— Ты хочешь сказать, в то время как во всем остальном мире наутилус вымер, здесь он плавал как ни в чем не бывало еще двести миллионов лет? Майк, это из области фантастики.
— Нет, это экологическая ниша. Видишь ли, я пролистал немало статей.
— Но…
— Послушай. В одной из последних публикаций Грюнвальда речь идет как раз о Блеттербахе. Статейку тиснули в специфическом журнальчике, то ли «Секретные материалы», то ли «Доктор Кто». Знаешь, из тех, где каждые две недели предрекают конец света.
Сердце у меня забилось быстрее.
— И что?
— Грюнвальд определяет Блеттербах как одно из мест, где можно обнаружить живой биологический материал, переживший пермский период. Он называет совершенно конкретный вид. И черт меня побери, речь не идет о рыбке Немо из мультика [103]. Сейчас пошлю тебе скан.
Я дождался звоночка в мобильнике.
Взглянул.
И уставился на экран, разинув рот.
Что-то вроде скорпиона с хвостом сирены. Длинное тело покрыто панцирем, как у лангуста. Я никогда не видел более враждебного существа.
Именно это определение пришло мне на ум: враждебный.
Десять букв.
— Что за чертовщина?
— Jaekelopterus Rhenaniae. Извини за произношение.
Я попытался вообразить себе, каков был мир, выпестовавший подобное создание. Планета, кишащая лишенными каких бы то ни было эмоций, кроме инстинкта хищника, монстрами, которых Бог в один прекрасный день решил устранить.
Майк продолжал:
— Гигантский предок современных паукообразных, то есть скорпионов. — Какая-то мысль мелькнула у меня в голове, но пропала прежде, чем я успел ее ухватить. — Членистоногий. Но морской членистоногий. Жил в воде. Длиной в два с половиной метра. Полуметровые клешни.
— И Грюнвальд был убежден, что один из таких обаяшек плавает в Блеттербахе?
— Под Блеттербахом. Он говорит о пещерах и подземных озерах. Наш обаяшка обитал в пресной воде. Хищник, от которого лучше было держаться подальше.
Последнее соображение Майка я едва расслышал. Зибенхох, подумал я.
Чье старинное название — Зибенхолен. Семь пещер.
— Ты еще на связи, Сэлинджер?
— У тебя есть бумага и ручка? — прохрипел я. — Я хочу, чтобы ты навел справки еще об одном человеке. Манфред Каголь. Местный предприниматель.
— В каком году он умер?
— Я вчера с ним разговаривал. Я хочу знать все, что тебе удастся нарыть по его поводу. Особое внимание обрати на его имущество.
— Он богат?
— До омерзения.
— Но какое отношение этот тип имеет к Jaekelopterus Rhenaniae и к Грюнвальду?
— Спасибо, Майк.
4
Интерьер Кадастровой палаты в Больцано был современный, с приятным освещением. Персонал, к счастью для меня, крайне любезный: меня терпеливо слушали, когда я пытался объяснить, что мне нужно.
Мне пришлось подождать полчаса, и все это время я размышлял над тем, что Майк раскопал относительно Грюнвальда. Странные он выдвигал теории. Причудливые. Более подходящие для художественного фильма, чем для консервативного университетского мирка.
Мне вдруг пришло в голову, что Грюнвальд — единственное действующее лицо в этой истории, чьей фотографии у меня нет. Я представлял его себе сумасшедшим ученым, одетым то ли как Индиана Джонс, то ли как клерк девятнадцатого века, только очень неуклюжим. Не знаю почему, ведь этот человек как-никак проводил исследования в Андах, я видел перед собой не скалолаза, взбирающегося на отвесный склон, а растяпу, спотыкающегося на каждом шагу, возможно, в галстуке-бабочке.
Определенно Грюнвальд был помешан на работе. Ради своих теорий он пожертвовал всем. Майк ничего не сказал о любовных похождениях или браке. Тот факт, что он пропал чуть ли не средь бела дня и никто не стал бить тревогу, предполагал человеческие связи, близкие к нулю. Одиночка, преследующий единственную цель. Найти экологические ниши и восстановить поруганную честь.
