Она вошла в комнату – Антон почувствовал это затылком и обернулся. Воздействие, которое оказывала на него эта женщина, похожая одновременно и на Клеопатру, и на царицу Шахерезаду из восточных сказок, было трудно описать: ему хотелось сбежать из страха оказаться полностью в ее власти, но точно так же сильно тянуло остаться рядом с ней, прижиматься всем телом к ее пышным формам, ласкать полную грудь и роскошные волосы и бесконечно глядеть в ее огромные и черные, словно колдовские омуты, глаза. Он все время спрашивал себя, как бывший супруг мог не ценить такую женщину?
– Не в настроении? – прозвучал ее низкий и тягучий, как мед, голос. – Проблемы на работе?
В руках Карина несла два бокала – один с белым вином для себя, а второй, пузатый, наполненный дорогим виски, для любовника. Что такого хорошего он сделал, чтобы заполучить такую женщину? И как долго ему наслаждаться ситуацией, пока она не решит, что приключение с опером затянулось, и потеряет интерес?
– Нет, никаких проблем, – ответил он, принимая бокал и делая большой глоток. – Просто еду в командировку.
– Когда?
– Завтра утром.
– Куда?
– В Новосибирск.
– Так далеко! – пробормотала Карина.
– Да, больше шести часов лету, – согласился Антон.
– А что понадобилось следственному комитету в Новосибирске?
– Долгая история!
– Ты торопишься?
– Нет.
– Ну, тогда расскажи!
И она уселась в кресло, показывая, что готова слушать. Антон вздохнул, поместился (устроился?) напротив и начал свой рассказ. Когда он закончил, Карина какое-то время ничего не говорила, глядя в окно: вокруг газонов уже зажглись фонари, хотя еще не стемнело.
– Какой ужас! – произнесла она наконец. – Что, ради всего святого, движет этими людьми?! Ради чего они позволяют дурачить себя?!
– Трудно сказать, – пожал плечами Антон. – Однако всех их кое-что объединяет.
– Что же? – Карина с любопытством поглядела на него.
– Большинство из них – либо хронические неудачники, либо несчастные люди, потерявшие надежду наладить жизнь самостоятельно. Им нужен пастырь, тот, кто возьмет заботу об их благополучии на себя. Ну, наверное есть и те, кто искренне уверовал в «святого ангела» и ожидает наступления Армагеддона и спасения для себя, как истинно верующего!
– Все равно – не понимаю, – вздохнула Карина, отпивая из своего бокала и смакуя вкус вина на языке. – Отдать все, что нажил, какому-то дядьке… Нет, я слыхала про скитников, которые, бросив все, что имели, уходили в леса и пещеры, но, во‐первых, таких единицы, а во‐вторых, они действительно верили в Бога! Кроме того, отшельники ищут уединения, а не создают общины с кучей народа, который обирают!
– Досифей – типичный глава секты с соответствующей психологией, – хмыкнул Шеин, покачивая бокалом так, чтобы жидкость перетекала из стороны в сторону. – Он любит руководить, и община дает ему то, чего он хочет – полную, неограниченную власть над людьми. Она тем более велика, что, даже если они вдруг передумают и захотят вернуться к нормальной жизни, идти им некуда, ведь у них ничего нет – все продано и отдано Досифею!
– А еще он, по-видимому, любит деньги, – добавила Карина задумчиво. – Может, даже больше власти…
– Точно! Потому-то мы с Шуркой и едем в Новосибирск. Если верить Досифею, он купил большой участок земли, где члены общины рассчитывают обосноваться в будущем, и этот факт нуждается в проверке.
– А нельзя просто запросить информацию из тамошнего комитета по землепользованию?
– Можно, только, во‐первых, ждать придется долго, и, во‐вторых, местность там дикая – вполне вероятно, Досифей начал стройку, не позаботившись об оформлении документов, как он сделал и здесь, под Красным Селом!
– Думаешь, он снова затеял самострой?
– Я думаю, он мог, но Суркова считает, что там вообще ничего нет. Честно говоря, я склонен с ней согласиться, но проверить надо: вдруг он все же всерьез нацелился на строительство новой общины?
