Шеин не мог отогнать от себя мысль о том, что здесь живут дети, лишенные родительской любви и заботы, дети, которым в свои юные годы пришлось в жизни испытать куда больше, чем иным взрослым за всю длинную жизнь. А потом эти дети выходят во взрослую жизнь, но при этом они никому не нужны: детский дом благополучно забывает об их существовании, выполнив функции, возложенные на него государством, а «на воле» их никто не ждет – кроме, разве что, все тех же «родителей», алкоголиков и наркоманов, благодаря которым они, собственно, и оказались в системе.
Детский дом, где большую часть жизни прожила Даша Субботина, был выкрашен в жизнерадостный зеленый цвет.
В дверях Антона встретил охранник, проверивший документы и объяснивший, как попасть к директору.
Почему-то Шеин ожидал увидеть дородную тетку с «халой» на голове – наверное, сказалось стереотипное мышление, – однако ему навстречу из-за стола поднялся подтянутый лысоватый мужчина приятной внешности, примерно возраста Антона.
Очевидно, охранник успел связаться с ним и доложить о приходе человека из СК, так как хозяин кабинета сразу же протянул оперу руку и представился:
– Иван Сергеевич Прошин, директор.
Антон пожал протянутую ладонь и продемонстрировал корочки.
– Что же понадобилось от нас Следственному комитету? – поинтересовался Прошин, когда Антон разместился на стуле напротив него. – Вроде бы никто из воспитанников не сбегал в последнее вре…
– А что, часто бегут? – перебил Антон.
– Не то чтобы часто, но случается, – пожал плечами директор. – Дело житейское: бегут в основном домой, хоть там их и не ждет ничего хорошего. Однако дом есть дом, даже если он и ассоциируется с асоциальными родственниками! Неужели наши дети совершили какие-то противоправные действия?
– И такое бывает?
– Ну, вам ли не знать! – развел руками Прошин. – Так что все-таки произошло?
Антон вкратце ввел директора в курс дела.
– Ну надо же, какой ужас! – пробормотал тот, выслушав опера до конца. – Я всегда думал, что у Даши, в отличие от большинства наших воспитанников, есть будущее!
– В отличие от большинства? – переспросил Шеин.
– Не стану скрывать от вас то, что известно всем, кто работает в нашей системе: у семидесяти процентов детей, оказавшихся в детском доме до десяти лет, мало шансов выбиться в люди, – вздохнул Прошин. – Они привыкают к тепличным условиям нашего дома, к тому, что все вещи, включая гигиенические прокладки, простите за подробность, покупаются для них нашим персоналом, еда готовится, уборка производится и так далее. Они совершенно не умеют обращаться с живыми деньгами и поэтому профукивают подъемные – а в Питере эта сумма не такая уж и маленькая – за пару недель! Это я о тех, кто является полными сиротами и не имеет родственников. Те же, у кого родители есть – а вы понимаете, какие это родители, – обычно перенимают их стиль жизни. Выйдя из наших стен, они возвращаются в среду, из которой государство в свое время их вырвало, но после восемнадцати деваться им некуда. Зачастую оказывается, что родители не лишены прав, таким образом, их дети не получают жилье от государства. Кроме того, получить жилье не означает, что вам сразу же предоставят жилплощадь: многим приходится ждать годами, у них уже свои семьи появиться успевают!
– Но Даша, насколько я понимаю, ни в какую «среду» не вернулась? – заметил Антон. – И квартиру она получила…
– Часть квартиры, – поправил директор. – Пополам с еще одной девочкой. Даше некуда было возвращаться, и я считал, что ей невероятно повезло в этом смысле! Помимо того что никто не тянул ее назад, у Даши был талант: она отлично готовила. Ее воспитатель рассказывала, что она целые тетради исписывала рецептами, ни одного кулинарного шоу по телевизору не пропускала, и я не сомневался, что…
Прошин осекся и умолк.
– Скажите, что вам известно о желании Дарьи открыть собственный бизнес?
– Бизнес? – озадаченно переспросил директор. – Вот уж не думал, что она может на такое решиться!
– Вы же сами прочили ей большое будущее!
– Да, но я не имел в виду такие серьезные начинания! Мне казалось, Даша без труда устроится на работу в общепит.
– Значит, вы знали, что она поступила в техникум?
