Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина

— Кто дал слово, что не пикнув пойдет на урок? — спросил безжалостно. — Дракон должен держать свое слово.

Малыши подняли на меня расстроенные моськи, и я, не удержавшись, потискала обоих, словно котят. Драконье воспитание подразумевало некоторую жесткость в дисциплине, но…. Я же тискала в детстве Дафну и Дана, и все получилось нормально.

Получив утреннюю порцию поцелуев, близнецы с веселым визгом бросились обратно в сад — убирать реквизит перед началом урока. Лири мчалась налегке, оставив брата далеко позади, а Вил постоянно запинался о фату.

Я закрыла глаза и сдержанно признала:

— Мы их избаловали. Или отец-дракон перепутал тела, наделяя их душами.

После вздрогнула.

Ральфар обнял меня со спину, с ангельским спокойствием разглядывая мелькающую перед его глазами картинку.

— Меня мать первые лет пять наряжала в девичье платье, опасаясь, что кто-то из старших братьев сочтет за благо избавиться от соперника, — сказал бесстрастно. — И ничего, все нормально получилось.

Тут я не могла не согласиться. Ральфар получился каким надо. Оборочки его не испортили.

Он прошелся цепью горячих поцелуев от ключицы до плеча, и я с неслышным вздохом откинула голову, открываясь больше. На несколько секунд я выпала из реальности, разрешая тискать себя, как плюшевую куклу в человеческий рост.

Прошло пять лет, но рядом с Ральфаром было по-прежнему горячо и спокойно. Одновременно. Остро, жарко и по-мужски незыблемо. Я выиграла у судьбы то самое надежное плечо.

— Это я тебя выиграл, — хрипло сказал Ральфар.

Иногда наша связь обострялась от глубокой эмоциональной встряски до чтения элементарных мыслей. Вот как сейчас. Иногда это было настолько хорошо, что я понимала Фараца.

Как он там говорил? Смотреть его глазами, думать его мысли. Течь кровью в его жилах. Распасться на атомы, а после слиться в единое целое. Иногда я ловила отзвук этих мыслей и в Ральфаре.

Быть может, так работала истинная связь? Заставляя бесконечно присваивать любимого человека — день за днем, минуту за минутой.

Это было бесконечно хорошо и немного — самую малость — страшно.

К счастью, такие сложные мысли прочесть было уже нельзя. Мне это было по душе, а вот Ральфара чисто по-драконьи очень волновало. В глубине души он хотел владеть мной полностью.

Иногда это пугало, но и немного льстило.

— О Фараце думаешь?

Ральфар схватил меня в охапку и занес в дом, а после опрокинул меня в одеяла и навис сверху, неотвратимый, как сама судьба. Я еще немного понежилась в кольце его рук, а после осторожно выбралась.

Близнецы уже проснулись, а значит, нам следовало соблюдать бдительность. Возраст у них сейчас такой, что глаз да глаз. Положила руку на грудь, успокаивая разбушевавшуюся драконицу, которая требовала вернуться к Ральфару в постель и поприсваивать его еще немного.

— Я часто о нем думаю, — сказала искренне.

Фарац умер, но его смерть оставила рану. Прошло пять лет, но та кровила, словно ее нанесли лишь вчера.

В империи о мертвом принце говорили неохотно и осторожно, соблюдая невидимый политес. Даже мы с Фалче говорили о ним лишь однажды — на похоронах императрицы, умершей спустя год после смерти Фараца. К тому моменту она свихнулась настолько, что называла меня доченькой, а моего супруга золотцем.

Ральфар спрыгнул с кровати одним слитным скачком, натянул рубашку и, наконец, обернулся ко мне.

— Думаешь, он был безумен? — спросил прямо.

Нет.

С первой секунды рождения до самой смерти Фарац был полностью в здравом уме. Возможно, он был единственным из материнского рода, кого безумие и пальцем не коснулось. Но родители подкармливали его эгоизм до тех пор, пока тот и впрямь не приобрел форму болезни.

Но я этого никогда не скажу.

Я буду лгать. Во благо.

— Конечно.

Я ждала этого вопроса пять лет. Пять я учила себя профессионально лгать своему истинному, истончая истинную связь до состояния шелковой нити.

