Жуткая история. Кот - Горькая Ксения

«Я… – жгучая вина прилила к щекам в расплату за малодушие. – Прости».

Все было именно так, как сказал Ён. Хёну и впрямь был разбит и сейчас испытывал безысходное безразличие к собственной судьбе. Погибнет ли, выживет – все смешалось в какую-то тошнотворную кашу. Члены Круга были другими. В этой ситуации на их плечах все еще была не одна жизнь, и они просто не могли себе позволить опустить руки.

Вдруг вспомнились слова Ван о том, что нужно быть по-настоящему крутым, чтобы попасть в Круг. Что ж, теперь стало абсолютно ясно, что никакой Хёну не крутой. Ван… спрашивать о ней и Кае было до жути страшно.

«Прости. Мне не стоило говорить так», – он убрал руку с плеча Ёна.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, однако… Пока ты борешься – ничего не кончено. Но стоит тебе только усомниться в том, что в борьбе есть смысл, – он прикоснулся указательным пальцем к груди Хёну, будто указывая на сердце, – как ты уже проиграл.

Грош цена всем его обещаниям, если он сдастся, ведь так?

– Хёну, я не пытаюсь заставить тебя взять на себя ответственность за всех, кто укрывается сейчас на верхних этажах и не может постоять за себя. На то, чтобы привыкнуть к такой ответственности, уходят годы, десятки лет. А ты пришел к нам когда? Может, месяц назад? – Ён поймал его ладонь и крепко сжал. Его ладошка была маленькой и теплой. – Но я тебя прошу: хотя бы насчет Кая – не сдавайся.

Да. Они оба живы, все остальное – поправимо.

В горле опять стоял ком.

– Иди сюда, – Ён потянул его за руку и обнял, медленно поглаживая по спине. – А теперь слушай внимательно. Кай сейчас связан и заперт. Он никого не узнает и, очевидно, обернуться назад не может.

Хёну застыл, боясь пропустить хоть слово.

– Узнать о проклятиях удалось немного… Самое главное – он должен простить себя. Когда он это сделает, нужно будет попросить духов снять проклятие, но, скорее всего, они захотят получить что-то взамен, – он тяжело вздохнул и продолжил. – Главное, помни, – он должен простить себя совершенно искренне, полностью, иначе все потеряет смысл.

«А что взамен?» – тихонечко пробормотал Хёну.

– Зависит от проклятия. Что-то сопоставимое, что будет символизировать чистоту намерений просящего.

Максимально расплывчато, как всегда. Но пока было кое-что важнее.

«Ты разбудишь меня?» – он отстранился и взглянул в лицо Ёна.

– Уверен, Тэхо предпочел бы, чтобы ты спал как можно дольше, пока он решает, что делать, – и прежде, чем Хёну начал спорить, он поднял ладонь вверх, а потом коснулся его щеки. – Но я чувствую, что ты должен быть там. И еще… пожалуйста, убедись, что с Трэем все в порядке, ладно?

Хёну кивнул, соглашаясь.

– Спасибо. Просыпайся.

Сконцентрировавшись на тепле его руки, Хёну открыл глаза. Он сидел на подоконнике в комнате Ёна, прислонившись головой к прохладной стене. На кровати прямо перед ним лежали Ён и Трэй – футболка последнего была задрана, Ёджун накладывал бинты на рваный след от клыков. В комнате горел только тусклый прикроватный светильник, за окном было непроглядно черно.

– Давай я, – он произнес тихо, больше для того, чтобы дать знать, что очнулся.

Ёджун сразу вскинул голову и напряженно уставился на него, его руки замерли, сжимая плотный рулон бинтов.

– Ты же знаешь, что я бы не навредил никому из вас намеренно?

Тот отложил бинт и выпрямился, не отводя своих глубоких синих глаз.

– Знаю.

Аккуратно поднявшись с подоконника, Хёну подошел ближе к ним. На смуглой коже Трэя была подсыхающая кровь – он понемногу восстанавливался, но недостаточно быстро, – раны все еще были открыты.

– Я не думал, что такое может произойти, – он аккуратно отодвинул бинты и вату, чтобы лучше видеть следы от укуса. Ён вдруг негромко вскрикнул и заплакал, до побелевших костяшек сжимая руками одеяло. Хёну взглянул на него, поджав губы. – Мы никак не можем помочь ему с кошмарами?

– Значит, ты говорил с ним во сне? – Ёджун скорее утверждал, а не спрашивал, – Нет, мы тут бессильны. Но Трэй может.

