7 ноября 1880. Пятница.
На пути из Гонконга в Йокохаму
Десять с половиною часов утра. Идем около берега Ниппона. Погода ясная: ветер легкий — северный, несколько холодный. Переношусь мыслию за двадцать лет назад. С каким трепетным чувством я приближался тогда к Японии! Такое высокое — не могу иначе назвать, как целомудренное. настроение было тогда: крайне боялся чем–нибудь не понравиться японцам. Помню в Декастри. чтобы сделать визит на японское судно. — сразу самую богатую и дорогую рясу бархатную надел и с первого же слова подарил доктору Фукасе — старшему — компас, быть может, жизнь мне спасший в пургу на Амуре. Так и казалось мне, что вот уже становлюсь на почву Евангельской проповеди и ни волоском повредить не хотелось восприимчивости слушателей. — Юношеское увлечение — взгляд сквозь розовые очки! Восемь тяжелых трудовых годов пришлось провести, пока явился спрос на проповедь, и тогда желающих слушать уже никакие мелочи не могли отвлечь. — Десять лет тому назад — тоже не без волнения и достаточной еще свежести чувства, я подъезжал к Хакодате на парусном судне, в холод. Ярко горела вечерняя звезда на небе, ее я спрашивал — мне ли она предвещает добро? — Да, она была доброю предвестницею. — Еще восемь трудовых лет прошло. — Вот теперь в третий раз я приближаюсь к Японии. Нет юношеского волнения. Охладили кровь лета. Есть только нетерпеливое желание поскорей кончить надоевшее путешествие да радостно думается о свидании с друзьями. Завтра увижу я их. — Посмотрим и сравним, приятнее ли свидание с друзьями в Петербурге или обратно в Японии. И в каком виде я найду Миссию и Церковь? Вероятно, много и неприятного встречу — запущенность, опустелость и тому подобное. — И что–то обещают ближайшие десять лет? Будет ли еще после них путешествие в Россию, или — на том свете? Если — в Россию, то с каким настроением придется приближаться к Японии в четвертый раз? Бог знает! Бог начертывает будущее — и дай Бог, чтобы в нас самих ничто не мешало исполнению Его Воли над нами!
Бедная эта минута, но пусть удержится она в памяти со всею обстановкою: напротив меня, наискось, несколько влево, за столом о. Димитрий — диакон, сидит и пишет что–то; направо, в открытую дверь видна синева моря — с зайчиками кое–где, и выше голубое небо; прохаживающийся Львовский мелькает иногда, закрывая вид. На другом столе — молодой англичанин пишет и около него другой молодой англичанин — с пораженным носом, и японец Ито играют в шашки и спорят поминутно. Настроение духа ни дурное, ни хорошее. — Одиннадцать часов.
00 часов вечера. Последние часы путешествия. Целый день сегодня провел, думая о Миссии. Между прочим, вздумал, не послать ли с о. Анатолием в Россию в Семинарию Виссариона Авано и Александра Мацуи? Сами–то они хотят этого; первый писал ко мне в Петербург об этом. Опять же, — надежен ли? Для пользы ли Церкви они воспитываются? Производительно ли будет издержано на них множество денег и забот? Не знаю. Вразуми меня, Господи, поступить во Славу Твою! — Вечером, после обеда, в каюте Львовского пели «Дева днесь», «Херувимские» и прочее. После — до сих пор гулял наверху. Видел маяки и землю очень близко. Осталось до Йокохамы миль восемьдесят; с полудня было всего сто восемьдесят. Часа в три остановились, чтобы утром, часов в девять (должно быть), в Йокохаме стать на якорь. — Вечерняя звезда — единственная — видна сквозь туман, и высоко поднялась и ярко светит под туманной дымкой; луна — полным кругом — также хорошо освещает нам путь. Завтра — на месте, и опять как ни в чем не бывало прошлогодние заботы, уроки, переводы и прочее — на плеча. Дай, Господи, бодро нести бремя! На усталость теперь пожаловаться не могу. Отдохнул: пятнадцать месяцев ничего не делал. Перемены желать также не могу — нигде не нашел лучше, как в Миссии — за обычным трудом. Везде до сих пор скучал с тех пор, как оставил Японию. Итак, опять к желанному. Прощай гулянье, прощай путь, прощай скука! С Богом, бодро за любезный труд!
