Сломанная кукла - Рам Янка "Янка-Ra"

- Когда все наладится... - взмахивает он рукой, подбирая слова своим пустым обещаниям.

- Да, конечно...

Ухожу.

Глава 38 - Чокнутая

Мой психоаналитик - пожилая женщина. Нина Семёновна. Это второй наш сеанс.

Мы сидим очень близко. Из-за моего голоса. Мне некомфортно это.

- Расскажите мне про Алишера, - прошу я снова. - Что он такое?

Она снимает очки.

- Ты чувствуешь привязанность к нему?

- Я хочу его понять.

- Ты хочешь его понять, чтобы оправдать? Для тебя гораздо важнее начать говорить про себя, Божена.

- Я сама решу, что мне важнее.

Я говорю это без агрессии. Но Нина Семёновна, мне кажется, воспринимает это как агрессию.

А может, я стала совсем дикой и теперь не умею себя вести, если мне убрать стальную узду. Свобода выражать эмоции и ушедший страх наказания, попытка почувствовать себя равной со всеми - это все напоминает какие-то судороги! И от моих подергиваний вечно кому-то прилетает. Мой самоконтроль сломан.

Но я этого не хочу, нет. Это спонтанно.

- Я хочу полностью понять Алишера. Вы попросили меня прошлый раз обозначить цель нашей работы. Так вот - это и есть цель.

Вздыхает. Задумчиво крутится на кресле.

- Алишер - психопат. Тебе не нужно пытаться войти в его мир. Он отвратителен. Это мир аморального хищника. Тебе нужно попытаться выйти из него. Вернуться в нормальность.

- Я знаю сама, что мне нужно! - начинаю нервничать я. - Какой именно психопат? Я читала, они бывают разные.

- Высокофункциональный психопат. Они, как правило, интеллектуальны, они достигаторы, и у них множество перверсий. Практически всегда есть сексуальные перверсии. Я говорю на понятном для тебя языке?

- Да. Вполне. Дальше, пожалуйста.

- Что именно тебя интересует?

- Как... ммм... манипулировать психопатом?

- С психопатом нельзя поддерживать никаких связей. И пытаться им управлять - тоже. Он переиграет нормального человека. Потому что в его мире нет ни одного ограничения, которые есть в нашем. Ему не ведомо понятие совести, этики, морали, кодекса чести. Он достоверно это все исполняет на публику, но когда идёт к личным целям, это никогда не ограничивает его. Люди для него лишь средства достижения цели, развлечения и объекты.

- Вы мне не помогаете, - хмурюсь разочарованно.

Я это все знаю и сама! Быть может не могу облечь в такие слова. Но знаю прекрасно.

- Божена, можно я задам вопрос?

- Ладно.

- Он подвергал тебя сексуальному насилию?

Это раздражает! Но я решаю ответить. Может быть, это как-то поможет ей описать его для меня детальнее.

- Только в качестве своих игр.

- Ммм... что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду, что секс сам по себе его не увлекал. Но его увлекала моя паника. И пока паники было достаточно без прикосновений, он не прикасался.

- Расскажи об этом.

- Когда он меня похитил, то правила его игры были такие - если я буду безупречна как балерина, то он вернёт меня домой. Я была безупречна. Я репетировала по десять часов , готовясь к его приездам. Но в какой-то момент, спустя месяцы, я поняла, что не вернёт. И устроила истерику, отказалась танцевать. Тогда правила игры изменились, и он сказал, что не тронет меня как женщину, пока я буду безупречна. И я снова была. Долго. Но в какой-то момент случился нервный срыв, и я набросилась на него. Тогда... И правила игры изменились снова! - срывается мой голос. - Правила ужесточались каждый раз, чтобы у меня был достаточный уровень ужаса перед ним, и я репетировала, как чокнутая и выдывала ему личный "Большой балет". И он всегда чувствовал, если я пытаюсь играть этот ужас, чтобы он не затягивал удавку. И тогда... наказывал.

- Что ты чувствуешь, когда рассказываешь об этом?

- Да какая к черту разница?! - шепчу я. - Раздражение я чувствую! Раздражение, что мне не помогают! Что переводят тему! Что... Расскажите мне про него что-то такое, чего я сама не знаю! - требую я. - Нам предстоит встреча. Я хочу быть сильнее него.

- Не нужно волноваться, Божена. Мы все на твоей стороне. И хотим помочь.