Я в растерянности покачал головой.
Достаточно ли был он помешан, чтобы убить женщину, которая разбила вдребезги его карьеру? Возможно. Что означала телеграмма? Эви хотела спуститься в пещеры под Блеттербахом, чтобы еще раз оспорить теории Грюнвальда, а его больной ум не вынес очередного оскорбления?
Может быть, милая Эви на самом деле была стервой, которую настолько ослепил стремительный взлет в высшие академические сферы, что ей захотелось лишний раз подтвердить смехотворность теорий Грюнвальда, просто чтобы покрасоваться рядом с университетскими шишками?
Я не видел в такой роли эту девушку, с ее ясными глазами, со всем тем, что мне о ней рассказывали. Но с другой стороны, рассуждал я, расхаживая взад и вперед по коридору Кадастровой палаты, о мертвых всегда говорят одно хорошее.
Была ведь и другая возможность.
Может быть, Эви изменила мнение: ведь она так любила Блеттербах и знала его лучше, чем кто-либо другой. Может быть, она пришла к выводу, что теории Грюнвальда об экологических нишах не столь уж безумны, и решила исследовать пещеры под Блеттербахом в надежде найти доказательство, способное восстановить научную репутацию Грюнвальда, подрыву которой она сама способствовала.
Да, такое возможно.
Но гигантские скорпионы из пермского периода?
Ну вот еще.
И все же…
Беглое видение мелькнуло передо мной. Фотографии с места преступления, которые мне показал Макс. Отсеченные ноги. Перекрученные, отрезанные руки.
Раны.
Отделенная от туловища голова Эви.
Сопоставимы ли такие ужасные увечья с полуметровыми клешнями Jaekelopterus Rhenaniae? А если…
Голос вернул меня к реальности.
У сотрудника, который проводил меня в некое подобие читального зала с высоченным потолком, борода спускалась на рубашку, а глаза прятались за толстыми стеклами очков. Он указал мне на металлический стол, безобразный, но удобный, на котором стопками лежали папки.
— Желаю хорошо потрудиться.
Я уселся так резко, что хрустнули позвонки. Вздохнул. И принялся за чтение.
5
Вот что я обнаружил: Туристический центр Блеттербаха был заложен 8 сентября 1990 года. Работы шли своим чередом, без препятствий.
Был приглашен австрийский архитектор, очень востребованный, в своем проекте он попытался «сохранить естественную красоту местности, соединив ее с высокими технологиями и функциональностью современных зданий», что бы оно там ни значило.
Я не нашел экспертного заключения, подписанного Эви. Его там не было. Точнее, оно значилось в описи документов, но кто-то вынул листки. И я прекрасно знал кто.
Однако просмотрел, папку за папкой, остальную документацию, все сильнее недоумевая.
Через год после экспертного заключения Эви, в 1986-м, некий доктор Россетти, геолог, составил другое, с прямо противоположным смыслом, гораздо более длинное и подробное, доказывавшее, что проект Туристического центра очень даже осуществим.
В частности, указывал доктор Россетти, «не имеется ни малейшей опасности схода лавины, поскольку верхние слои породы состоят из гранита и способны выдержать давление структуры, представленной на рассмотрение компанией „Каголь Эдилбау“». Четыре коровы превратились в империю.
В 1988-м, однако, появилось третье заключение, опять-таки в пользу строительства Туристического центра, подписанное неким инженером по фамилии Пфауч. Точная копия того, которое составил доктор Россетти два года назад. Странно, сказал я себе.
Тот факт, что два положительных экспертных заключения были представлены с интервалом в два года, возбуждал мое любопытство. И я поспешил в городскую публичную библиотеку.
Я хотел понять, к чему такие старания.
6
Вскоре я вбежал туда, запыхавшийся, с несокрушимой мигренью, которая набирала силу. Даже полкило аспирина не могло бы с ней справиться.
Это меня не остановило. От того, что я обнаружил в Кадастровой палате, у меня слюнки потекли.
