Искра божья - Глазырина Елена

— Чего же ты испугался? — удивился Джулиано. — Или среди собравшихся были твои кровники?

— Нет, — тихо пискнул де Марьяно, — понимаешь, я ч-чертовски, до обморока боюсь мертвецов.

— Бывает, — Джулиано в задумчивости поскрёб худую шею. — Ладно, чего теперь слёзы лить. Живи с этим дальше…

Джулиано нахмурился, разочарованный трусостью молодого художника, но, памятуя о его заступничестве перед Папским судом, сдержал гневные слова, готовые сорваться с кончика языка.

— Т-там есть х-херес, — сообщил де Марьяно, указывая подрагивающим пальчиком куда-то за трёхногий мольберт с неоконченным пейзажем Конта.

Де Грассо отыскал пару бутылок, откупорил пробки и протянул одну художнику. Из второй он отпил сам. Горячий поцелуй летнего полудня опалил губы юноши, тёплой волной прошёлся по груди и приятно согрел желудок.

— Он был такой талантливый, такой молодой, сколького ещё не успел в жизни, — чуть окрепшим после глотка вина голосом начал художник. — Это страшно: сегодня ты есть, а завтра тебя не станет, и всё, чем ты дышал, ради чего жил — обратится прахом, забудется и уйдёт.

— Не всё, — возразил Джулиано, отпивая из бутылки, — сеньор Санти слишком большая величина, чтобы люди забыли о нём. Лукка сказал бы, что в художнике жила Искра божья. Таких помнят долго, очень долго. Думаю, когда время сотрёт даже надпись на моём могильном кресте, имя Рафаэлло Санти всё ещё будет вызывать восторг толпы. Вот увидишь, кучи зевак обязательно притащатся в Конт, чтобы воочию лицезреть его бессмертные творения.

Сандро чихнул, шмыгнул мокрым носом и печально улыбнулся:

— А я, а обо мне, как думаешь, будут помнить?

— Уж не помирать ли ты собрался, мазила? — шутливо толкнув художника в бок, спросил Джулиано.

В ответ Сандро ещё раз громко чихнул.

— Снимай быстрее эти мокрые тряпки, пока не заболел, а я пока растоплю печь, — предложил Джулиано.

Сухие дрова хорошо занялись в маленькой закопчённой топке, стоявшей у дальней стены. Джулиано уполовинил бутылку хереса, а промёрзший насквозь Сандро всё ещё возился с дублетом, пытаясь расстегнуть неловкими пальцами множество мелких перламутровых пуговичек и распутать неподатливые шнуровки.

— Иди сюда, дурень, помогу тебе, — позвал Джулиано, удобно развалясь на густом асиманском ковре перед огнём.

Сандро послушно опустился рядом на колени, стыдливо ломая руки. Джулиано уверенно пробежался по застёжкам твёрдыми пальцами, стянул с приятеля сырой дублет и повесил его на спинку стула, чтобы просох. Из-под тонкого батиста кружевной рубашки выглянула нежная голубоватая кожа юноши, перехваченная по груди широкими льняными бинтами.

— Ты ранен, мазила? — Джулиано непонимающе моргнул, склонил голову набок и пристально вгляделся в мягкий овал лица художника, подсвеченный трепетными всполохами горячего пламени. Юноша вытянул руку, с сомнением коснулся бархатистой, гладкой щеки Сандро, и мир в его глазах совершил ошеломительный кульбит, а потом всё встало на свои места.

— И как мне теперь тебя называть? — спросил он глухо.

— Сандра, — девушка застенчиво отвела глаза.

— А маэстро Рафаэлло знал? — Джулиано взлохматил чёрные волосы на затылке.

— Да, он сразу же догадался, — из голоса де Марьяно исчезли нотки напускной грубости, которыми художница старательно маскировала его всё это время.

— И он был твоим, то есть вы это…

— Что? Нет! С чего ты это взял? — воскликнула Сандра возмущённо. — Рафаэлло любил одну Фарнарину.

— Это обстоятельство не мешало сеньору Санти быть завсегдатаем «Сучьего Вымени», — Джулиано подленько ухмыльнулся. — Куртизанки Конта совершенно точно ещё долго будут помнить его сказочную щедрость.

— Дурак! — обиженно фыркнула Сандра. — У Рафаэлло и Фарнарины была настоящая любовь, такая же, как у Одиссея и Пенелопы, у Орфея и Эвридики, у Пигмалиона и Галатеи. Что ты вообще понимаешь в любви, мальчишка?! Не подглядывай, — велела художница, стягивая мокрую рубашку.

