаемые содрогания.

— Куда-то собрались, милорд? — спросила Лорайн, когда я поднялся со стула.

— Герцогиня, вы сегодня устроили нам великолепное развлечение, — сказал я. — Правильно было бы мне отплатить тем же.

Я отлично знал, что не стоит прикасаться рукой к плечу Эйн, и вместо этого привлёк её внимание, слабо постучав пальцами по столу.

— Неплохо играет, а? — спросил я, кивнув на менестреля, который начал наигрывать весёленькую мелодию.

— В первом куплете он перетянул ноту, — ответила Эйн, наморщив гладкий лоб и прикрыв глаза тыльной стороной ладони. — А в остальном неплохо, наверное.

— Герцогиня Лорайн говорит, что певец он неважный. Жаль будет, если пир пройдёт без единой песни, как думаешь?

Глаза Эйн тревожно расширились и стали осматривать зал и многочисленных людей на пиру.

— Я… не могу, — сказала она.

— Ты уже пела перед людьми, — заметил я. — Пожалуй, ни ночи в лагере не проходит, чтобы ты чего-нибудь не спела.

— Это другое. — Она снова опустила голову и чуть съёжилась, а я подумал, как удивительно, что её хоть что-то пугает, особенно перспектива сделать перед публикой то, что у неё получается лучше всего.

Я наклонился поближе и тихо проговорил:

— Твой капитан требует отвлечь внимание, и ты это устроишь, солдат.

Из-за обиженного хмурого взгляда на лбу у неё появилась новая морщинка, отчего я обратил внимание на вилку, лежавшую возле её руки. Однако Эйн всегда была послушной душой, и потому, сжав кулаки, поднялась на ноги, громко скрежетнув стулом по деревянным доскам пола.

— Миледи герцогиня, — громко сказал я, пока Эйн шла с возвышения на площадку. — С удовольствием представляю рядового Эйн из роты Ковенанта. Она согласилась исполнить нам песню собственного сочинения.

— Эта пташка — солдат? — спросила Лорайн и поджала губы, рассматривая Эйн.

— Да, солдат, — холодно и отчётливо проговорила Эвадина. — Самый прекрасный и верный солдат из всех, кого я когда-либо знала. — Её голос смягчился, и она тепло улыбнулась Эйн. — И у неё, пожалуй, самый чистый голос в Альбермайне.

— Сильное заявление. — Лорайн пожала плечами и подняла бокал в сторону Эйн. — Как пожелаешь, пташка. Квинтрелл в вашем распоряжении.

Эйн качнула головой в дёрганом подобии поклона, потом повернулась к менестрелю и тихо заговорила с ним. Поначалу он смотрел на неё весело и снисходительно, но когда она начала напевать, я заметил, как возрастает его интерес. Голос Эйн — даже когда она пела тихо и без слов — обладал силой привлекать внимание, особенно со стороны тех, кто погружён в музыку. Через несколько мгновений Квинтрелл начал повторять её мелодию на мандолине, и в этой мягкой ритмичной музыке я опознал первые такты песни «Кто споёт мне?» — ода Эйн павшим в Жертвенном Марше.

Сложив руки, она вышла в центр площадки, и, дав мандолине немного поиграть, запела:

— Кто споёт мне, дорогой мой? Кто споёт мне? Когда поле уберут, урожай весь соберут, Кто споёт мне?

Слова и мелодия были простыми, которые легко подхватить и спеть даже самым грубым голосом, но когда их исполняла Эйн, они становились чем-то другим, чем-то гораздо более сложным, что не могло не найти отклика в сердце. Все остальные звуки в зале умолкли, и все глаза и уши были прикованы к стройной девушке с голосом, который легко поднимался до высоких балок наверху.

— Я весь день с косой и плугом, Кто споёт мне? Ни гроша на семена нет, Кто споёт мне?

Я вернулся к Лорайн, обнаружив, что её, как и остальных, захватило выступление Эйн. Она посмотрела на меня, только когда я коснулся её руки. Я ничего не сказал, лишь склонив голову в сторону боковой двери в задней части зала, которая, как я знал, вела к участку широкой зубчатой стены, известному как Герцогский насест. Лорайн печально изогнула брови и поднялась на ноги. Лишь несколько шейвинских дворян за верхним столом поднялись, чтобы отметить поклоном уход своей герцогини, и это многое говорило о привлекательности голоса Эйн.

— Эта девушка весьма примечательна, — сказала Лорайн, проводя меня через дверь, которую охранник, стоявший там, поспешил открыть. — Где ты её нашёл? — Воздух на Герцогском насесте встретил нас поздним осенним ветром, и мне пришлось накинуть на плечи плащ. На стене стояло несколько часовых, но по взмаху руки герцогини они быстро ушли за пределы слышимости. Я прошёл за ней к громоздким, выветренным зубцам, и посмотрел вниз, на раскинувшийся там Амбрисайд, и на лес за ним, где полная луна серебрила густое покрывало верхушек деревьев.

— В Каллинторе, где она отрезала яйца Эрчелу, — ответил я, не видя смысла скрывать правду.

— Так это на самом деле был не ты. — На губах Лорайн, искоса взглянувшей на меня, играла слабая улыбка. — Помню, как услышала о судьбе Эрчела. Показалось, что для нашего Элвина это слишком экстравагантно. Как говорил Декин: «Этот парень — убийца, но только когда необходимо». «Его надо хорошенько закалить, чтобы он однажды возглавил банду». Я-то подумала, что годы на Рудниках по части закалки сделали больше, чем он сам когда-нибудь смог бы.

— Это точно, но любви к пыткам они мне всё же не привили, даже в отношении Эрчела, хотя этот мелкий порочный хорёк, несомненно, заслужил кончину, которую она ему устроила. Эйн больше, чем выглядит, как и многие в роте Ковенанта.

— Чокнутые певички, опальные дворяне-перебежчики, писари-разбойники. — Лорайн хохотнула. — А твоя Воскресшая мученица проявляет любовь к тем, кому не место в этом мире. — Она встала чуть ближе, прищурившись, и вся весёлость с неё слетела. Когда она снова заговорила — неодобрительно и по-матерински — я услышал в её голосе неприятные осуждающие нотки. — Ты же ебёшь её?

Я ничего не ответил, раздражённо замерев от неловкости. Никак не мог решить, что меня больше сердило: её проницательность или осуждающий тон.

— По крайней мере, ты не оскорбляешь меня отрицанием, — пробормотала Лорайн, положив руки на камень, и покачала головой. — Ты и женщины, Элвин. Всегда плохое сочетание. Герта, да сохранят мученики её душу, часто смеялась над тем, как легко обчистить тебя до нитки. А теперь ты решил пятнать драгоценную плоть самой Помазанной Леди, Воскресшей мученицы и божественной служительницы Серафилей. Гнуснейший плотский грех, совершённый отъявленным разбойником.