– Разумеется, ведь мы присматриваем за своими воспитанниками во время учебы. Даша была одной из лучших на потоке, и даже стажировалась не где-нибудь, а в ресторане гостиницы «Эмеральд», а это кое о чем говорит!
– А как насчет личной жизни?
– Вот тут, уж извините, я вряд ли вам помогу: мы с ней были не настолько близки… Но вы можете побеседовать с ее воспитателем, Евдокией Георгиевной. Пригласить?
– Не стоит. Если вы подскажете, где ее искать, я справлюсь сам.
Евдокия Георгиевна Жирикова оказалась в комнате отдыха. Дети находились на уроках, и в помещении было пусто. На столах лежали коробки с мелками и пластилином, на стеллажах стояли разнообразные настольные игры, а на стене напротив длинного дивана висел большой телевизор.
В целом создавалось впечатление, что детям здесь хорошо, ведь комната ничем не отличалась от подобных в детском саду или школе. Тем не менее Антон знал, что это не вышеозначенные учреждения, и оттого испытывал странное чувство, словно все это – нереально. Красивая картинка вроде нарисованного очага, прикрывавшего дырку в стене каморки папы Карло, а за ним – пустота.
Жирикова тоже не оправдала его ожиданий, оказавшись мышеподобной женщиной неопределенного возраста, одетой в ярко-розовую кофту на пару размеров больше, чем необходимо, и длинную черную юбку, из-под которой беззащитно торчали тонкие щиколотки ног, обутых в сильно поношенные туфли-лодочки без каблуков.
Тем не менее на ее безымянном пальце Шеин заметил обручальное кольцо.
Господи, неужели это практически бесполое существо замужем?
Однако стоило Жириковой заговорить, Антон пожалел о том, что осудил ее раньше времени за полное пренебрежение к собственной внешности: голос у воспитательницы оказался звонким, как у девчонки, бодрым и на удивление приятным.
Услышав, зачем пришел незваный гость, Жирикова, спав с лица, мешком осела на диван.
– Я так и знала! – вырвалось у нее, и Антон сделал стойку: неужели прямо сейчас он выяснит, кто виноват в гибели девушки?
– Почему вы так говорите? – спросил он.
– Я ведь предупреждала ее, что с таким кавалером до беды недалеко!
– Вы сейчас кого имеете в виду – Романа Саблина?
– Впервые слышу это имя! Я говорю об Алексее… фамилии, к сожалению, не знаю.
– И что не так с этим Алексеем?
– Да все с ним не так! Он хоть и не из детского дома, зато из семьи алкоголиков. Папаша его вроде сидел, и не раз, и сынок по его стопам пошел.
– Откуда вы все это знаете?
– Даша рассказывала. Она раньше часто забегала поболтать, ведь у нее, кроме нас, никого нет… Потом перестала, но звонила исправно, пару раз в неделю.
– Значит, Алексей вам не нравился? – уточнил Антон. – А вы-то сами его видели?
– Один раз Даша с ним приходила – думаю, хотела своего парня продемонстрировать. У нее до этого не было никого, Алексей первым стал…
– И что именно вас не устроило, помимо его гм… родословной?
– Сидел он – и, насколько я поняла, не единожды. За разбой сидел! Он агрессивный, грубый мужик, а Даша… Я, конечно, понимаю, почему она за него уцепилась: наши воспитанницы живут с чувством незащищенности, а когда выпускаются, ощущают ее еще сильнее. Вот они и прилипают к первому встречному, который обратит на них внимание: им кажется, что брутальный мужчина уж точно защитит их от злого мира и обеспечит безопасный тыл. Только вот брутальность – она в кино хороша или в комиксах про супергероев. В жизни, как правило, это показатель хамства, невоспитанности и даже асоциальности, если не откровенной антисоциальности!
– И вы все это поняли с одной встречи?
– Нет, но Алексей не понравился мне с первого взгляда, это правда. А потом Даша много о нем рассказывала, и я смогла убедиться, что мое изначальное впечатление было абсолютно оправданным! К счастью, она довольно быстро поняла, что ошиблась: вся «защита» ее поклонника сводилась к тому, что он набрасывался с кулаками на любого, кто, как ему казалось, не так посмотрел на его девушку, а «забота» проявлялась в мордобитии, если Даша делала что-то, что его не устраивало.
