– Ох, скорей бы они убрались отсюда! – вздохнул Африканыч. – Я, честно сказать, сектантов не люблю, но против этих ничего не имел, пока вся эта хрень происходить не начала! Сначала брата твоего убили, теперь вот – чума, чего еще ожидать?! Давно слухи ходят про то, что они в Сибирь переехать намылились, только вот что-то не очень на то похоже: зачем вгрызаться в старую деревню, зачем новый колодец рыть, если они уезжают?
В этот момент Мономах вдруг встрепенулся.
– Слушай, Африканыч, а где, говоришь, новый колодец находится?
– Так между общиной и старой деревней, там и находится. А что?
– А где, ты рассказывал, звероферма стояла?
– Так она и теперь там стоит, просто брошенная… Да аккурат там, где колодец – ну, может, метрах в пятистах оттуда. Скважина там, по этой-то причине бизнесмен тот неудачливый звероферму свою и организовал. Досифей решил: чего зря скважине пропадать, раз на нее претендентов нет?
– А показать сможешь?
– Что показать?
– Звероферму бывшую. И колодец. Сможешь?
– Что, сейчас?!
– Нет, – покачал головой Мономах, взглянув на часы: они показывали половину второго ночи. – Сейчас, пожалуй, поздно уже… Давай завтра пораньше туда сходим, а? Есть у тебя банки стеклянные в хозяйстве?
– Ну да, из-под Аграфениного варенья… А зачем тебе банки-то?
* * *
– Значит, теперь мы знаем, кто такой Досифей?
Алла мысленно поздравила себя с тем, что не стала пороть горячку и задерживать главу общины до того, как появится информация о его личности. Что ж, теперь у нее все козыри на руках!
– Ну же, Дамир, не томите! – воскликнула она.
– А, ну да… В общем, сначала я выяснил все про Константина. Его на самом деле так зовут, а фамилия – Рубальский. В тюрьме получил кликуху Кувалда – сами можете догадаться почему!
– За что он сидел?
– В который раз?
– Так ходок было много?
– В общей сложности Рубальский провел за решеткой без малого двадцать три года. Статьи разные, от сто одиннадцатой до сто шестьдесят второй.
– Значит, умышленные тяжкие телесные и разбой… Что ж, я не удивлена – с такой-то рожей!
– Ну да, физиономия у нашего Костика и впрямь кирпича просит! – согласился Дамир.
– А Досифей?
– Алла Гурьевна, я только начал! Я навел справки, с кем сидел Рубальский, с кем сошелся близко. Выяснилось, что в последнюю свою ходку он оказался в одной камере с неким Лаврентием Кулебой. Этот самый Кулеба оказался в тюрьме по сто шестьдесят третьей. Я предположил, что он и есть наш Досифей!
– А это действительно так?
– Тогда он выглядел несколько иначе – никакой бородищи, длинных волос, да и вообще не казался столь благообразным, как в наши дни! Вот его фото тех лет – начальство колонии-поселения переслало, – и Ахметов положил перед Аллой свой мобильный, на экране которого она увидела коротко стриженного, худого мужчину средних лет с впалыми щеками и грустно опущенными уголками рта. Алла растерянно уставилась на снимок. Потом, постепенно, на ее лице стали появляться признаки узнавания.
– Ну, Дамир, честно скажу: если бы вы мне не сказали, что это Досифей, я бы ни за что его не признала! – пробормотала она. – Только вот, разве по глазам… Как время меняет человека!
– Не только время, Алла Гурьевна, – возразил Дамир. – Сытая, спокойная жизнь и в самом деле могут изменить внешность до неузнаваемости!
– Значит, мошенничество и вымогательство? Что ж, похоже, ничего не изменилось – оба преступления налицо!
– Ага, а еще убийства. Как минимум, одно – Вениамина Рашетова, но нам до сих пор не известна судьба Анны Дорошиной!
– Как и то, причастен ли к убийству или убийствам Досифей, – парировала Алла.
– Неужели вы полагаете, что в тоталитарной секте, какой, в сущности, является его община, что-то может происходить без ведома ее главы?
– Пока не знаю, – вздохнула Алла. – Однако Досифей не показался мне законченным злодеем. Мошенником – да, обманщиком – обязательно, лицемером – скорее всего, но вот убийцей…
– Так он же не своими руками убивал – у него для этого имеются люди типа Рубальского!
