Уроки для двоих (СИ) - Шнайдер Анна

А на следующий день в школу начали стекаться мои одиннадцатиклассники — получать учебники, общаться, прибираться в классе. Почти все загорелые, отдохнувшие, красивые, с опустевшими после лета головами. Я смотрела на них — и не могла представить, что на будущий год они сюда не придут. Всё же эти ребята — мой первый опыт классного руководства. Я взяла их сразу, как вышла на работу. Фред и Джордж тогда были совсем крошками, но я была вынуждена оставить их с бабушкой — нам требовались деньги. Впрочем, не только деньги — мне было необходимо как-то отвлечься, дома я погружалась в депрессию больше, чем могла себе позволить. Поэтому я вышла на работу, а чтобы мне было совсем весело, взяла в классное руководство пятиклассников.

Почти семь лет прошло… страшное дело.

На фоне загорелых после лета одноклассников наша главная отличница Наташа Иванова в этот раз выглядела слишком бледной — явно никуда не ездила. Я бы промолчала, но ребята её затормошили вопросами, что да как, и лишь влюблённый в Наташу по уши Федя Клочков ничего не говорил, смотрел только искоса. Близко он не подходил — главным образом потому что рядом с Наташей, как всегда, стоял Серёжка Савинков — мальчик из параллельного класса, с которым она встречалась. До сих пор не понимаю, как её угораздило — Серёжка, на мой взгляд, ей совершенно не подходил, но любовь-то зла, особенно в семнадцать лет.

— Да, мы с родителями в этом году в Москве торчали, — говорила она, улыбаясь, но улыбка казалась мне какой-то бледной. — Так получилось.

Наташа всегда была живой и радостной девочкой, к тому же, очень симпатичной — тёмные волосы, ярко-голубые глаза, фарфоровая кожа, правильные черты лица и хорошая фигура. Она нравилась не только Феде, но до глубины души влюблён был он один, даже Серёжа… нет, не до такой степени.

Но сегодня в Наташе не было ни живости, ни радости, ни тем более яркости — она словно пришла в школу после затяжной и тяжёлой болезни. Впрочем, может, так и есть? Кто знает, вдруг они всей семьёй перенесли лютый грипп, поэтому и на море не поехали.

Чуть позже, когда ребята, наговорившись всласть, забрали учебники и отправились по домам, Федя, оставшийся, чтобы помочь мне помыть парты и расставить стулья, спросил, чуть хмурясь:

— Алёна Леонидовна, а вам не показалось, что Наташа плохо себя чувствует?

Я посмотрела на его обеспокоенное лицо и на мгновение задумалась — как лучше ответить? В нашей работе правильно ответить не по учёбе, пожалуй, ещё важнее, чем по теме урока.

— Показалось. Но, Федя, это её личное дело. Если она предпочитает ничего не рассказывать, не стоит спрашивать.

Клочков нахмурился сильнее. Он был вполне симпатичным мальчишкой, но до Серёжи Савинкова не дотягивал — тот вообще ходячая фотомодель, высокий и светловолосый, красивый, как с картинки. Федя когда-то дал ему прозвище «Голливуд», и я была согласна с ним на все сто процентов.

Хотя Клочкову, разумеется, наверняка кажется, будто он сам — тот ещё уродец. В семнадцать так кажется почти всем, а уж если ты ещё и лопоухий… Это вообще непростительный недостаток. Потом, я надеюсь, Федя вырастет и поймёт, что не в ушах счастье, а пока прикрывает их длинноватыми волосами, которые ему совсем не идут.

— Да толку её спрашивать, — пробормотал он, возя мокрой тряпкой по столу так остервенело, словно надеялся, что вырезанная ножом надпись «Валя + Коля = сердечко», которая красовалась на этой парте столько лет, сколько она стояла на этом месте, вдруг сотрётся. — Она и не ответит. Не нравлюсь я ей совсем. Думает, что я дурак.

— Понимаешь, Федя, — сказала я серьёзно, — все люди разные. У Наташи математический склад ума. Плюс она ещё молоденькая, — я улыбнулась. Мне нравилось, с какой вдумчивостью Клочков всегда меня слушал. У него были неважные отношения с матерью — хронической алкоголичкой, и он, по-видимому, нашёл во мне её замену. По крайней мере ту часть, что касалась жизненных советов. — Как и ты, впрочем. Но у тебя нет математического склада ума. Так вот, Наташа думает, что если человек учится на тройки — значит, он не слишком умный, и в принципе так себе, средненький. Как и его отметки. Она не замечает твою личность, потому что не смотрит глубже твоих оценок в дневнике.