Джулиано отвернулся, украдкой косясь через плечо на то, как Сандра разматывает стеснявшие её бюст влажные бинты, продолжая ворчать:

— Спутался, как последний дурак, с сеньорой Лацио, когда весь Конт знает о её распущенном нраве.

Это заявление Сандры, вопреки её ожиданиям, не разозлило Джулиано. Он лишь досадливо поморщился и отпил ещё хереса.

Небольшая девичья грудь с торчащим от холода коричневым соском мелькнула и пропала под мягкими складками балахона, спешно накинутого Сандрой на трогательные бледные плечи.

— Ты-то, конечно, большой знаток в любовных делах! — заметил де Грассо, лихо вытирая указательным пальцем вино с усов. — Скажи-ка, кардинал Франциск точно тебе дядей приходится?

Звонкая пощёчина расцвела на щеке юноши алым маком.

Сандра испуганно отпрянула, видя, как Джулиано прожигает её сумрачными тёмными глазами, на дне которых плещется херес.

Юноша помолчал, дёрнул желваками и протянул художнице початую бутылку.

— Прости, мазила, опять я тебя обидел, — нехотя процедил он сквозь зубы, — выпей, не будем ссориться. Сойдёмся на том, что Кипида не слышит наших молитв.

Сандра угукнула, принимая подношение Ультимо. Поджав стройные ноги, она устроилась почти у самого огня, и рыжие блики затопили её кожу и каштановые волосы тёплыми манящими тонами.

— Наверное, в этом жутко неудобно? — спросил Джулиано, небрежно махнув рукой в сторону вороха бинтов.

— Ничего, я привык…ла, — тихо сказала Сандра, дёрнув плечиком, — всё ради искусства. Меня ни за что не допустили бы к росписи стен в Папской капелле, если бы узнали правду.

— Кто ещё посвящён в твою тайну? — тихо поинтересовался юноша.

— Только мой дядя, его викарий и ты, — в глазах художницы мелькнула тихая мольба.

— Я унесу это знание в могилу, — торжественно пообещал Джулиано.

Сощурившись, де Грассо долго смотрел на стройный силуэт девичьего тела, проступавший на просвет сквозь неплотную ткань одежды. Тепло и крепкое шпанское вино постепенно возвращали Сандре естественный румянец.

— Чего ты так пялишься? — спросила она, беспокойно убирая за ухо непослушную прядь волос.

— Пытаюсь привыкнуть к мысли, что ты — это ты, — ответил Джулиано, подвигаясь ближе к её боку.

— Получается? — карие глаза девушки озорно блеснули.

— Более-менее, — Джулиано осторожно положил лохматую голову ей на колени.

Сандра не отстранилась. Её рука скользнула по разгорячённому лбу юноши, убирая налипшую смоляную прядь. Тонкие пальцы со въевшимися следами краски прошлись вдоль шершавой щеки, коснулись острого подбородка. Джулиано поймал узкую ладонь Сандры и запечатлел на ней первый робкий поцелуй. В ответ девушка нежно и страстно прижалась губами к его губам. Джулиано приподнялся и заскользил руками по складкам её наряда, запутался, чертыхнулся и со смехом повалил Сандру на себя, жарко дыша и осыпая её плечи лёгкими поцелуями. Его руки нащупали упругие маленькие ягодицы, изящную волну талии, коснулись напрягшихся грудей, заскользили по атласу кожи вниз, к краям накидки.

Помогая друг другу, они нетерпеливо избавились от лишней одежды. Джулиано потянул девушку на ковёр, мягко накрыл её своим телом. Губы Сандры дрогнули, и бледное лицо озарилось трогательным румянцем.

— У меня ещё не было мужчины, — сказала она, отводя глаза.

Джулиано улыбнулся, касаясь влажным ртом ложбинки на тёплом животе, провёл пальцами по мягким колечкам волос на лобке. Он медленно раздвинул её напряжённые колени, навалился сверху, пытаясь войти в трепетное лоно, но Сандра вся сжалась, болезненно скребя короткими ногтями по его худой спине.

— Не бойся, — тихо пробормотал Джулиано, — больно не будет.

Он взял нежные кисти девушки и бережно завёл их ей за голову. Лишившись возможности сопротивляться, Сандра обмякла в его руках. Джулиано покрыл страстными торопливыми поцелуями немного испуганное лицо девушки и проник в её влажную тесную впадинку между ног. Сандра чуть вздрогнула. Юноша ритмично задвигался в ней, ощущая, как что-то горячее течёт по её бёдрам. Джулиано ускорил темп, накрываемый волнами нарастающего внутри блаженства. Семя, бурно излившееся из него, смешалось с её кровью и запятнало ковёр тёмными каплями жизни.