— Это по-человечески.
Я показал на фотографии:
— Это — нет.
— Я имел в виду твою реакцию.
Я закурил сигарету.
— Почему он отрубил ей голову?
— Из всех вопросов, Сэлинджер, этот — самый бессмысленный. Ответа нет.
— Ответ должен быть.
Макс сел.
— Предположим, ты нашел убийцу. Предположим, он перед тобой и ты можешь его самого спросить: почему? Как думаешь, что он тебе ответит?
— Я не психиатр. Я не знаю.
— А если и он ответит так же? «Я не знаю». Если никакой причины нет? Или причина глупая до смешного? Если убийца ответит тебе: я это сделал потому, что не люблю дождь. Или потому, что так мне велела собака. Или потому, что мне было скучно. Как бы ты реагировал?
Я понимал, что он хочет сказать, но не был согласен.
— Найти мотив — значит найти преступника.
— Может быть. Но без каких-либо улик? Бесполезно ломать себе голову над мотивом. Так я думал тогда. Найти виновного, и мотив обнаружится сам собой. Лучше сосредоточиться на подозреваемых.
— Кого ты подозревал?
— Всех. Без исключения.
Он открыл створку картотечного шкафа. Вынул очередную папку. На обложке было написано: «М. Крюн».
— Это, — пояснил он, — дело подозреваемого Макса Крюна. — Он развернул на столе карту. — Смотри. Я все разметил. Наш маршрут. Возможный маршрут Курта, даже три разных маршрута, какие Курт мог выбрать. Вероятные пути бегства.
— А эти цифры?
— Расчет времени. Красным записано возможное время передвижений Курта, Эви и Маркуса. Черным — более точное время похода нашей спасательной экспедиции. А это — фотокопия протокола о дорожно-транспортном происшествии. Как видишь, здесь не только моя подпись. Вторая — начальника пожарной команды.
— Авария, которая случилась перед днем рождения?
— Грузовик опрокинулся неподалеку от выезда из Зибенхоха. — Макс показал дорогу, выходящую из деревни, километрах в двух от супермаркета «Деспар», по направлению к Альдино. — Он вез гербициды. Битых три часа мы потратили, чтобы его поднять и очистить шоссе: если бы груз растекся по округе, мало бы не показалось. Я торопился, не хотел опоздать на праздник Верены, но мы все прибрали очень тщательно. Сделали фотографию на поляроиде, для страховой компании. Вот она.
Снимок изображал перевернутый грузовик, цифры на номерном знаке превосходно читались.
— Девятнадцать двадцать. Дату и время на обороте поставил не я, а командир пожарных. Мы разъехались около восьми. Через несколько минут я был в казарме, заполнял разные формуляры. Около двадцати одного — домой, переоделся и побежал на день рождения Верены. В двадцать два тридцать мы резали торт. Видишь?
Групповое фото. Веселые лица, позади — часы, показывающие двадцать два тридцать.
— Кто-нибудь видел тебя, пока ты был в казарме?
— Никто. Подтвержденное алиби: в двадцать часов и в двадцать два тридцать.
— Разрыв в два с половиной часа. К какому времени отнесли смерть Курта и остальных?
— Согласно коронеру, они умерли между двадцатью и двадцатью двумя часами. Теперь гляди.
Макс снова обратил мое внимание на карту Блеттербаха. Взял линейку, стал отмерять расстояния.
— По прямой линии от Зибенхоха до места убийства километров десять. Если не учитывать бездорожье, пересеченный рельеф, ливень и грязевые потоки, хороший ходок доберется до места, где мы нашли трупы, за два — два с половиной часа. Сколько времени нужно, чтобы убить? В докладе об этом не говорится, никто этого не знает. Но мы знаем, что Курт пытался защищаться и что Маркус бежал. Скажем, минут пятнадцать? Двадцать? Потом два с лишним часа на обратный путь. Сколько всего?
— Около пяти часов. И это без учета самозарождающейся грозы и всего остального. Подследственный Макс Крюн оправдан.
Макс кивнул.
— Это безумие, — добавил я, содрогаясь.
— Безумие?
— То, что ты сам себя подверг такому суду.
— Вот от чего я пытаюсь спасти тебя, Сэлинджер.