– Может, вы и правы, а я ошибаюсь, но, сдается мне, Досифея в жизни интересуют лишь две вещи – деньги в власть.
– Так ради этих двух вещей и происходит все зло на земле, Алла Гурьевна!
Она не нашлась, что ответить, но мнения своего не изменила.
– А как вы сообразили, Дамир, что именно этот… Кулеба, да? Что он и есть Досифей? – решила сменить тему Алла.
– Стал выяснять, с кем Рубальский общался ближе всего, кто имел на него влияние, так и вышел на Кулебу.
– Трудно представить, что кто-то способен повлиять на такого, как Рубальский! – усомнилась Алла.
– А вот, поди ж ты… Но тут, я думаю, случилось взаимовыгодное сотрудничество. Кулеба был парией в колонии, несмотря на несколько предыдущих ходок – ну не умел он постоять за себя в мире грубых зэков! Он считал себя сливками криминального мира, этаким «белым воротничком», а ему приходилось не просто сидеть в одной камере с пятью матерыми уголовниками, но еще и исполнять их прихоти! Гоняли Кулебу почем зря, но лишь до тех пор, пока не появился Рубальский. Вот кого все уважали и боялись. На счастье Кулебы, Рубальский решил взять его под крыло.
– Интересно почему?
– Начальник колонии, в которой они сидели, говорит, что у Кулебы имелась одна удивительная черта – он умел заговорить зубы кому угодно, потому-то и выходил сухим из любой передряги, которых в его жизни случалось немало. Да и зэки, хоть и презирали его, но вреда не причиняли – видимо, это тоже его особый дар! Все в колонии вспоминают, что болтать Кулеба был мастак: он даже охранников мог уговорить себе помочь, а это, Алла Гурьевна, сродни подвигу!
– Вы правы, – кивнула она. – Судя по всему, его дар убеждения работал уже тогда, а с годами он отточил его до виртуозности!
– Во время последней отсидки с Кулебой вроде как случилось прозрение: он открыл для себя православие. Мы-то с вами в курсе, что у доброй трети зэков оно рано или поздно наступает – надо же и грешки свои замолить, и начальству доказать, что ты, дескать, исправился и стал законопослушным гражданином, а тут ничто не работает лучше, чем демонстрация истовой веры! Кулеба прочитал всю библиотеку в колонии – в основном его интересовала церковная литература. Он покрестился, постоянно посещал часовню, а когда оказался в колонии-поселении, стал активным прихожанином тамошней церкви. Кстати, туда они с Рубальским отправились в одной связке – видимо, там и снизошло на Кулебу озарение, как завязать с хождением по зонам и разбогатеть. Одной из его настольных книг стала «Дианетика» Хаббарда! Американского писателя-фантаста, создавшего секту сайентологии!
– Один господь знает, как этот эпистолярный «шедевр» оказался в тюремной библиотеке! – покачала головой Алла.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – усмехнулся Дамир. – Только у тамошнего священника о Кулебе создалось двойственное впечатление.
– А вы и с батюшкой разговаривали? – изумилась Алла. – Когда успели-то, вы же вроде бы в колонию не ездили?
– Алла Гурьевна, есть такая волшебная штучка – телефон называется. Может, слыхали? Начальник колонии-поселения дал мне номер батюшки, и я набрал – оказывается, он все еще служит в той же самой церкви!
– Отлично! Так что за двойственное впечатление?
– Поначалу батюшке показалось, что Кулеба искренне уверовал: он демонстрировал отличное знание священных книг и рвение в церковных делах. Он целиком погрузился в деятельность тамошней православной общины, всячески пытаясь подвизаться к батюшке в помощники. Однако позже тот начал замечать, что Кулебу тянет куда-то не туда.
– То есть?
– В мистику его занесло. Батюшка пытался пресечь это, ведь новообращенный Кулеба вливал в уши других прихожан крамольные мысли, однако у него ничего не вышло. В конечном итоге многие переметнулись на сторону Кулебы и, перестав посещать церковь, приходили слушать его «проповеди» на открытом воздухе. Батюшка даже сходил на одну такую – просто ради интереса с целью понять, что так привлекает людей в учении Кулебы.
