– Постойте-постойте! – взмолился Белкин. – Кто все эти люди?
– Друзья мои. Живу я с ними.
– Где живете?
– Квартиру снимаем, на восемь человек… Спасибо председателю, хорошая женщина – нашла нам квартиру, работу дала… – Юсуф потряс веником, которым до встречи с Александром усердно мел асфальт перед кирпичной многоэтажкой.
– Ясненько, – вздохнул опер. Он отлично понимал, сколь мала вероятность того, что кто-то из гастарбайтеров написал Князеву сообщение с обвинением в убийстве.
– А в чем дело-то, начальник? – полюбопытствовал Юсуф, глядя на него прищуренными темно-карими глазами. – Зохид что-то натворил, да? Вот я его отцу позвоню…
– Почему Зохид?
– А что, Салмон?
Разговор мог продолжаться сколь угодно долго, поэтому Белкин решил сказать правду:
– С вашей трубки послали угрозу одному человеку.
– Угрожали? – переспросил Юсуф. – Ну, нет, Салмон не мог… и Зохид не мог – он хороший, только глупый немного… Погоди, начальник! – внезапно вскинулся дворник. – Вот как знал я, не надо было ему телефон давать!
– Вы о ком? – навострился Белкин.
– Но я ж не знал, что он угрожать станет, начальник! – вместо ответа принялся оправдываться Сафин. – Такой маленький мальчишка, хорошо одет был…
– Молодой, говорите?
– Ну да, как Зохид… нет, как Салмон, – да, вот такой молодой!
– Описать сможете?
– Ну… волосы светлые, глаза… не помню, какие глаза, нос такой…
– На этого похож? – перебил Белкин, достав телефон и выводя на экран фотографию Арефьева, добытую Антоном в школе из личного дела паренька и пересланную ему по просьбе Сурковой.
– Он! – обрадовался Юсуф. – Точно – он!
– Давайте проясним ситуацию. К вам подошел незнакомый парень и попросил телефон… Для чего?
– Сказал, сестре позвонить надо. Она в больнице… Наврал, выходит? А я-то поверил, он такой приличный был, вежливый… Вот времена пошли, начальник, – никому верить нельзя!
Попрощавшись с дворником, Белкин позвонил Сурковой, чтобы отчитаться.
– Отлично, Александр! – похвалила она. – Теперь мы уверены в том, кто написал угрожающую эсэмэску Князеву.
– И что это дает?
– Ну, хотя бы то, что брат Полины, похоже, уверовал, что именно доктор убил Ольгу Далманову.
– И?
– Ну, Александр, напрягите мозги!
– Так… выходит, Арефьев Далманову не убивал?!
– Похоже на то! Однако это не снимает с него других подозрений, поэтому нам нужен этот парень, кровь из носу!
– Вы хотите, чтобы я…
– Нет-нет, этим занимается Антон, а от вас мне нужно другое.
– Слушаю, Алла Гурьевна.
– Надо узнать все об Инге Цибулис.
– Но мы же вроде уже…
– Только про настоящее, а как насчет прошлого? Надо не просто звонить, а желательно посетить клиники, где она работала, поговорить с людьми, ясно?
– Зачем?
– Для человека с безупречной репутацией Инга слишком много врет. Так что теперь берем ее в разработку и пытаемся выяснить, нет ли в ее биографии страниц, которые… ну, могли бы дать нам какие-то новые ниточки. Все, Александр, за дело!
* * *
Мономах медленно брел вдоль берега озера. Жук бегал кругами, время от времени заскакивая в лесок и возвращаясь к хозяину с «дарами» – сломанными ветками, кустиками серого мха или чагой, которые он складывал к его ногам. Однако Мономах почти не реагировал на действия пса, время от времени пиная ногой его подарки, и Жук сломя голову несся следом, чтобы тут же притащить «игрушки» обратно. Деревья тонули в зеленом мареве набухших почек, но листья еще не распустились, а потому напоминали полотна импрессионистов, на которых невозможно различить отдельные элементы, и цвет воспринимается в целом.