Мягко спрыгнула рядом, а после почти силой усадила Ральфара в кресло. Настала моя очередь обнимать его за напряженные плечи. Ластиться по-кошачьи, осыпать поцелуями запрокинутое лицо.

Я знаю, он любил Фира. Владел им, как вещью, и все равно любил. Ему еще снились кошмары. Ночь за ночью он убивал собственного брата, и не мог ответить даже самом у себе — какова же мера его собственной вины?

Я взяла лицо Ральфара в чашу ладоней, заставляя смотреть мне в глаза.

— Фарац был болен, — сказала твердо. — Безумен, как императрица и весь его род по матери.

— Да, — сдался Ральфар. — Ты права, Рише.

Он ласково, по-кошачьи закопался носом в мои волосы и крепко-крепко меня обнял.

Эти пять лет.… не были идеальными.

Произошло слишком много всего. Умер глава Варх, и его смерть обставили, как божественное наказание за вмешательство в поединок. Смерть Фараца двор встретил с редким равнодушием, так же как смерть императрицы, последовавшей за сыном с разницей в год.

Люциан Фалаш нашел свою истинную и представил ее ко двору, но обращался с ней так, что у меня волосы вместе с венцом приподнимались.

Альп женился и, кажется, на редкость удачно. А вот Пирре и Вальве продолжали кружить головы драконицам и пару искать даже не собирались.

Дера Верцони я приблизила, назначив одним из трех стряпчих при дворе, а вейру Вайне сделала первой из фрейлин. Она показалась мне на редкость здравомыслящей особой. И даже старика Бая я пристроила личным кайранщиком. Дворец ему по душе не пришелся, а вот с животными он ладил.

Повлиять на судьбу Гроцев я не смогла. Ральфар устранил старших Гроцев без разбирательств, а Талье, скрепя сердце, сослал на дальний Юг. Стыдно признаваться, но я потратила не одну ночь, чтобы уговорить мужа оставить девочку в живых.

Я видела ее один раз перед отправкой на Юг. У меня уже был последний месяц беременности, и мне захотелось выбрать шторы в детскую. Мы с Ральфаром под личиной невидимости шатались по всей столице, заглядывая в лавки, и в одной из них и встретились. Я проходила внутрь, а Талье наоборот, выходила.

— Здесь ступенька, давай я тебя перенесу, — сказал Ральфар и сразу поднял меня на руки, словно я была не беременная, а хрустальная.

Я засмеялась, мазнула взглядом по окаменевшей вейре, прилипшей спиной ко входу в лавку, а уже потом вдруг поняла. Это же Талье.

Потускневшая, серая какая-то, исхудавшая до прозрачности. Неузнаваемая. Судя по отсутствию живота, ребенка она уже родила. Наверное, черная магия давала какие-то преимущества, потому что Талье узнала нас под личинами. Взглянула черными горькими глазами и словно умерла.

Эта встреча была одним из самых неприятных моментов, оставшихся со мной на всю жизнь.

После я слышала, что Берн увез ее с младенцем на Юг и взялся выращивать какие-то лекарственные травы. Наверняка я не знала. Дети бывали у него дважды в год, но я сразу объяснила, что мне о его делах рассказывать не нужно.

Оказывается, я его не простила.

Он был моей семьей, и он меня обидел. И я не хотела его прощать.

Ральфар знал об этом. И, кажется, ревновал. Он видел в моей застарелой обиде угрозу своему благополучию. Глупый. Не понимал, что дело не в любви.

Берн был моим первым другом. Моим защитником, рыцарем, братом. Я давно простила Талье и свекров, и Берта, и даже Фараца. А брата простить не могла.

Ральфар снова мрачно притянул меня к себе. Видит бог, внутри него была встроена тревожная кнопка на мои мысли о Берне.

— Будешь заниматься артефактами? — спросил после поцелуя.

— Нет, — засмеялась расслабленно.

Еще пять лет назад я была вынуждена собрать все артефакты, сделанные моими руками, чтобы сложить в сокровищницу. Они были опасны. Но, конечно, вернуть их в полном объеме не удалось. Что-то было утеряно, что-то продано в Ний, еще гулял по столице самый первый, сделанный моими руками Маленький поцелуй, скрепляя узами истинных совершенно разных людей: вея и вейру, дракона и человека, прачку и герцогского сына… Но выследить артефакт Ральфару пока не удалось.