Сломанная кукла - Рам Янка "Янка-Ra"

Хватается рукой, опираясь на мою тачку. Поворачиваюсь к нему.

- Есть одна...

Глава 50 - Всё…

ВНИМАНИЕ! Глава содержит элементы жестокости и психологического насилия на глав гадом. Чувствительным и милосердным девочкам читать одним глазом по диагонали ;)

- Привет тебе от Ольги, - разговариваю с Боженой по Ольгиному спутниковому телефону. - Как ты долетела?

По телефону ее шепот, к сожалению, разобрать невозможно, так как не видно артикуляцию. А видео я включать не хочу.

- Ты напиши мне всё, ладно? Не напрягай связки. Что?? Варг? Сбежал, подлец, по волчицам. Весна… Но ты не волнуйся. К лету я его найду. Скучаю… - понижаю голос.

У неё будет долгая реабилитация...

Я считаю, что это к лучшему, сейчас, пусть будет там, пока меня нет в городе. У меня одни сборы, потом еще… А вот потом я возьму отпуск и…

- Ну, давай, уже, - присаживается Ольга перед сидящим у голого ствола лиственницы Мансурова. - Очухивайся, а то неинтересно...

Прижигает ему смачную пощечину.

- Хватит симулировать.

Дрожа посиневшими губами вяло открывает глаза.

Ольга возвращается ко мне на поваленный ствол, к нашему небольшому костру, разведенному у берега реки. Это та самая река, с подъебкой. Где бьют горячие ключи и бродит вверх-вниз уровень воды. Там, ниже по течению, именно в нее провалились Бедолага, Радио и Честный. Ледяная шапка уже обрушилась и лёд сошел.

Кое-где на проталинах - подснежники.

Именно по это речке я и привез в лодке нашего "любимого общего друга".

- Ершо-о-ов...

Встряхивается. Дёргает руку, прикованную к стволу.

- Как ты там говорил, Мансуров. Любишь жить эту жизнь? Люби и смерть умирать.

У Ольги винтовка. У меня - ее охотничья двустволка.

- Всё-таки будешь стрелять, Ершов?

- Размечтался... Не, не буду. Сказал же, свободу люблю, тайгу...

- Чем воняет? - принюхивается он.

- Тухлятиной... - подкидывает веточки в костер Ольга, стреляя взглядом над головой Мансурова.

Там две освежеванные гниющие тушки зайцев.

- Шатун тут шастает. Оголодавший... Яростный... Дерет все, что встречает.

- Су-у-уки... - шмыгает носом Мансуров, с усилием тряся ствол.

- Нет. Это лиственница, - объясняет ему Ольга. - Которую каждую весну тут затапливает на метр примерно. Лиственница содержит камедь. И при соприкосновении с водой из за этой штуки ствол ее каменеет. Так что можешь даже не пытаться. Ее и топор не любой возьмёт.

Он начинает дергать пластиковую стяжку на руке.

- Нанокомпозит, прочность на разрыв как у стали, - ухмыляюсь я. - Только спец инструмент... Это Зольников Иван тебе подарок передал из СОБРа. Единственное, что ты можешь сделать, чтобы освободиться - отгрызть себе кисть. Будешь пробовать?

Расслабляясь, Мансуров, улыбается, глядя в небо.

- Молишься? - разглядывает его Ольга. - Правильно...

Переводит на неё взгляд.

- А я тебя знаю. Ты Ольга Маменко. Снайпер. Ты в розыске. У тебя сына посадили на двенадцать лет. А ты расстреляла всех, кто его подставил.

- Было дело...

- Я могу твоего сына освободить, - вкрадчиво.

- Ой! Нас таки торгуют, Гордей. Держи карманы шире.

- Зря иронизируешь! Я могу за пару месяцев назначить виноватым другого человека, а его оправдать. Двенадцать лет ему сидеть...

- Уже восемь.

- Восемь! Целая жизнь.

- А мне чего предложишь? - усмехаюсь я.

- Тебе - новую жизнь. Бабки, Гордей. Большие.

- Сколько?

- Ну... - бросает взгляд на Ольгу. - Такие суммы озвучивают только тет-а-тет. Тебе хватит до конца жизни. Десять Божен себе купишь. Своих собственных.

Смеясь, переглядываемся с Ольгой.

- Ты думаешь, мы люди? А мы звери... - оскаливаюсь я. - Думаешь, будешь нам тут что-то предлагать? Да мы сами все у тебя отнимем, что захотим, понял?

Ольга разглядывает в оптический прицел противоположный берег реки.

