Ричард Остин Фримен
Доктор Торндайк. Безмолвный свидетель
Переводчик: Грузберг Александр Абрамович
© Грузберг Александр Абрамович (перевод)
© ИДДК
* * *
Глава 1. Начало загадки
История, которую я собираюсь рассказывать, начинается с такого поразительного случая, что я чувствую что-то похожее на скептицизм по отношению к собственным воспоминаниям и мне почти хочется извиниться перед читателем. Некоторые из этих воспоминаний настолько не соответствуют повседневной жизни, в которой происходили данные события, что кажутся совершенно невероятными; нет ничего более загадочного, чем то, что довелось мне испытать в сентябрьский вечер прошлого года, когда я заканчивал обучение, и вызвало такие поразительные последствия.
Было уже больше одиннадцати часов, когда я вышел из своей комнаты в «Евангельском дубе»; ночь стояла темная, теплая, облачная и угрожала дождем. Но, несмотря на неблагоприятную погоду, я быстро пошел по Хайгейт Роуд и вскоре свернул на Миллфилд Лейн. Это мой любимый маршрут, и красивая аллея, так причудливо извивающаяся и между Нижним Хайгейтом, и холмами Хэмпстеда, знакома мне во всех подробностях.
Прекрасные летние утра, когда кукушки кричат в глубине Кенвуда, когда на тропу падают золотые пятна солнечного света, а дерзкие белки играют в прятки в тени под грандиозными вязами (хотя это место на расстоянии слышимости от Вестминстера и откуда виден купол святого Павла); зимние дни, когда Хит кутается в белую мантию и слышен звон коньков внизу на пруду; августовские вечера, когда я неожиданно натыкаюсь на уединившихся влюбленных (к нашему взаимному замешательству) и ухожу, делая вид, что ничего не заметил. Я знал все такие моменты и любил их. Само название этого места уносило мое воображение в те сельские времена, когда остряки собирались в таверне «Старая фляжка», а Джон Констебл ходил по этой самой аллее, повесив через плечо палитру.
Едва я миновал фонарь на входе в аллею, стало очень темно. Очень тихо и одиноко. Не было ни души, потому что последние влюбленные в этот час разошлись по домам, а это место редко посещается даже днем. Вязы нависли над дорогой, погружая ее в почти ощутимую черную тень, их листья таинственно шептались на ночном ветерке. Но темнота, тишина и одиночество были для меня приятным отдыхом после долгих часов учения и блеска печатных страниц, и я шел мимо призрачного пруда и маленького дома с соломенной крышей, окунувшись в тишину и темноту, испытывая сожаление, что вскоре придется с этим расстаться. Потому что я сдал последний экзамен и вскоре должен буду начать профессиональную карьеру.
Вскоре начался легкий дождь. Предчувствуя, что придется сократить прогулку, я пошел быстрее и, пройдя мимо двух столбов, оказался на самой узкой и уединенной части аллеи. Дождь усилился, и резкий ветер подул поперек дороги. Я встал под защиту высокой дубовой изгороди на краю аллеи и ждал, пока пройдет ливень. Стоя спиной к изгороди и задумчиво набивая трубку, я впервые ощутил полное одиночество этого места.
Я осмотрелся и прислушался. Здесь было темнее, чем в других местах аллеи, это место похоже на траншею между двумя высокими изгородями. Я смутно видел столбы у входа и группу больших вязов над ними. А в противоположном направлении, там, где аллея резко поворачивала, была абсолютная тьма, только слабо блестела влажная земля и из-за угла выступал пень или корень дерева, очень похожий на ногу, лежащую пальцами вверх.
Дождь шел непрерывно с мягким шорохом, листья шептались и отвечали дождю. Шотландские сосны у меня над головой шевелились на ветру со звуком, напоминающим далекий плеск моря. Голоса природы, приглушенные и торжественные, не зависели от человека, не обращали на него внимания, и над всем этим висела глубокая, все обволакивающая тишина.
