* * *
Мальчик обжил покрытый лианами дом в глубине долины. В задней комнате с камином сделал себе постель из листьев. В углу сложил всякую всячину, которую позаимствовал у Колберна, когда того не было дома, и мелочи, которые тащил у Селии, когда она отворачивалась. Щетка для волос. Салфетка с ее каракулями. Резинка, которую она сняла с запястья и положила на стойку. Колберновским зубилом он выцарапал на оштукатуренных стенах фигуры из палочек. Сделал себе других людей, безглазых и безгласных. Он убрал лианы из коридора и от двери до ступенек крыльца. Гостеприимный проход по покосившимся доскам.
Ночами он сидел у камина, зажигал спички и жег кучки сучков и листьев. Труба заросла лианами, и дым не шел в дымоход, а клубился в комнате. Краем сознания мальчик постоянно прислушивался, не раздастся ли звук шагов. Чмоканье губ и голых десен. Он убеждал себя, что лианы защитят его. Что, если мужчина приблизится к дому или даже зайдет в коридор, лианы оплетут ему ноги и руки и вытащат наружу, пока он будет биться и кричать. И мальчик вдруг чувствовал, что лианы подступают к нему самому, незваному пришельцу в их мире. Заползают в дом, скользят по доскам, ныряют в комнату, где он спит. Откуда-то вдруг налетал странно холодный воздух, кваканье и щебетанье затихало, и он привставал. Размахивал руками над головой, отгоняя видение прочь, а если это не помогало, подползал к стене и прижимал руки к фигуркам из палочек, которые должны были защитить его, и представлял, что берет их за руки, представлял теплые любящие объятия, которых никогда в жизни не испытывал.
В иные ночи он ощущал приближение мужчины, его скрюченной черной фигуры. Скрип осторожных шагов по полу. Чмоканье губ. Неподвижные глаза, окутывающая его чернота, окровавленные руки.
Мальчик держал зубило в одной руке и отвертку с длинной рукояткой в другой и сидел в углу, прижав каблуки к полу, втиснувшись спиной в угол, словно стараясь протолкнуться в какую-то иную реальность. Сжимая оружие в потных ладонях, часто дыша от страха, представляя, как мужчина крадется в ночи, творя злые дела, может, волоча за собой за волосы женщину, чье обмякшее тело оставляет за собой мертвый след. Иногда он слышал плач маленького. Слабый, беспомощный, где-то вдали в темноте. Недосягаемый. Мальчик весь деревенел от напряжения, сверкая глазами в темноте, и все ждал и ждал, что кто-то бросится на него и схватит, но раздавались первые голоса птиц, и он понимал, что близится утро. Что выжил. А потом свет просачивался под полог кудзу, дом заливала тусклая голубизна, и он снова оставался один.
Он еще раз наведался в логово. Забрал свои вещи из кадиллака и сложил их в магазинную тележку. Потом повернул ключ и включил нейтральную передачу, отжал стояночный тормоз, выпрыгнул и смотрел, как кадиллак катится вниз по склону, набирая скорость, ломая покрытые лианами кусты и тонкие деревья. Смотрел и слушал треск веток и хруст листьев, пока лианы не обрушились и не сомкнулись над машиной. Остановили ее и поглотили. И мальчик почувствовал, что из его жизни что-то исчезло. Он вспомнил как они ездили в ней вчетвером. Как сидел на заднем сиденье, а маленький лежал у него на коленях. Мужчина за рулем, с сигаретой, иногда что-то напевающий. Женщина с волосами, бьющимися на ветру, с глазами, в которых еще не умерла надежда.
* * *
Колберн ехал по дальней стороне долины и остановился, заметив у почтового ящика моток колючей проволоки и груду столбов от ограды. Он выбрался из грузовика. Ветви раскидистой магнолии, стоявшей у деревянного каркасного дома, затряслись, послышались голоса, и среди гладких зеленых листьев показались близнецы.
– Эй, – сказал Колберн. – Ваша мама дома?
– Она спит, – сказал один близнец.
– У нее голова болит, – сказал другой.
– А папа?
– Его давно здесь не было.
– А, – сказал Колберн. – Сколько вам лет-то?
– Десять, – сказали оба вместе.
– Достаточно, чтобы сказать мне про это барахло? – спросил Колберн и указал на колючую проволоку и столбы.
