Счастье волков - Афанасьев Александр Николаевич

А Ататюрк закрыл имперский проект на долгие десятилетия [33], хотя сейчас мало-мальски сметливому человеку уже понятно, что империи не умирают…

Потому Анкара отличается от Стамбула всем. Тут мало воды, практически нету исторических памятников, если не считать аляповатых скульптур середины двадцатого века. Анкара строилась централизованно, тут нет старого центра с узкими улочками, а есть бесчисленные ряды бетонных курятников, похожих на застройку комблока, если не считать того, что они стоят на крутых склонах холмов, что придает ландшафту города своеобразие. Зато тут есть хорошо развитое метро. И канатные дороги – местность настолько холмистая и гористая, что канатка является самым удобным и быстрым транспортом.

И еще. В отличие от узких, извилистых улочек Стамбула улицы Анкары широки и просторны, по крайней мере основные. Их не перекрыть баррикадами, но по ним легко пустить БТРы и танки. Это если армия решится на очередной переворот.

В отличие от Стамбула, который до сих пор сохраняет свой интернациональный характер, Анкара мононациональна, здесь почти нет беженцев. Здесь живут только турки, и только для них тут есть место.

Только для своих…

От аэропорта комиссар взял такси до бульвара Иноню, где располагалось главное здание турецкого МВД.

Его должен был принять помощник начальника турецкой национальной полиции в ранге заместителя генерального директора. У жандармерии было свое начальство. Начальника звали Хакан Телаи, он был помощником генерального директора Центральной организации турецкой полиции, суперинтендантом полиции второго ранга и отвечал за вопросы борьбы с терроризмом.

Он отдал свой доклад административному помощнику и сел в приемной ждать, пока вызовут. Народа в приемной было немного, не сравнить с тем, что делается у них в Стамбуле. Примерно через два часа появился административный помощник.

– Суперинтендант Телаи примет вас в другом месте. Прошу за мной.

Они вышли из приемной… шли достаточно долго, кажется, даже зашли в другое крыло. Комиссар отметил, что здание довольно потрепанное – как его построили, так и не ремонтировали… лет тридцать, а то и сорок. Впрочем, в Турции всегда больше заботились об армии.

Суперинтендант Телаи оказался неожиданно молодым, с короткими усиками на смуглом от загара лице. На нем были «диктаторские» черные очки, какие любил носить генерал Эврен. Их он не снимал даже в кабинете.

– Господин суперинтендант.

– Не трудитесь докладывать по форме.

Суперинтендант нажал кнопку селектора.

– Два чая… все то, что вы написали… вы готовы подтвердить это под присягой?

– Так точно.

– И у вас есть доказательства того, о чем вы пишете? Планируемый теракт… массовое убийство, которое покрывается высшими чинами.

– Со всем уважением, я не написал «покрывается». Я написал – высшие чины проявляют поразительную бездеятельность.

Комиссар задумался.

– Доказательств немного, но… мне не дают вести расследование. Суперинтендант Гуль… я ничего не хочу сказать, это уважаемый человек, но…

– А вы знаете, что у суперинтенданта Гуля дядя был арестован за антиправительственную деятельность?

– Нет.

– Давно. На это не обращали внимания, хотя… может, и стоило бы.

…

– Конкретно. Что вы можете доказать?

– У меня есть расшифровки звонков. Записи на телефон, подтверждающие нарушения закона при проведении облавы на чеченцев.

Внесли чай. Секретарша, расставляя армуды с чаем, коротко глянула на комиссара Хикмета, но ничего не сказала.

– Вы уверены в невиновности чеченцев? Почему?

– Это не совсем так, эфенди.

…

– Возможно, среди тех, кто устроил бойню в Проливах, были чеченцы. А были и не чеченцы. Ошибка в том, что мы обвиняем чеченцев как нацию. А виновата религия. Если среди убийц и были чеченцы, то они пошли на это, потому что их религиозные лидеры приказали им это сделать.

– Да, религия всегда виновата…

Комиссар коротко глянул на помощника генерального директора – тот сохранял невозмутимое выражение лица.

– Вы говорили про телефон.

– Да, эфенди, вот он.

– Давайте его сюда.

…

– Да вы пейте чай, пейте. Остынет.

– Благодарю.

Чай и в самом деле был терпким и вкусным. Скорее арабским.

– Возможно, нам потребуются еще свидетели.

– Для чего?