- Я своего сына сама посадила, дурачок, - улыбается она. - Выбирала - то ли грохнуть вместе с остальными, то ли... Вон он! - резко встает Ольга, показывая рукой на тот берег реки. - Ну... Сторона не подветренная. Тухлятины не много. Искать пару часов тебя будет. Удачи не желаю.

- Стой-стой-стой-стойте! - панически вращает глазами. - Ольга, ты же верующая. Ты же постриг приняла!

- А мы тебя с Богом и оставляем, Алишер. Хочешь, молись, хочешь, запястье грызи.

- И потом бегом, по ночной тайге километров шестьдесят, - добавляю я. - Без компаса... Без еды... Без огня... Как Божена бежала. От отчаяния.

- Ее Бог спас, может и тебе поможет. На всё его воля! Пойдем, Гордей...

- Стой, Ершов! - срывается его голос. - Давай, я признательные показания дам! На камеру.

- Вот! Это уже интересное предложение.

Включаю камеру.

- Поехали... Все по эпизоду с Боженой с самого начала. Потом, все по эпизоду Зольниковых. Кратко, по делу, с обличающими фактами, которые можно доказать.

- Слово дай, слово офицера, что доставишь меня в Москву! Живым и невредимым!

- Даю слово.

- Я - Алишер Омарович Мансуров... В трезвом уме... Хочу дать признательные показания...

Сорок минут мы пишем признания ублюдка. Я снимаю только лицо, стараясь, чтобы его поза и лишние детали не попали в кадр.

Сердце моё стучит от боли, и хочется с ноги разъебать ему морду.

Но сцепив зубы, я дышу глубоко и не перебиваю.

Батарейка садится.

- Все доступы-пароли мне от своих информационных бомб, которыми шантажируешь верхушку. Принцип и время их “детонации”. Быстро.

Отдаю ему телефон. Вбивает трясущимися пальцами.

Похуй мне на те взрывы... Но отдам Зольниковой, может, ей надо. Пригодится во внутренних расследованиях.

Отдает телефон. Сохраняю все.

Где-то вдали слышится рёв медведя.

Ольга закидывает угли снегом.

- Всё!... - нервно дёргается он. - Все, теперь ты можешь меня засадить на пожизненное. Отцепи меня отсюда.

- Пойдем, Ольга, - поднимаюсь я.

- Эй! Ершов! Ты слово офицера давал...

- Ты опять со мной как с человеком разговариваешь, - прикуриваю сигарету. - А я же предупредил... ты - с равными здесь. Такими же хищниками.

- Ты слово давал! Ты не человек чести, Гордей?!

- Человек я с людьми.

- Так и я человек, Гордей! Обо всем же можно договориться!

- Ты моей девочке слово давал, что если она хорошо танцевать будет, вернёшь её отцу. Сдержал слово? Какой же ты после этого человек?

- Сука... Сука! Тварь! - сдают у него нервы.

Дёргает ствол. Руку. Ерзает, упираясь ногами и совершенно бессмысленно суетится в панике.

- Грызи руку, майор, грызи... Ещё успеешь, может.

- Нахера ты это писал тогда?!

- Пусть будет, вдруг ты живучий. Мы же тебе шанс оставляем. Медведь же редко жрет сразу. Он тебя порвет и гнить оставит. А сам зайцев тухлых сожрёт. И будет тут кругами ходить, пока ты не "приготовишься" должным образом. Поэтому, шанс выжить и сбежать у тебя есть. Видишь, какие мы добрые звери? Почти как ты...

- Ершов! Я не был с ней жесток никогда, слышишь?

- Ахах... - закрываю глаза, пытаясь сдержаться и не убить его прямо сейчас. - Так и я милосерден...

- Уходим, уходим! - тащит меня Ольга.

Молча идём.

- Ольга! У меня есть другое предложение! - орет нам в след. - Ершов! Вернись! Мне есть что продать тебе!

- "Ничего на свете лучше не-е-ету, чем бродить друзьям по белу све-е-ету!" - поет Ольга.

Рассматриваю подснежники. Они такие же белые, хрупкие и изящные, какой Божена была на сцене.

Присаживаюсь...

Слушая издали вопли Алишера, делаю несколько фоток цветов. Отправляю Божене.

"С тобой правда все в порядке?" - пишет она.

"Лучше, только рядом с тобой".

"А что вы делаете там, у Ольги?"

"Помнишь, ты говорила, что хотела бы привязать хищника, сидеть рядом и чувствовать себя в безопасности? Мы привязали. Навсегда. Ты можешь больше ни о чем не переживать и чувствовать себя в безопасности".