– Будь осторожен, ладно?
– Нас сопроводят ребята из местного ОВД и, скорее всего, мы просто побродим пару часов в чаще леса!
– У вас же даже нет точных координат этого места! – с сомнением заметила Карина.
– Не думаю, что это проблема – везде люди живут, а язык, как говорится, и до Киева доведет!
– А почему вы у Досифея не спросили?
– Да чтобы не спугнуть: если он, как мы предполагаем, врет, и никакой земли на самом деле не покупал, то может свалить еще до того, как мы во всем разберемся. А там – ищи его свищи… Ладно, давай завязывать с разговорами о работе: неужели нам больше нечего обсуждать?
– Ну, давай-ка поразмыслим… – промурлыкала Карина, ставя бокал на низенький столик с гнутыми ножками в форме львиных голов – решительно, в ее доме не было ничего, до чего можно дотронуться без страха сломать или поцарапать! Хотя сама Карина относилась ко всей этой роскоши с легкостью человека, давно к ней привыкшего и не очень-то заботящегося о ее сохранности. А еще Антону чрезвычайно нравилась в ней одна черта – мгновенно откликаться на его заигрывания: казалось, любовница только и ждет, когда на него снизойдет соответствующее настроение! И снова он спросил себя, где были глаза и другие органы ее бывшего, если он променял такую женщину на другую…
* * *
Мономах медленно брел по лесной тропинке к домику Африканыча, в окнах которого горел свет. Провода в поселке и его окрестностях обрезали, так как он давно опустел, поэтому Африканыч пользовался стареньким электрогенератором: судя по всему, старик не ложился и ждал жильца. В лесу Мономах побывал уже трижды за сегодняшний день – надеялся получить весточку от Артема. Не дождавшись, оставил в условленном месте записку, предупреждавшую сына о своем визите в общину на следующий день.
Каково же было его удивление, когда, войдя в комнату из темноты сеней, он увидел Суркову, сидящую за столом и мирно попивающую ароматный травяной чай в компании хозяина дома!
– Алла Гурьевна! – пробормотал Мономах, не зная, радоваться ему или тревожиться.
– Добрый вечер, Владимир Всеволодович, – без улыбки произнесла она, и он понял, что следователь не в настроении. Видимо, сейчас последует нотация о том, что ему нельзя было приезжать сюда и вести самостоятельно расследование, да еще и вовлекать в него сына. Черт, да он уже и сам не рад: что, если Артем не выходит на связь, потому что с ним случилась беда?
– Не присядете? – добавила Суркова, похлопав по сиденью соседнего стула.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – засуетился Африканыч.
– Ты нам не помешаешь, дед, – сказал Мономах, поймав ироничный взгляд следовательши: выглядело все так, словно он цепляется за постороннего человека в надежде избежать разборки.
– Поздно уже, – крякнул Африканыч, отводя глаза. – Пора мне в койку – старость не радость!
И он преувеличенно громко зашаркал в свою комнату. Мономаху ничего не оставалось, кроме как сесть напротив Сурковой.
– Я не стану читать вам мораль, – произнесла она. – Не люблю повторяться: все то же самое уже выслушал ваш сын и наверняка вам рассказал! Тем более что в целом все вышло не так уж и плохо, ведь благодаря Артему мы получили важные улики.
– Удалось выяснить что-то важное?
– Да, и я пришла вам об этом рассказать. Только вот не уверена, что информация вас порадует.
– Все так плохо?
– Пока что эти данные ни о чем не говорят.
– То есть Темка рисковал зря?
– Напоминаю, что я не заставляла его рисковать! – огрызнулась Алла и тут же пожалела о своих словах, а главное, о тоне, которым они были сказаны: Мономах выглядел растерянным и уставшим, словно отпахал десять часов за операционным столом, а не сидел на природе в домике Африканыча, наслаждаясь лесными видами и пением птиц. – На самом деле, Владимир Всеволодович, все не зря: кое-что нам все же удалось накопать. К сожалению, как вы знаете, ДНК Досифея заполучить не удалось…
– Да, я рассказал об этом вашему коллеге, который забирал улики.