17/29 ноября 1880. Понедельник.
В Миссии на Суругадае
8 (20) ноября 1880 года, в субботу, утром, пришли в Йокохаму. Съехавши на берег и пропущенные около таможни с нашим тенимоцу, мы направились на станцию железной дороги. Крыжановский и Львовский уехали несколько вперед, а я, пропустив их, чтобы заехать в меняльную лавку, из–за секунды этой встретился с о. Анатолием, который приехал в Йокохаму по поводу денег, присланных из Хозяйственного управления, — тех, что должны были прийти при мне. Удержанный о. Анатолием в Йокохаме, увиделся здесь со Струве и Пеликаном, у которого и обедал в гостинице. В Тоокёо — на станции встретили ученики и христиане. — Со станции — к Струве; в Миссии — в Церкви отслужили благодарственный молебен. Радостное чувство было — несравненно выше и сильнее, чем при всех свиданиях в России. Доказательство тому — что голова даже разболелась от волнения! Всенощная — дома, так уютно и приятно было слушать ее. — На завтра, в воскресенье, множество христиан. Я сказал несколько слов за литургией — в мантии и митре, но тяжело было так, голову ломило и плечи. После обедни с сотнями христиан раскланивался.
В понедельник ученики отпросились гулять. — Во всю неделю неприятного было — жалобы на о. Владимира, что он лжец, что притесняет при расплатах, что бестактен в Семинарии и прочее. Говорил с ним; должно быть, поправится. А странен, в самом деле. Сам встретил его на железной дороге в спальных сапогах и счел нужным указать ему это, чтобы не отказался. Совсем не такой о. Димитрий. — Из этого, если даст Бог, выйдет настоящий миссионер, которому мы в подметки не годимся. Смирением, кротостью сделался уже любимцем учеников — сразу привык ко всем японским обычаям, касающимся внешности, ест, например, совершенно японскую пищу, причем и палочками владеет не хуже японца. О. Анатолий все время занят отчетами, которые с собой и повезет в Россию. — Вчера, в воскресенье, служит о. Владимир и преплохо — до сих пор даже служить не научился, такой рохля.
Сегодня христиане справляли в Уено угощение по случаю моего приезда и о. Анатолия и Якова Дмитриевича отъезда. — Было четыреста восемьдесят человек. О. Савабе говорил речь, в которой о. Анатолия назвал матерью, а Якова Дмитриевича — перлом. Было много речей (энзецу) — катихизаторов и учеников; бросаньем апельсинов немножко испортили рясу. — После, дома, сицудзи, пришедшим благодарить, я сказал о храме, чтобы искали место для него — дай Бог! Вечером прибыл о. Такая из Оосака.
18/30 ноября 1880. Вторник
Утром начал класс толкования Евангелиста Луки с 6 главы, 17–го стиха. После обеда начал преподавание Священной Истории Ветхого Завета с детей Исаака. — Сегодня шло позволение на издание «Сейкёо симпо», — Точно снег на голову. К 15–му декабрю нового стиля нужно издать первый номер, а ни материалу, ничего нет. Лежачим было здесь. Уж если обновлять «Церковный Вестник», то нужно было заготовить материал. Выбрали виньетку — ангел, летящий с Евангелием. — Виссарион дал мысль. — Хорие просил 10 ен для Павла Такахаси — в месяц за хлопоты по издательству. Ему самому прибавлено 5 ен. Григорий Мацуяма, Василий Мацуи, анн Такеиси перебывали — издатели «Сейсей–засси» — народ молодой, способный; здесь же навострившийся, теперь расправляет крылья, как бы лететь, — увидим, кажется, есть сердца — хорошее не пустят. Принесли их газету — по заглавиям — недурно; даже «Откровение» Иоанна Богослова стились толковать. — Андрей Яцуки — грусть навел сказаниями, что Церковь опорочена. Ужель и в самом деле моя статья в «Древней и Новой России» послужила в пользу протестантству — разбудил их! О. Яков Такая просился из Оосака, — напрасно, кажется, — вял он, в том вся причина.
ПРИЛОЖЕНИЯ
От составителей Указателей
Публикуемые записи являются началом огромного дневника, который отец Николай вел на протяжении более сорока лет. Они охватывают период:
