Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа

Слабость от ношения артефакта потихоньку сошла на нет, но заново привыкать к прежним физическим возможностям было невыносимо. Казалось, меня затолкали в тесную одежду, которая жмёт и давит, сковывает движения, мешает свободно владеть собственным телом. Это выматывало. Благо, мучительной боли, что риввил должен был причинять носящему его человеку, не чувствовалось. Из-за отвратных, но действенных микстур Оша, или сам ошейник со временем претерпел изменения, я не знала.

О моём комфорте трепетно заботились. Гардеробную заполонили изумительные наряды, от полупрозрачных, очень женственных до воинственных и экстремально-агрессивных.

Каждое утро я натыкалась в гостиной на тоненького, кукольно-красивого юношу-дроу с похожим на мой ошейник украшением. Он не выглядел измождённым, забитым или запуганным, но от его пустого, ничего не выражающего взгляда становилось жутко. Мальчик молча и бесшумно помогал мне ухаживать за собой, переплетал волосы, наряжал в очередное платье и исчезал, вновь появляясь несколько раз в день с большим подносом, полным разнообразной еды.

Попытки разговорить «мою горничную» успехом не увенчались, не удалось узнать даже имени. Лишь однажды я вытянула из него несколько фраз, сказанных ломким, тихим голосом.

— Хочу ближе познакомиться с замком. Можешь помочь с этим?

Проворные пальцы запнулись, не закончив плетения, загнутые ресницы вздрогнули:

— Простите, маала, но вам запрещено покидать покои гхик’арда.

— За что мне тебя прощать? Мы в равном положении, — уже привычным движением повела шеей.

Широкий обруч ставшего бесполезным доспеха, хоть и был довольно тяжёлым, но воспринимался неотъемлемой от меня частью. А невесомый, с узорной вязью ограничитель, казалось, лишал последнего воздуха. Пальцы нащупали шильд с гербом Первого Дома — зловещем напоминании о моём пребывании в Нийдав’илле. Должно быть, здесь, в Сшамате, я смотрелась завидным трофеем: ноамат Великой королевы с рабским ошейником.

— Я, как и ты, несвободна. Поэтому, ума не приложу, с чего, вдруг, тебя ко мне приставили?

— Личная собственность Владыки заслуживает особого уважения и соответствующего отношения, — паренёк невозмутимо продолжил своё занятие.

Спасибо, успокоил. Ещё бы понять, кто я: пленница, с привилегиями или неудобная гостья, что упрятали от греха подальше, дабы не возбуждать у окружающих излишнюю агрессию?

— Если вам, маала, будет угодно, я покажу, как попасть на террасу. Находиться там дозволено.

Оказывается, панорамное окно в гостиной служило выходом на просторный балкон, опоясывающий здание по периметру. Стоило приложить руку к раме в определённом месте, я получала пьянящий глоток свободы и возможность рассматривать город, наблюдать за его обитателями, чему посвятила всё свободное время. Теперь этого добра было навалом.

Изредка моё одиночество разбавлял всклокоченный Ош. Он влетал в двери, сверкая диким, невменяемым взглядом. Быстро осматривал меня, удовлетворённо кивая, что-то бормотал под нос и торопился прочь на крейсерской скорости. Я не пыталась его тормозить, отвлекая вопросами. Было понятно без объяснений: он катастрофически занят, как, наверное, каждый житель Сшамата накануне серьёзных испытаний. Я сама видела: целыми днями город гудит разбуженным ульем, не затихает и ночью, позволяя себе чуть расслабиться под редкий ор нетрезвых глоток, блудящих где-то в недрах каменных улиц.

Пару раз меня навещал Майу, появлялся незаметно, точно просачивался сквозь стены. Растекался кляксой на кровати или у ног, выпрашивал порцию нежностей и, получив своё сполна, исчезал совершенно непостижимым способом, в чем ему не мешали закрытые окно и двери. Возможно, Цитадель пронизывала система потайных ходов, но обнаружить их мне не удавалось.

В доступе к местным книгам мне тоже было отказано, и, не зная, куда себя деть, я попыталась определить границы своего заключения. Десять шагов влево, десять вправо в пустом, гулком коридоре и на террасе. А дальше я упиралась в невидимую стену и не могла больше продвинуться ни на сантиметр.

Зато я досконально изучила город. Вернее, ту его часть, что была видна из моего комфортного узилища.

Тот, кто заложил Цитадель и потом руководил строительством Сшамата, точно не рассчитывал лишь на божественное заступничество и неуязвимость, дарованную кровавым сардисом. Выросший на природной возвышенности, Город отступников располагался так, что ни одно нападение не могло произойти внезапно. Причём, любой противник попадал в заведомо проигрышное положение.

За впечатляющей размерами внешней стеной шло четыре уровня укреплений. И спроектирован каждый из них был с таким расчётом, чтобы увязшего в обороне врага можно было уничтожить минимальными силами. Ближние и дальние дозоры, система оповещений, патрули и часовые — всё работало на совесть. Любой желающий опробовать на прочность Вольный Город основательно попортил бы себе зубы. Каким бы отребьем ни называли жителей Сшамата, у меня не возникало ощущения, что я окружена толпой неуправляемых головорезов, основной закон которых — полная анархия.

Я подолгу, до рези в глазах всматривалась в разношерстную толпу, наполнявшую с раннего утра улицы и внутренний двор Цитадели. Пыталась узнать в сотнях крепких мужских фигур одну с королевской статью и коротким хвостом серебристо-белых волос на затылке. Поймать знакомый жест и поворот головы. Услышать низкий, похрипывающий бархатными басами голос.

Ночью, когда усталость валила с ног, забывалась поверхностным, тревожным сном с надеждой, что вот-вот кровать вздохнёт под тяжестью сильного тела, и я утону в горячих объятиях, напьюсь жарким шёпотом желанных губ, теряя себя на дне горящих страстью аметистов.

А утром, просыпаясь совершенно одна, обнимала лежащую рядом никем не тронутую подушку и, закусив шёлковое ухо, старалась не разрыдаться, как сопливая девчонка. Потому что никогда в жизни не чувствовала себя настолько одинокой.

Поначалу казалось, я ещё слышу тонкие нотки древесной коры и полыни, осевшие на простынях. Но потом исчезли даже они. Мрай не пришёл ни разу.

Неужели нанесённое оскорбление настолько велико, что меня не извиняет полное незнание законов Сшамата? Или обязанности гхик’арда так хлопотны, что не остаётся сил увидеться? А может слова о любви и связи Поющих — пустой звук? И я надеюсь на то, чего в помине не было…

Где он проводит ночи? Не мог от меня оторваться, а в итоге забросил как надоевшую игрушку и позабыл?

Сбегая от дурных вопросов и ревности, я вновь просиживала время на балконе, умостившись на широком низком сидении, напоминающем плетёную тахту. День только начался, и здешнее «дымное» небо было очень похоже на земное в пору пасмурной осени.

Я очень любила осень. Я многое и многих любила. Я тосковала. По прежней жизни, по сыну. По милым простым мелочам, что окружали меня ежедневно. Ожившая память терзала нещадно.

Мокрый нос ткнулся в плечо. Я улыбнулась: Майу подкрался незаметно. Хлопнула ладонью по тахте, предлагая рашару присоединиться. Без малого центнер животного очарования легко взмыл в воздух и аккуратно приземлился рядом, с предвкушением зажмурился, укладывая голову мне на колени. Упругий чёрный ворс заскользил между пальцев. Я закрыла глаза, глубже погружаясь в меланхолию.

— Хм, — прозвучало рядом задумчиво, — со мной он никогда не был так послушен.

Майу напрягся, готовый по первому требованию исполнить приказ хозяина. А я применила подлый ход: с усилием поскребла ногтями у основания кошачьего носа. Рашар блаженно хрюкнул и расслабился. Я открыто заулыбалась, наслаждаясь маленькой местью, подняла веки и вопросительно уставилась на визитёра.

Владыка стоял от меня в нескольких шагах, склонив голову набок, внимательно рассматривал нашу «сладкую парочку». Чёрный лёгкий доспех обнимал мощное тело как вторая кожа. Ни одного украшения или знака отличия, кроме массивных перстней, закрывающих пальцы. Впрочем, дроу обладал такой аурой власти, что и без регалий было понятно, кто в этом месте главный.