– А что тебя интересует?
– Вы это выбрасываете?
– Наверное, – сказал один близнец. – Это старая ограда, которая стояла у нас за домом, между нами и зарослями.
– Это дядя Билли разломал, – сказал другой.
– Похоже, выложено, чтобы мусоровоз забрал.
– Похоже.
– Можно я заберу?
Близнецы посмотрели друг на друга и одновременно, будто на счет, пожали плечами.
– Да, сэр, – сказал один близнец.
– Передайте маме от меня спасибо.
– Ей все равно, – сказал другой. – Она ненавидела эту старую изгородь.
Близнецы наблюдали за Колберном, когда он грузил моток и столбы на платформу грузовика, и так и продолжали стоять, пока грузовик с высунутой в окно рукой с сигаретой не скрылся вдали.
Когда он уехал, они вернулись на дерево и лазали вверх-вниз по толстым ветвям магнолии. Потом перекидывали друг другу теннисный мяч через бельевую веревку. Потом поливали друг друга из садового шланга, а когда один заорал, другой сказал: не буди маму. Знаешь же, что будет. Потом бегали наперегонки вокруг дома и каждый выиграл два раза, после чего они вместо решающего забега объявили ничью.
На небо наползла толстая туча, закрыв солнце, и они подошли к границе зарослей кудзу, покрывающих низкий уступ, на который они вскарабкались, цепляясь за лианы как за веревки. Встав на уступ, они посмотрели на серое брюхо тучи и принялись играть в игру, в которую всегда играли в зарослях кудзу, на склоне холма, где полузадушенные азалии и кусты ежевики приподнимали зеленый полог, создавая пространство внизу. Один близнец поднялся по склону, а затем нырнул в зелень и исчез, а другой ждал на уступе.
– Марко! – крикнул он.
– Поло, – откликнулся брат из-под полога кудзу.
Мальчики научились ползать и красться, не шурша листьями и не выдавая себя. Невидимые дети в мире теней. Оставшийся отошел от уступа и позвал снова:
– Марко.
– Поло, – отозвался брат уже из другого места.
– Громче надо.
– Ладно, играй.
Он поднялся еще, забирая вправо, туда, откуда доносился голос брата.
– Марко.
– Поло.
Шорох. Зелень слегка заколыхалась, выдавая спрятавшегося.
– Можешь сдаваться, я тебя вижу.
Мальчик подошел к тому месту, где колыхались листья, за небольшим заросшим пригорком.
– Марко, – позвал он.
Он ждал, но ответа не последовало. Сделал еще несколько шагов вглубь кудзу.
– Марко.
Из все собирающихся в небе туч раздался низкий рокот. Мальчик пробирался вперед, высоко поднимая ноги, словно ступая в глубокую грязь.
– Марко, говорю. Опять, как всегда, мухлюешь. Я уже вижу, где ты, так что давай, отвечай, – сказал он, приближаясь к замеченному месту.
– Марко! – закричал он. – Отвечай, или я больше не играю.
Теперь кудзу доходили ему до пояса, небо серело, и его охватило чувство одиночества, которого он ни разу не испытывал за свою короткую жизнь. Его двойник всегда был рядом.
– Давай. Хватит придуриваться.
И тут шорох послышался уже сзади него. Мальчик повернул голову, но так и не увидел, что шуршит, – ноги его подкосились, и его грудь, голова и машущие руки скрылись в зелени, словно он прыгнул в глубокое озеро. А потом мать проснулась от грозовых порывов ветра, стала звать мальчиков и, не услышав ответа, подошла к задней двери, всматривалась сквозь дождь в заросли. Позвала снова. Мокрый зеленый покров, трепещущая листва и огромная зияющая бездна, начинающая расходиться у нее внутри.
* * *
На следующий день после исчезновения близнецов зарядили обложные дожди, и лианы росли и зеленели с каждой каплей. Майер, его помощники и помощники шерифов из соседних округов каждое утро собирались на заре на парковке баптистской церкви и вместе с добровольцами разбивались на поисковые команды.
Майер делил всех на несколько групп, каждая из которых заходила в долину со своей стороны и прочесывала заросли, досадуя на дождь, на путающихся в лианах собак, на мокрые и блестящие от дождя листья и на мокрую и скользкую от дождя землю.
