Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
– Обращение со мной очень хорошее, — сказал Лева. — А то, что у меня сейчас нет верхнего переднего зуба, так это не потому, что у меня выбили его, а потому, что у меня на этом месте был зубной протез, и его при помещении сюда, во внутренней тюрьме, отобрали.
— Почему же отобрали? — удивился Слава Белянин.
Не успел следователь сказать что-либо, как Лева вставил:
— Полагают, что в протезах вделан яд и подследственный, сломав этот протез и выпив этот яд, может умертвить себя. А так я должен сказать тебе: передай всем, что отношение ко мне очень хорошее.
Лева не стал спрашивать Славика, как его допрашивали как «свидетеля», чтобы он подписал ложь. Ему я без слов было ясно, что эти люди своей агрессивной психической атакой нарушали и без того наследственно неустойчивую психику Белянина.
То обстоятельство, что Славик Белянин в дальнейшем течении своей жизни не раз и не два находился на обследовании в психбольнице, подтверждает, какая тяжелая «ошибка» произошла в его сознании в результате этих допросов.
После очной ставки Славика с Левой он, Лева, мог только благодарить Бога за то, что хоть кое-где, а правда все же пробирается в этом неправильно составленном его деле.
— Отче, прославь имя Твое! — продолжал он молиться.
Глава 18. Любовь
(Встреча с прокурором)
«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».
Ев. от Матфея, гл 5, ст. 44
Однажды в камеру, в которой содержали Леву, ввели заключенного из другой камеры. Он был очень удручен и, видимо, сознавал, что следствие ведут так, что ему, пережившему ужасы немецких лагерей для военнопленных, придется побывать и в лагерях для «врагов народа». Временами он страшно горевал и сидел насупившись, смотря в одну точку. Лева подошел к нему и стал беседовать. Он оживился и спросил:
– Вы верующий баптист?
– Да, да, — ответил Лева.
– Так вам, может быть, будет приятно узнать, что я до этого сидел в камере вдвоем — тоже с баптистом, с Юрием Рязанцевым.
– Вот как! — воскликнул Лева. — Ну, как он, не унывает?
— Нет, бодрится. Но таскают его крепко. Он научил меня деть такую хорошую песнь, вот как раз для нас. Мы с ним пели, и на душе становилось легко. Давайте с вами потихоньку споем.
— А какая же это песнь? Как начинается? Какие слова? Заключенный задумался и сказал;
— Право, никак не могу вспомнить… Ни одного слова не могу вспомнить. Но песнь как раз для нас самая подходящая.
Лева стал перебирать слова различных гимнов: «Посмотри, вблизи потока…», «Радость, радость непрестанно…». Но на все его напоминания прибывший в камеру только качал головой:
— Не эта… Не эта…
Долго ломал голову Лева, какой же именно гимн научил его петь Юрий. Наконец сказал: «Когда одолеют тебя испытанья…»
— Вот, вот этот самый, — сказал, оживившись, новичок. — Давайте потихоньку споем его. Уж больно хорошие слова.
И они тихо, тихо запели:
«Когда одолеют тебя испытания,
когда в непосильной устанешь борьбе
и каплю за каплей из чаши страданий
пить будешь, упреки бросая судьбе,
Не падай душою, судьбу не злословь;
есть вера, надежда, любовь.
Когда твое сердце заноет тоскою,
наступят скитаний тяжелые дни,
и зова душа не услышит к покою,
никто ей не скажет: «Иди, отдохни»,—
ты вспомни, что греет и душу и кровь,—
то вера, надежда, любовь.
Постигнет ли в жизни утрата какая,
не плачь безутешно о ней никогда,
знай: участь начертана свыше такая,
решенье сбылось неземного суда,
и ты утешенья ищи и даров,
где вера, надежда, любовь.
Терпенья не станет, ослабнут ли силы,
в тумане сомнений потонет душа…
С девизом иди ты до самой могилы,
ведь жизнь и в страданье всегда хороша.
В ней большего счастья не может и быть,—
надеяться, верить, любить.
Да, вера, надежда, любовь, вот что дает многое, многое даже в самых ужасных условиях, сказал Лева.
– Надеяться хорошо, верить тоже хорошо, но любить… Как любить людей, когда кругом неправда? — спросил подсевший к Леве средних лет человек, голова которого уже покрылась сединой. — Сколько в жизни я видел несправедливости, бед. Что я, в самом деле нарочно, что ли, захотел немцам в плен попасть? Эх… — протянул он. — И вот теперь любить тех, которые меня допрашивают? Да ни за что!
– Христос учил нас и дал лучший путь. А Он говорит: «Любите врагов ваших». А у нас, у верующих, получается — вроде бы и врагов даже нет. Вот меня следователь считает врагом, более того — врагом народа. А я его своим врагом не считаю. Просто — несчастный человек, ослепленный, бессильный поднять голову за справедливость. Христос говорит: «Благословляйте проклинающих вас». Вот Снежкин — начальник отдела, по своей должности он явно проклинает нас. Ну, а я правду говорю: готов только благословлять. Я понимаю, что Бог через него допустил мне такие испытания. Но все это — к славе Его и к укреплению веры…
– Неужели эти все ваши допросы вас еще больше укрепили в вере?
— О да! — сказал Лева. — Мне стало ясно, насколько мы счастливы, имея драгоценную веру Божию, и насколько, наоборот, бессильны, идеологически несостоятельны те, кто пытается разрушить эту веру. Чувствуя свое моральное и идейное бессилие, убедившись, что они не могут нас, верующих, перевоспитать, они прибегают к методам тюрем и лагерей, совершенно пренебрегая при этом указаниями Ленина, как нужно бороться с религией. Христос также говорит: «Благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас…»
Лева не успел окончить, его перебил тот, кто сидел с Рязанцевым:
– Да, это я скажу, что ваш напарник так и делает, он молится и о твоем следователе, и обо всех, которые на него показывают…
– И я тоже молюсь, — сказал Лева. — Но я думаю сделать еще больше, как там написано: «благотворите», для своего следователя. Он так в последнее время кричит, что, мне кажется, рискует вовсе разрушить свою нервную систему. Я должен как-то о нем позаботиться.
– Как же вы это сделаете? — спросили в камере.
– Подумаю, помолюсь…
Следователь продолжал требовать, чтобы Лева во всем сознался, и если он не хочет отрекаться от Бога, то по меньшей мере, признал бы себя врагом советской власти.
Лева, наоборот, продолжал настаивать, что он ни в чем не виновен. В ярости следователь продолжал кричать на него, сжимая кулаки, но ничего не получалось. Наконец он, разъяренный, подскочил к Леве и закричал:
— Скажи, кто ты? Сын Божий? — Он занес руку, сжатую в кулак, намереваясь ударить Леву под ложечку. Молнией мелькнула у Левы мысль, почему он спрашивает? Для еврея, по мнению Левы, название «сын Божий» — самое противное.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