Смеркалось, и воздух остывал быстрее нагретой солнцем в течение дня воды, поэтому над зеркальной гладью озера сгустился туман. Это делало очертания противоположного берега едва различимыми, и небольшой водоем казался настоящим морем или как минимум заливом. Постепенно туман становился плотнее и теперь уже не только окутывал озеро, но и наползал на берег, окружая пса и его хозяина, сужая пространство вокруг. Но Мономах этого не замечал. О думал об Ольге Далмановой. О том, что она искала его помощи, а он не помог. О том, что ее сестру, возможно, не удастся поставить на ноги, ведь после первых операций прошло много времени. О ее бабушке и маленьком сыне, которого предстоит растить на две пенсии, по инвалидности и по старости. А еще он думал о медсестрах, которые его оболгали. Что он им сделал? Ну ладно, Капустина, которую он уволил «по собственному», она могла держать на него зло, но вторую-то он вовсе не знал, даже не мог вспомнить ее лица! О Тактарове, который, похоже, так его ненавидит, что не успокоится, пока один из них не покинет больницу. А ведь Тактаров прибежал за помощью именно к Мономаху, когда в его отделении случилось ЧП, и тогда он даже не вспомнил о давней вражде! [33]
Мономах притормозил и огляделся. Жука нигде не было видно – скорее всего, он обнаружил в лесу зайца или белку и рванул за животным. Волноваться не о чем: лесок маленький, заблудиться невозможно, да и крупных диких животных здесь не водится. И все же Мономаху стало не по себе в тумане, в окружении деревьев и почти в полной тишине, нарушаемой лишь отрывистым уханьем крохотного воробьиного сычика, бесстрашно восседающего на ветке прямо у него над головой, и пением какой-то припозднившейся птицы. И вдруг Мономах понял, что он в этом тумане не один. Ничего не слышал, лишь почувствовал – и обернулся. В плотном мареве вырисовывался человеческий силуэт. Был он таким зыбким и нереальным, что Мономах затруднился определить, принадлежит фигура мужчине или женщине.
– Кто здесь? – крикнул Мономах, делая шаг назад.
Человек не ответил, даже не пошевелился, но Мономах готов был поклясться, что слышит его тяжелое дыхание. И в этот момент из тумана на него уставилось дуло пистолета…
* * *
Алла понимала, что при разговоре с главврачом «Светоча» у нее возникнут проблемы, ведь медики ненавидят делиться информацией почти так же сильно, как представители следственных органов и силовых структур. Но у нее имелся козырь, которым она надеялась воспользоваться.
Все началось так, как она и предполагала: главврач по имени Игорь Сергеевич Омуль никак не желал сотрудничать. Интересно, что фамилия руководителя как нельзя более соответствовала его внешности: прозрачные серые глаза навыкате, очень высокий лоб, толстые губы и бледный цвет кожи. При виде Омуля Алла даже засомневалась – а вдруг он, как и его тезка – рыба семейства лососевых, – вовсе не умеет разговаривать? Тем не менее она ошиблась: главврач говорил вполне членораздельно, но весьма неохотно.
– Вы же понимаете, что я связан медицинской тайной? – едва она вкратце изложила суть дела, задал он вопрос. – Вы требуете, чтобы я обсуждал коллегу и подчиненного за ее спиной?
– Скажите, Игорь Сергеевич, ваша щепетильность в отношении Цибулис как-то связана с тем, что она является любовницей владельца вашего медицинского центра?
Омуль задохнулся – не то от возмущения, не то от неожиданности, и на какое-то время в просторном светлом кабинете повисло гробовое молчание.
– Откуда вам об этом известно? – спросил он наконец, теребя воротник ослепительно-белого халата. Алла неожиданно подумала о Мономахе – его халат никогда не выглядел столь белоснежным и гладким, словно вот-вот захрустит. Говорит ли это о том, что Омуль использует халат как парадно-выходную униформу, или он действительно только сегодня надел его, свежевыстиранный, выглаженный и накрахмаленный?
– От самой Цибулис, – ответила она. – Она не стала запираться, поэтому, мне кажется, и у вас нет на это причин!
– Что ж… пожалуй, вы правы. О чем вы хотели спросить?
– Мне нужна информация обо всех пациентах Цибулис за последние пару лет – диагнозы, с которыми они поступили, результаты лечения…
