Короткая пауза. Майк прикуривал сигарету. Я сделал бы то же самое, но не стоило ради одной «Мальборо» приводить в действие противопожарную систему, да еще в больнице.
— Помнишь такую Эви? Она мне попалась еще раз.
— В связи с Манфредом Каголем?
— Точно.
— Экспертное заключение против строительства Туристического центра.
— Ты об этом знал?
— Да. Что еще ты обнаружил?
— Почти ничего. Экспертное заключение было оспорено, и через пять лет Туристический центр распахнул двери.
— Дерьмо.
Я стукнул кулаком в стену.
— Что с тобой, Сэлинджер?
— По-твоему, сколько Манфред Каголь получает в год с этого Центра?
— Включая гостиницы и прочую собственность в регионе?
— Да.
— Несколько миллионов евро.
Рот у меня наполнился желчью.
— По-твоему, Манфред мог убить Эви? — спросил я шепотом.
— Но какой у него мог быть мотив? — поразился Майк.
— Такой, что она зарубила его проект Туристического центра.
— Ты на неверном пути, Сэлинджер.
Такого ответа я не ожидал.
— Что ты говоришь?
— Говорю тебе, на месте Манфреда я целовал бы землю, по которой ходила Эви.
— Но… экспертное заключение…
— Экспертное заключение было неблагоприятным, и проект Туристического центра на Блеттербахе не прошел. Только этот первый проект представил не Манфред Каголь.
У меня закружилась голова.
Слишком много белизны внутри.
— Что за чертовщину ты несешь, Майк?
— Первый проект Туристического центра на Блеттербахе исходил не от «Эдилбау» Каголя. А от консорциума из Тренто, «Эдил груп — 80». Того самого, который построил изрядное количество заметных сооружений в округе.
Я чувствовал, что проваливаюсь в бездну.
Пол задрожал подо мной. И поглотил меня.
— Сэлинджер? Ты еще там?
— Экспертное заключение… заключение Эви сыграло на руку Манфреду?
— Именно так. По моим расчетам, в восемьдесят пятом Манфред никак не мог бы себе позволить такой грандиозный проект. Эви оказала ему услугу, да еще какую. За что ему было ее убивать?
Ни за что на свете. Не было у него никакого мотива.
— Спасибо, Майк. Мы… — промямлил я, — мы созвонимся.
Не дожидаясь, пока он попрощается, я сбросил звонок.
Пустил воду в раковину. Сполоснул лицо.
Глубоко вздохнул.
Манфред не убивал Эви. Убийца — не он.
Я посмотрел на свое отражение в зеркале.
Теперь, подумал я, теперь ты знаешь, как выглядит лицо убийцы.
Убийцу Бригитты я в этот момент видел перед собой. Это был я.
«Мертвые восстали? — пробормотал я. — Книги говорят: нет, ночь вопиет — да».
Цитата из моей любимой книги, которая сопровождала меня повсюду. Фраза Джона Фанте [106] приобрела иной смысл в устах убийцы, чье перекошенное лицо смотрело на меня из зеркала.
Я не выдержал. Согнулся пополам, раздавленный осознанием того, что натворил. Наконец ударился головой о край раковины. Боль принесла облегчение.
6
Санитар привел меня в чувство. За его суровым, хмурым лицом — бледное, без кровинки, лицо Аннелизе. Едва увидев, как я открыл глаза, она вышла из туалета, хлопнув дверью.
— Вы слишком долго не возвращались, и ваша супруга заволновалась. У вас, наверное, был обморок.
Он помог мне сесть. Я судорожно дышал открытым ртом. Как пес, страдающий от жажды.
— Я справлюсь, я…
— У вас скверная шишка. Лучше бы вам…
Преодолевая головокружение, я схватился за него и с трудом встал на ноги.
— Со мной все в порядке. Мне нужно идти. Нужно…
Санитар возражал. Я даже не стал его слушать.
Проходя мимо палаты Аннелизе, я не осмелился войти. До меня доносился голос Аннелизе и щебетание дочурки. Я погладил дверь.
И направился к выходу.
Не мог смотреть им в глаза.