Она что-то пишет себе в блокнот.

- У тебя есть проблемы со сном, я прописала тебе несколько препаратов... - отрывает листок.

- Сеанс закончен, - встаю я.

Мне не нужен психолог. Мне нужна Диляра Зольникова! Она понимает... А это все потеря времени. А у меня ещё репетиция.

Хлопаю дверью.

С нами безвыездно живёт три человека прислуги. Они как серые тени, стараются не попадаться на глаза. У них форма цвета наших стен. Этот цвет называется "пудровая орхидея".

И сейчас, вылетая, я натыкаюсь на женщину, выбивая у неё из рук поднос.

Все с грохотом летит на ковер.

- Простите... - присаживается она, чтобы собрать.

- Это вы - простите, - помогаю ей.

- Ну что вы? Я сама все уберу.

За этим нас застаёт мама.

- Божена? - растерянно.

Поднимаюсь.

За плечи мама отводит меня подальше.

- Папа приехал. Поужинаешь с нами?

Отец не жил с нами постоянно с тех пор, как только его карьера пошла вверх. Обычно приезжал несколько раз в месяц, иногда на день, иногда на два. Мама говорила, что с его работой иначе никак.

Киваю.

За обеденным столом - отец, мама, я и мой брат Филипп. Ему шестнадцать. Мы сидим с ним напротив друг друга.

Я - по привычке - с идеально ровной спиной и правильно по этикету поставленными ногами. Он - вальяжно развалившись на стуле.

Филипп приторно красивый мальчик. Еще не потерявший юношескую очаровательность и тонкость. У него такой же цвет волос, как у меня и такие же голубые глаза.

Непроницаемый, чуть раздраженный взгляд.

Мы не общаемся. Даже не здороваемся.

Но глядя ему в глаза, я словно смотрюсь в зеркало.

Нам подают блюда. Как и всегда было раньше - каждому своё.

У меня - авокадо, вяленые томаты, грудка и нарисованный бальзамическим соусом цветок с листочками из настоящей петрушки.

А у Филиппа - паста со сливочным соусом и лососем. Я чувствую запах. Сглатывая слюну, жадно смотрю на неё.

Отец, хмурясь, читает что-то с планшета.

- Филипп, сядь нормально, - тихо просит мама.

Он чуть шевелится, но позу не меняет.

Отодвигает пренебрежительно пасту.

- Не хочу это...

- А что ты хочешь? - сдержанно и не отрывая взгляд от экрана спрашивает отец.

Неожиданно его срывает, он лупит ладонями по столу. И орет с надрывом

- Верните мне телефон!! Я хочу свой ебанный телефон! Ясно вам?!

И эта эмоция взрывает меня.

Дернув за край скатерти, я запускаю волну и тарелки летят в его сторону. Чашка с пастой падает как юла на бок, и часть пасты шлепается ему на брюки.

В шоке он подскакивает.

В столовой звенящая тишина.

- Пошел отсюда в свою комнату! - шепчу ему яростно.

Пиная стул уходит. Встаю, дотягиваюсь через стол до его тарелки, забираю ее. Ем остатки пасты, глядя в глаза отцу.

Это очень вкусно!

Мама начинает тихо плакать. Отец на несколько секунд закрывает глаза. Вдох...

- Подайте Божене пасту.

Отрицательно качаю головой, доедая последний кусочек.

- Спасибо, не нужно. Я наелась.

Выхожу из столовой. Ложусь спиной на стену у входа.

- Это всё твоя вина! Твоя... - плача шипит на него мама. - Почему мы должны терпеть этого мальчишку?! Он не нравится Божене!

- Они будут общаться.

- О чем им общаться? Они из разных миров! Наша девочка и этот…

- Помолчи, - сурово.

- Ты еще передай ей ту записку! Давай пустим в ее круг все отбросы общества! Я читала про него твои бумаги. Он псих! “Параноидальный психоз”! Он убийца, чудовище! Хватит нашей девочке чудовищ.

- Я запрещаю тебе заходить в кабинет. Ужин закончен. Уберите все здесь...

Во всем произошедшем, нашем неприличном сходстве с Филиппом и их интонациях, мой радар неожиданно вдруг улавливает то, что Филипп мне не двоюродный. Что он здесь не добровольно. Что отца, он, возможно, и не знал раньше. И его здесь заперли как и меня, ради безопасности.