На следующих страницах документа я нашла объяснение, может, не столь исчерпывающее, на какое надеялась, но все же достаточно удобоваримое. Я не впервые сожалела о том, что ввязалась в это дело, но в первый раз – настолько отчетливо и ясно. Меня едва не сбила машина, похитили террористы, но лишь теперь я по-настоящему поняла, в какую опасную игру играю. Если поверить Амели, становилось страшно, потому что на шахматной доске такие фигуры, сравняться с которыми по силе, мощи и ресурсам вряд ли возможно. А значит, и выиграть вряд ли удастся.
Не знаю, сколько прошло времени – может, полчаса, а может, и два, или три. Сидя на полу на корточках, я легонько раскачивалась, не отдавая себе в этом отчета, и смотрела в погасший экран, как вдруг в дверь постучали. Стук вырвал меня из состояния ступора.
– Кто? – с опаской спросила я. Даже находясь в отеле, я вынуждена бояться за свою жизнь!
– Тамара, это Тахир.
Вскочив на ноги, я отперла. Он стоял на пороге, усталый, но чисто выбритый – очевидно, прежде чем приехать сюда, кашмирец успел заскочить домой и привести себя в порядок. Видимо, на моем лице он прочел смятение, потому что его густые брови сошлись на переносице, и он спросил:
– Что-то случилось?
– Я изучила материалы Амели.
– И?
– Даже не предполагала… – выдавила я, как будто катая во рту комок сена. Этот комок резал нёбо и сильно затруднял способность говорить. – Если она права, это… отвратительно!
– Расскажи мне!
И я вкратце изложила то, что прочла. Тахир слушал молча, и лицо его при этом все больше темнело. Когда я закончила, он некоторое время молчал, глядя в окно, за которым сияло солнце. Оно понятия не имело о происходящем внизу, ведь Земля – всего лишь одна из планет, питающаяся его теплом и светом!
– Значит, – наконец проговорил кашмирец, – ты полагаешь, что этот вирус… вернее, микроорганизм… выведен искусственно?
– Это не так уж невероятно. Мне удалось провести кое-какие тесты, и я обнаружила, что полученный нами клинический материал отличается от обычных менингококков. Они имеют типичную морфологию, однако капсула, которая их окружает, под действием реактива приобрела розовый цвет, хотя обычно она прозрачная и бесцветная. Кроме того, возбудитель устойчив к веществам, которые должны разрушать менингококки.
– Это что-то означает?
– Наверняка, но я пока не понимаю, что. Я оставила эксперимент незавершенным – надо предупредить…
– Не переживай, – перебил Тахир. – Здание уже опечатывают, я договорился. Мой знакомый из Министерства здравоохранения решил перестраховаться: ему вовсе не нужна глобальная эпидемия, поэтому он предпочитает разобраться со всем по-тихому, пока иностранные туристы не заразились и никто не пронюхал, что на самом деле происходит! Он там всего год работает и ответственно относится к обязанностям. С другой стороны, Жорж боится за свое место, поэтому ни за что не станет извещать начальство раньше, чем нам станет известно больше. Другими словами, нужны неопровержимые доказательства того, что эпидемия действительно имеет место быть.
– Да чего проще: пусть они съездят в деревню и сами посмотрят на больных!
– Ты часто видела, чтобы чиновники выезжали в места, где случаются эпидемии?
Я покачала головой.
– Вот видишь! – криво усмехнулся кашмирец. – Так что дело за тобой: предоставь клинические доказательства, и тогда можно будет дать им всем хорошего пинка и заставить работать!
– А как я их предоставлю?
– Вернемся в лабораторию и заберем все, что там осталось. Жорж проследит за тем, чтобы все перевезли в государственную клинику под охраной, и ты сможешь продолжить исследования. Он также обещал пару человек тебе в помощь.
– Отличная новость! – обрадовалась я. – А как же с теми, кто остался в деревне?
– Боюсь, тут мы мало что можем сделать, – вздохнул Тахир. – Пока нет указаний «сверху», остается надеяться на антибиотики. Может, конечно, Жорж и сможет отправить туда кого-нибудь, чтобы следить за происходящим… Поэтому тебе следует поторопиться!