Я сильнее прижался к изгороди и слегка вздрогнул, так как ночь становилась холодной. В узкой, похожей на траншею аллее немного посветлело не потому, что небо прояснилось, а потому, что земля была залита водой. Столбы стали виднее на фоне черной влажной дороги, и странно выглядящий пень на углу тоже стал виден отчетливее. И снова мне показалось, что он удивительно похож на ногу – в обуви с носком, направленным вверх.
Над Хитом послышался звон церковного колокола, словно человеческий голос прорезал эту унылую тишину. Через короткий промежуток над спящим городом торжественно прозвучал Биг Бен.
Полночь, и мне пора идти домой. Нет смысла ждать, когда прекратится дождь. Это не порыв ливня, а устойчивый дождь, который может идти всю ночь. Я снова закурил, поднял воротник и приготовился шагнуть под дождь. И когда сделал шаг, мое внимание снова привлек этот необычный пень. Очень похож на ногу, и странно, что я не замечал его в моих частых прогулках по аллее.
Я почувствовал неожиданное детское любопытство, мне захотелось посмотреть, что это такое, и я пошел по влажной дороге. Конечно, я ожидал, что, когда подойду, иллюзия исчезнет. Но этого не произошло. Сходство усилилось по мере приближения, и теперь меня влекло не только любопытство.
Это была нога! Я с потрясением понял это еще в нескольких шагах и, когда подошел к углу, увидел человека, лежащего на повороте тропы, и его безвольная позиция с одной повернутой ногой сразу все мне сказала.
Я потрогал пальцами его запястье – оно липкое и холодное – и не ощутил пульса. Я зажег спичку и поднес к его лицу. Глаза широко открыты и покрыты пленкой, смотрят прямо в небо. Расширенные зрачки не чувствительны к огню спички, глазное яблоко не реагирует на прикосновение пальца.
Вне всякого сомнения, этот человек мертв.
Но как он умер? Просто упал и умер от какой-то естественной причины или был убит? Никаких очевидных ранений, не видно крови. При огне спички видно только, что одежда влажная, но такое состояние может скрывать значительное количество крови.
Спичка погасла, и я какое-то время смотрел на лежащую под дождем фигуру; дождь падал на лицо, и профессиональный интерес сочетался с тревожным ощущением присутствия смерти. Однако профессиональный интерес победил и заставил попытаться определить причину смерти; я собирался провести более тщательный осмотр тела, как что-то прошептало мне, что нехорошо оставаться ночью одному с мертвым человеком, возможно, убитым. Если бы имелся хоть какой-то признак жизни, мой долг был бы ясен. Но теперь нужно думать и о своей безопасности. Придя к такому заключению, я бросил последний взгляд на лежащую фигуру и быстро пошел в сторону дома.
Свернув с Миллфилд Лейн на Хайгейт Райз, я увидел на противоположной стороне дороги полицейского, стоящего под деревом; свет фонаря падал на его блестящий брезентовый плащ. Я пересек дорогу и, когда он вежливо коснулся своего шлема, сказал:
– Боюсь, там в аллее что-то неладно, констебль. Я видел тело человека на дороге.
Констебль сразу проснулся.
– Вы имеете в виду мертвого человека, сэр? – спросил он.
– Да, он несомненно мертв, – ответил я.
– Где вы видели тело? – спросил констебль.
– В узкой части аллеи, у конюшен Менсфилд Хауса.
– Это на некотором расстоянии отсюда, – сказал констебль. – Вам лучше пойти со мной и сообщить в участке. Вы уверены, что этот человек был мертв, сэр?
– Да, нисколько не сомневаюсь. Я врач, – добавил я с некоторой гордостью. Хотя уже три месяца врач, но это сознание для меня все еще новое.
– Правда, сэр? – спросил полицейский, глядя на мое не вполне зрелое лицо. – В таком случае, полагаю, вы осмотрели тело?
– Только поверхностно, чтобы убедиться, что он мертв, но я не смог определить причину смерти.
– Да, конечно, сэр. Это мы узнаем позже.
Мы разговаривали на ходу, полицейской пошел вниз по холму неторопливо, но в таком темпе, что для меня это оказалось серьезной физической нагрузкой. Я видел, как он время от времени смотрит на меня с явно профессиональным интересом. Мы почти дошли до основания холма, когда впереди появились фигуры в водонепроницаемых плащах.