— Но это же неправильно, — пробормотал Федя оторопело. — Многие известные люди вообще плохо учились в школе! Уинстон Черчилль, например! А Эйнштейна вообще исключили за неуспеваемость!

— Федя, — я погрозила мальчишке пальцем, — это не оправдание твоим тройкам. Давай, подтягивайся. Я же знаю, на что ты способен. Особенно по математике — не расстраивай нового учителя.

— Нам наверняка дадут Олега Петровича, — покачал головой Клочков, и только тут я вспомнила, что хотела поговорить на эту тему с Шустровой, но забыла. — Не может нам так повезти, чтобы дали не её.

— Может, — возразила я. — Лев Игоревич перенял учебный план Новицкой, по нему вы были у неё, значит, скорее всего, там и останетесь. Но я спрошу у завуча, скажу тебе тогда.

Федя кивнул, а потом спросил с любопытством, причём кончики ушей, торчащих из-под причёски, у него забавно покраснели:

— А правду говорят, что Лев Игоревич — ваш сосед по дому?

О, и до моих сплетня долетела. И когда успела только? Первый день в школу пришли на пару часов, а уже в курсе.

— Правда.

— Здорово! — восхитился Федя, но больше ничего, к моему облегчению, уточнять не стал.

И вновь после работы Лев взялся меня провожать. Я не возражала — всё равно бесполезно, так чего зря слова тратить? Не понятно, зачем ему это надо, особенно если учитывать тот наш разговор, но если хочет — пусть. Я заодно ещё и в магазин забежала, а потом он сумки у меня забрал, и я шла до дома налегке. Красота! Всё-таки мужик — полезная вещь в хозяйстве.

Пятница пролетела незаметно и принесла с собой главную новость — Фред и Джордж полностью выздоровели и вовсю готовились к завтрашнему походу в гости. Подготовка их главным образом состояла из доведения до белого каления родных бабушки и мамы всевозможными требованиями, основным из которых было требование поскорее испечь торт. Очень они переживали, что я не успею.

— Тортом я буду заниматься, когда вы ляжете спать, — объясняла я им раз, наверное, в двадцатый. — К завтрашнему вечеру он как раз пропитается, и всё будет отлично.

— Ну-ма-ма-а-вдруг-ты-не-ус-пеешь… — ныли близнецы. — И-мы-ха-тим-пас-мат-реть…

Посмотреть ни хотят, угу. Да если на меня смотреть во время того, как я заварной крем делаю, он точно свернётся. Проверено многими годами практики.

— Нет, — отрезала я безапелляционно. — Никаких «посмотреть» сегодня. Завтра и посмотрите, и поедите.

Пришлось моим охламонам смириться со своим будущим. А мне пришлось попотеть — торт я готовила почти до полуночи, и когда наконец он был готов и погружён в холодильник до завтра, мне уже ничего не хотелось, кроме как принять горизонтальное положение и отрубиться до утра. А лучше — до обеда завтрашнего дня.

До обеда, конечно, не получилось. Утром оказалось, что продуктовые запасы изрядно поедены за неделю, да и зубная паста кончилась. Можно было заказать доставку, но мне хотелось хоть немного пройтись в одиночестве — в моём положении это совершенная роскошь, — поэтому я оставила Фреда и Джорджа на полчаса под охраной бабушки, а сама выбежала в магазин.

И остолбенела.

Возле подъезда остановилось такси, оттуда выпорхнула сначала незнакомая мне пожилая женщина — высокая, статная, с короткой стрижкой и решительным лицом. Чем-то она напомнила мне Мерил Стрип в фильме «Дьявол носит Прада» — даже цвет волос похож, какой-то серебристо-белый, словно элегантная седина. А после этой Мерил Стрип из машины медленно и будто бы нехотя выбралась Наташа — жена брата Льва. Несмотря на то, что я видела её всего пару раз, я сразу её узнала. Хотя сейчас это сделать было не так просто — раньше она была весёлой и цветущей, а сейчас… уставшая, поникшая и словно безразличная ко всему женщина.