– Тахир, такие вещи быстро не делаются! – воскликнула я. – Чтобы до конца исследовать возбудитель, потребуются месяцы!
– У нас столько времени нет! Ты можешь еще что-то рассказать об этих странных клетках – есть в материалах Амели нечто такое, что могло бы убедить местных чиновников действовать быстрее?
– Помнишь, мы говорили о подобной эпидемии десять лет назад?
– Которая началась и неожиданно закончилась без особых последствий?
– Верно. Староста твоей деревни упоминал о визите неких медиков, предлагавших провести бесплатную вакцинацию жителей, от которой благоразумно отказался его отец. Так вот, Амели в своих заметках утверждает, что как раз в то время на Мадагаскаре проводилось масштабное исследование ДНК – как раз под видом вакцинации против менингита. А немного позже случилась та эпидемия. Они называли возбудитель «сгибающим» вирусом (хотя, строго говоря, скорее всего, микроорганизмы ошибочно отнесли к вирусам), и этот «вирус» поражал митохондрии, вот почему болезнь протекала с таким большим количеством смертельных исходов. Но не это самое важное.
– Что же тогда?
– Как ты понимаешь, любая эпидемия не дает стопроцентной смертности: всегда есть выжившие, и их гораздо больше, чем погибших. Но при поражении митохондрий что мы имеем?
– Нарушение генетического кода? Наследственные заболевания?
– Точно! А это значит, что при широком распространении эпидемии…
– Могут вымереть целые города – да что там города, – целые страны!
– Как известно, – продолжала я, желая донести свою мысль до собеседника, – митохондриальные заболевания обусловлены генетическими, структурными и биохимическими дефектами митохондрий, приводящими к нарушениям тканевого дыхания. Они передаются только по женской линии, но зато к детям обоих полов, так как сперматозоиды передают зиготе половину ядерного генома, а яйцеклетка поставляет и вторую половину генома, и митохондрии. Патологические нарушения клеточного энергетического обмена могут проявляться в виде дефектов различных звеньев в цикле Кребса, в дыхательной цепи, процессах бета-окисления и так далее.
– То есть из поколения в поколение женщины будут передавать этот дефект дальше – до полного уничтожения конкретного генома?
– Ты прав. Митохондрии наследуются иначе, чем ядерные гены. В каждой соматической клетке ядерные гены представлены двумя аллелями, один из которых унаследован от отца, другой от матери. Митохондрии содержат собственную ДНК, и все митохондрии наследуются от матери. Когда митохондрия делится, копии ДНК случайным образом распределяются между ее потомками. Если только одна из исходных молекул ДНК содержит мутацию, в результате случайного распределения такие мутантные молекулы накапливаются в некоторых митохондриях. Митохондриальная болезнь начинает проявляться в тот момент, когда заметное число митохондрий во многих клетках данной ткани приобретают мутантные копии ДНК – это называется «пороговой экспрессией». Иногда темп мутирования увеличивается из-за мутаций в ядерных генах, кодирующих ферменты, которые контролируют репликацию ДНК митохондрии. Из-за сложной структуры митохондрии и наличия собственной кольцевой хромосомы, кодирующей некоторые компоненты митохондрии, выяснение причин митохондриальных заболеваний усложнено, а их эффекты различны. Из-за разного распределения дефектных митохондрий в органах мутация у одного человека может привести к заболеванию печени, а у другого – к заболеванию мозга или легких. Некоторые небольшие дефекты не сопровождаются серьезными болезненными проявлениями, а другие приводят к серьезным патологиям. Митоходриальные заболевания проявляются сильнее при локализации дефектных митохондрий в мышцах, мозге и нервной ткани, поскольку эти органы требуют больше энергии для выполнения соответствующих функций… А теперь представь, что все эти мутации не случайны, а обусловлены намеренным воздействием извне! – закончила я, и лицо Тахира, и без того уже достаточно бледное, несмотря на загар и природную бронзовость кожи, превратилось в гипсовую маску.