7
Спустившись по лестнице, я пошел в кухню. Выудил бутылку «Джека Дэниелса» и налил себе. Первый глоток обжег пищевод, будто кислота. Я закашлялся, сплюнул. Но выстоял. Стоически удерживал позывы к рвоте. Еще глоток. Опять кислота. Я не мог ни о чем думать, только о том, как голова Бригитты разлетается от выстрела из ружья. Брызги крови на полу. Я глубоко вздохнул, пытаясь унять тошноту. Блевать я не хотел, не затем я схватился за бутылку. Я хотел напиться. Хотел полной тьмы без сновидений, какая наступила, когда я стукнулся головой в больничном туалете. Перед тем как Аннелизе… думать об Аннелизе было невыносимо.
Я снова выпил.
На этот раз «Джек Дэниелс» прошел гладко, не обжигая. Я вытер губы тыльной стороной ладони. Направился в гостиную и уселся в свое любимое кресло.
Взял сигарету.
Руки не слушались меня. Я долго возился, прежде чем удалось извлечь огонек из зажигалки, а когда это получилось, уставился на нее как идиот, задаваясь вопросом, для чего это нужно и почему казалось таким важным поднести огонек к белой трубочке, торчавшей у меня в зубах. Я отшвырнул зажигалку подальше и выплюнул сигарету.
Я все пил и пил. Голова отяжелела, стала свинцовой.
В очередной раз попытался приподнять бутылку «Джека Дэниелса».
Не получилось. Она выскользнула у меня из рук.
И настала тьма.
Я очнулся, лежа в постели. В растерянности огляделся вокруг. Всюду царила мгла. Как я добрался до спальни? Судя по беспорядку в комнате, я, должно быть, как-то дотащился сам. Последнее, что я помнил, это как бутылка виски падает на пол и с грохотом разбивается.
Я вгляделся в полумрак.
Попробовал пошевелиться.
— Как тебе пришло в голову такое сотворить?
Я задрожал.
Не узнавал голоса, звучащего из полутьмы.
— Кто ты? — спросил я. — Кто ты?
Вслед за голосом явился силуэт. Он мне показался гигантским. Передвигался рывками. Мертвецы, подумал я, это мертвецы так двигаются.
Тень протянула руку и щелкнула выключателем.
Вернер.
Я слез с постели, призвав на помощь всю силу воли.
— Выдался скверный день.
Вернер не стал это обсуждать.
— Тебе необходимо поесть. Спустишься сам?
— Попробую.
Спускаться по лестнице было тяжко. Каждое движение отдавалось в голове, как удар молотком по черепу. Я принял эту боль. Я ее заслужил. Я — убийца.
Дважды убийца.
Сперва люди на Ортлесе, а теперь…
Вернер сварил пару яиц, я заставил себя их проглотить. Съел кусок хлеба, ломтик шпека. Выпил уйму воды.
Вернер не говорил ни слова, пока я не закончил есть. Только теперь я как следует разглядел его позу. Он сидел на стуле напряженный, с застывшим лицом.
Казалось, он страдает, но прежде всего испытывает неловкость.
— Я не следил за тобой, просто приехал за помощью. Спина болит, — пояснил он. — Всю жизнь похвалялся, что не принимал ничего серьезнее аспирина, а вот поди ж ты…
— Очень больно?
— Я ведь уже не мальчик, — с горечью отозвался он.
— Почему бы тебе не сходить к врачу?
— Оставь, Джереми, я никогда не любил лечиться. Может, у тебя найдется что-нибудь, чтобы снять боль?
Все в нем, и слова, и небрежный тон, не вязалось с тем, что я прочел в глубине его взгляда. Такие, как Вернер, ненавидят две вещи: выказывать слабость и просить о помощи. Я встал и направился в ванную. Взял упаковку обезболивающего, которое мне прописали после 15 сентября.
— Викодин, — объявил я, вернувшись в кухню.
Вернер обеими руками ухватился за упаковку.
— Можно принять две?
— Одной достаточно.
Капсула мигом исчезла во рту.
— Аннелизе не вернется домой сегодня вечером, — сказал я. — Может быть, она не вернется никогда.
Вернер вынул сигарету из моей пачки и закурил. Я закурил тоже.
— В браке бывают плохие и хорошие времена. Те и другие проходят.
— А если не проходят?
Вернер не ответил.
Он наблюдал, как дым поднимается к потолку, распространяется вширь, становится невидимым.
Докурив, он загасил окурок в пепельнице и встал, опираясь о стол.