– Для внутреннего расследования. Кто собирал для вас информацию?

– В основном мой помощник, инспектор Адам. Но дело не в этом, эфенди. Дело еще в информации, которую я получил. В Стамбуле возможен теракт с применением ОМП. Это главное на сегодняшний день.

– Вот это я не понял. От кого вы получили эту информацию?

– От осведомителя, эфенди.

– Какого именно?

– Русского. Он, судя по всему, связан с мафией. Русской мафией. Та хочет отомстить за бойню в Проливах.

– И вы считаете, ему можно верить?

– Полагаю, что именно в этой ситуации – да, эфенди. Если мы хотим раскрыть массовое убийство в Проливах и защитить жителей Стамбула…

– Да, да…

– Можно использовать возможности…

– А вам, комиссар, – можно доверять?

И тут комиссар осознал кое-что, отчего его прошиб холодный пот. Суперинтендант Телаи свой чай не пил.

Он пил чай, а суперинтендант не пил.

И он даже не видел его удостоверения, чтобы…

– Простите…

И его почему-то приняли не в кабинете, а в крыле здания, старом и явно нуждающемся в ремонте.

Суперинтендант выдвинул ящик стола и смахнул туда его сотовый.

– Вот ваш брат думает, что вам можно доверять. А я вижу, что нет.

Комиссар попытался встать… но в глазах уже двоилось… а ноги не слушались.

Комиссар пришел в себя в машине… пришел в себя совершенно неожиданно, от сильного толчка на ухабе. Он и совсем мог не прийти в себя после того, что с ним сделали… но Аллах, видимо, решил, что ему еще надо пожить.

Во рту было полно блевотины… как только не задохнулся. Он с трудом вытолкнул ее изо рта языком…

Снова тряхнуло.

В машине было душно. Так душно, что голова, казалось, каждую секунду раскалывалась на миллион маленьких кусков, чтобы через секунду собраться вновь в единое целое и чтобы все повторилось. Каждый удар сердца словно удар тяжелого парового молота в висках… оглушительный шум крови…

Как же дешево он попался…

Он должен был предполагать, что и среди полицейских полно сторонников Серых волков. И в министерстве тоже!

Машина шла по какой-то ухабистой дороге, они свернули на нее только что. Двигатель шумел, но не настолько, чтобы не слышать разговоры. Говорили впереди, на переднем сиденье.

– Ты зачем сюда свернул? Я эту дорогу не знаю.

– Это дорога к старой каменоломне, где работал мой отец. Я эти места знаю.

– Каменоломне? Что мы там делать будем?

– Что и обычно.

– А закапывать как?

– Там есть места, можно гранатой породу обрушить. Никто не найдет.

– Еще гранаты не хватало!

– Не нервничай так, Мурат, все хорошо будет.

– Поехали бы как прошлый раз.

– Туда лучше не соваться. Мало ли…

Ухаб – их сильно швырнуло.

– Помнишь, тот фермер…

– Ему можно доверять.

– Да, но это сейчас. А завтра? Что, если он все же настучит? Он видел и меня и тебя!

– У тебя паранойя, брат.

– Да, потому-то я до сих пор жив…

Машину снова тряхнуло, потом еще раз.

– Ну вот. Видишь тот экскаватор? Почти приехали.

Двое – это были обычные парни, не слишком-то умные – были просто пушечным мясом в отрядах турецких неонацистов. Они родились недалеко отсюда, в нищей горной деревушке, где кое-какие семьи еще топили свои плиты дровами. А кто не дровами – тот дорогим привозным газом из баллона. Они не имели полного среднего образования, и слово «честь» для них было не пустым звуком.

Старшего звали Зеки. Когда ему было шесть лет, он видел, как его отец казнил старшую сестру. Ее вина была в том, что кто-то увидел ее с парнем, а деревенская молва доделала все остальное. Отец вывел ее на двор и повесил, а потом сказал, что она сама покончила с собой. Зеки все видел, но полиции ничего не сказал, а если бы и сказал, то это ничего бы не изменило, потому что полицейские из города были родом из этих же мест и считали убийства чести хорошим делом. В пятнадцать лет Зеки и сам совершил убийство по приказу главы клана – застрелил журналиста из Стамбула, который всюду совал свой нос и, как поговаривали, был еще и курд. Он считал, что поступил правильно и отец тоже поступил правильно. Как можно жить без чести? А курдов по-любому надо убивать.