Я подумал, что никогда бы не дошел до такой паранойи. Но с другой стороны, Макс тридцать лет рыл яму, в которую попал. Я же меньше чем за три месяца чуть не разрушил мой брак.
Макс выгрузил на стол другие папки.
— Версия серийного убийцы. Луис говорил тебе?
В досье содержались газетные вырезки. Какие-то факсы. Карты, вычерченные от руки. Листки, исписанные нервным, практически нечитаемым почерком.
— Что это? — спросил я.
— Записи. Конкретно — телефонных переговоров.
— С кем?
— С прокуратурой. Я помогал искать связи серийного убийцы с Блеттербахом.
— И нашел?
— Тип, о котором шла речь, находился не в Зибенхохе, а в Нова-Поненте. Совсем рядом. То есть все возможно. Но только это было в декабре восемьдесят пятого. Две праздничные недели он там катался на лыжах с женой и детьми.
— У него была семья?
— Тебе это кажется странным?
Жена и дети. Я и это переварил.
— На самом деле нет.
Макс закрыл папку.
— Виновен, но не в резне на Блеттербахе.
Следующая папка была гораздо толще. Макс вытащил оттуда лист формата А3, на который было наклеено около десятка пронумерованных фотографий с удостоверения личности. Под каждой фотографией наличествовала подпись, отсылавшая к другим материалам в других папках.
— А это кто такие?
— Браконьеры, действовавшие в тот период. Маркус не давал им проходу. Думаю, это моя вина. Мне было двадцать три года, совсем юнец. Чтобы покрасоваться перед ним, я выдумывал массу приключений, схваток с браконьерами. Всякую чушь, чтобы поразить воображение мальчишки и почувствовать себя более сильным, чем я тогда был. В действительности охота на браконьеров начиналась и заканчивалась в кабинете Командира Губнера.
— Никаких засад в лесу или чего-то подобного?
— Какое там, — развеселился Макс. — Командир Губнер снимал трубку, обзванивал браконьеров и спрашивал: «Охотились вы сегодня ночью?» На этом все. Но я-то знал их всех и по каждому провел следствие. Не нашел ни черта. Они — браконьеры, не убийцы. Подстрелить оленя и зарубить человека — большая разница.
— А история с наркотиками?
Макс показал другую папку.
— Мало толку. Макса застукали с гашишем в кармане. Там и было-то всего ничего. Ему это продал какой-то одноклассник. Командир Губнер устроил парню головомойку и выбросил в мусор состав преступления. Как тебе кажется, можно убить человека за несколько граммов гашиша?
— Но ты все равно провел следствие.
Макс искоса взглянул на меня:
— Разумеется.
С этим все.
— Верена? — спросил я с сомнением в голосе.
— Вот ее перемещения в тот день. Забежала к парикмахерше. Зашла еще в два места по поручению матери, потом вернулась домой, и они с подружками испекли торт.
— К тому же она слишком хрупкая.
— Никогда не знаешь наверняка.
Я подумал об Аннелизе. Где была Аннелизе в апреле 1985-го? В колыбели. Новорожденное дитя. Убедительное алиби.
Но таково ли оно для Макса?
— Вернер? Вот, — воскликнул Макс, выдвигая картотечный ящик. — Гюнтер? Извольте. Бригитта? Конечно, и она тут. Ханнес? У Ханнеса даже был превосходный мотив. С тех пор как Курт перебрался в Инсбрук, они перестали друг с другом разговаривать. Но и Ханнеса пришлось отбросить. Он весь день был в отъезде, по работе. Здесь все записано; если хочешь, читай, милости прошу. Потом я провел следствие по Мауро Тоньону. Отцу Эви и Маркуса.
— Ты его выследил?
— Естественно, — ответил Макс так, будто это была самая очевидная в мире вещь. — Говнюк из говнюков, если хочешь знать мое мнение. И не только мое. У него полно судимостей. На его визитке было пропечатано: «коммивояжер», но ничего подобного. Тоньон был мошенником, шулером и забиякой. Особенно с женщинами распускал руки. И тут ему повезло.
— В каком смысле?
— В восемьдесят пятом он сидел. За покушение на убийство. Одной из тех бедняжек, которых он соблазнял, а после издевался над ними в свое удовольствие.
— Сукин сын.