– Понял, – решив не терять больше времени, Хёну аккуратно положил ладонь на мерно вздымающиеся от дыхания ребра и начал лечить.

– Кай… – Ёджун неуверенно подал голос, – ему не было больно тогда. Когда я пел. Может чуть-чуть. Это выглядело так, только потому, что он сильно сопротивлялся.

Звучало так, будто он извинялся. Но, положа руку на сердце, должен ли он был извиняться? Едва ли. Что еще они могли предпринять в той ситуации? Кай напал, а Ван…

– Что… – он прочистил горло, – что произошло с Ван?

Ёджун молчал. Когда Хёну понял, что молчание и есть ответ, его руки дрогнули.

– Прости. Это было необходимо.

Губы сомкнулись в линию, по спине пробежали мурашки.

– Хёну, – прохладная ладонь невесомо легла на плечо, – я надеюсь, что ты понимаешь, что такое существование намного хуже смерти.

И что он мог на это ответить? Рациональность в такие моменты становилась раздражающе нелепой.

– Она погибла, Ёджун. Еще до того, как стала цзянши. Но я на мгновение поверил, что здесь смерть может быть чем-то иным. Чем-то обратимым, – он глубоко втянул воздух. – Я знаю, что это было необходимо. Знаю, но… – его голос сорвался.

В комнате повисла тишина, изредка прерываемая всхлипываниями Ёна. Его обычно радушное и улыбчивое лицо раскраснелось и было мокрым от слез – он беспокойно вертелся с боку на бок, будто искал кого-то. Чем дольше Хёну находился здесь – тем мрачнее становился этот «чудесный волшебный мир».

– Мне жаль. Я не знаю, как поддержать тебя, – рука Ёджуна немного сжала плечо.

– Да. Мне тоже жаль.

Раны почти полностью затянулись, когда Трэй очнулся. Едва открыв глаза и услышав всхлипывания Ёна, он сразу повернулся и притянул его к себе, поцеловав в висок, и только потом поднял взгляд на Хёну.

– Спасибо, – его голос был хриплым, – Кай?..

– Он жив, – Ёджун ответил вместо Ли, так как тот понурив голову отошел от кровати. – Пока Тэхо закрыл его в комнате Хёну. Там он хоть немного успокоился.

– А Ван?

Ёджун отрицательно покачал головой.

Ён перестал плакать и теперь тихо сопел, уткнувшись в грудь Трэя. Почему-то эта, казалось бы, умиротворенная картина причиняла жгучую боль. Обнимет ли его Кай так же? Хотя бы раз.

– Из… вините, я… – он попятился и вышел за дверь, не успев услышать, что ответил Трэй.

Оказавшись в коридоре и кое-как проглотив стоящие в горле слезы, он прислушался. Из соседних комнат доносились приглушенные разговоры, где-то был слышен тихий плач. Все, кому удалось спастись в этом кошмаре, были здесь.

Что делают люди, которые знают, что обречены?

Наверное, проводят это время с любимыми, если есть такая возможность. Звонят родным. Или вспоминают что-то хорошее. Плачут, обнимая друг друга. Шутят, отказываясь верить. Целуются отчаянно, пытаются сказать и выразить все, что не успели или боялись. Живот скрутило спазмом.

Он быстрым шагом направился к центральной лестнице и, уже глядя наверх, вдруг замер. В противоположном крыле этого этажа была ее комната.

Только несколько минут, чтобы попрощаться.

Еще раз взглянув на широкую лестницу, Хёну подошел к ее комнате и несмело повернул потертую латунную ручку. Тхэбэк был здесь; как только дверь отворилась, он на мгновение радостно встрепенулся, завиляв хвостом, но, когда понял, что это не его хозяйка, – снова лег возле двери, тоскливо опустив голову на лапы.

– Прости, друг. Боюсь, она больше не придет, – Хёну погладил его перепачканную шерсть, присев на корточки. Должно быть, Тхэбэк не видел самого момента убийства, поэтому не понимал, что произошло, и просто терпеливо ждал ее возвращения. – Она бы ни за что не бросила тебя, если бы могла вернуться.

Пес поднял голову и печально посмотрел на Хёну. Может, он и не понимал, что именно говорит Хёну, но чувствовал дрожь в его голосе, видел ссутуленные от горя плечи. Он будто в знак поддержки ткнулся мокрым носом в его щеку и снова положил голову на лапы.