– Ванда Уильямс! – наконец объявляет ректор, чем выводит меня из оцепенения. Неуклюже подхватив сумку, я медленно иду к сцене. Ноги словно налились свинцом и теперь отказываются работать как следует.
Будет жутко неловко, если я споткнусь и завалюсь у всех на глазах. Так, дыши глубже, Ванда, это явно не худшее, что с тобой случалось. И я дышу, поднимаясь на сцену, словно на эшафот. Ректор дежурно улыбается мне и протягивает значок, ключ и устав. Тонкая книжка, где наверняка написано, как себя вести, что носить и когда не вылезать из комнаты, чтобы не наткнуться на недовольного сторожа. Или кто у них тут следит за соблюдением комендантского часа?
Хотя, может, и нет тут никакого комендантского часа.
– Вот как, значит, выглядит студентка, завоевавшая уважение профессора Эллиота, – усмехается ректор и качает головой. Он что, думает, я должна была понять его шутку? Да я понятия не имею, кто такой профессор Эллиот. – У вас наверняка большое будущее, мисс Уильямс.
– Спасибо, – только и говорю я, нервно перебирая пальцами по обложке устава.
Всю свою короткую жизнь я прожила в Рокфорде, никто из моих школьных приятелей не поступил в университет: ребята либо разбежались по колледжам в Иллинойсе, либо остались в городе работать. По крайней мере те, о ком я слышала. А тут оказывается, что какой-то профессор Эллиот меня уважает. Сомневаюсь, что у матери или ее сестры есть знакомые в престижной калифорнийской академии. Тем более в Белморе.
Где Лига плюща, а где наша семья, в самом-то деле.
Но я не задаю лишних вопросов, лишь осторожно киваю и прохожу к другому краю сцены, чтобы спуститься и двинуть к жилому корпусу. И самое страшное в этом – пройти мимо молодого мужчины с зелеными глазами. Пара прядей небрежно зализанных назад платиновых волос спадают ему на лицо, а взгляд будто бы забирается прямиком под кожу, того и гляди пронзит насквозь, как иголка. Любая девчонка на моем месте, зуб даю, сказала бы, что он красивый, а у меня от него мурашки по коже.
Что-то не так. И глаз с меня он так и не сводит. Не сводит, когда я спускаюсь и закидываю сумку на плечо, плюнув на приличия и желание казаться если не красивой, то хотя бы манерной. Не сводит, когда меня окликает какой-то парень. Не сводит, когда на сцену вызывают другую студентку.
Да что тебе надо?!
– Эй, Уильямс! – кричит широкоплечий темноволосый парень едва ли старше меня. Черт, до того задумалась, что его даже не заметила. – Долго тебя еще звать? Или Тварь тебе уже все объяснил и жилой корпус и свою комнату сама найдешь?
Так я и застываю на углу, будучи не в силах понять, о чем он говорит. Какая Тварь? Но теперь хотя бы ясно, как первокурсники ориентируются в этих одинаковых трехэтажных зданиях. Несколько раз глубоко вдохнув, я натягиваю на лицо улыбку и надеюсь, что та не выглядит как оскал. Нормально улыбаться я разучилась еще пару лет назад.
– Понятия не имею, что за Тварь, но я бы не отказалась хотя бы от направления. Какое из трех зданий – жилой корпус?
– Ах, ну конечно же, – закатывает глаза парень и фыркает. – Для тебя он все еще профессор Эллиот. И если он тебя рекомендовал, то им и останется. Не представляю, что нужно сделать, чтобы заслужить рекомендацию такого урода. Ты с ним спишь, что ли?
Интересно, если я в первый же день устрою драку, как быстро ректор укажет мне на дверь? Или на вон те пафосные кованые ворота, едва виднеющиеся за бескрайним зеленым газоном. Потому что мне хочется как следует стукнуть этого парня тяжеленной сумкой. Я же смогу, правда? После всего… Нет, забудь, Ванда. Не тащи это дерьмо за собой в новую жизнь.
Этого не было.
– За языком следи, – бросаю я хмуро и всякие остатки улыбки стираются с губ. – Я твоего профессора Эллиота в глаза не видела, а если тебя мама не научила с незнакомыми людьми разговаривать, то это не мои проблемы. Рано или поздно кто-нибудь научит.
Парень вскидывает брови и оборачивается на сцену – встречается взглядом с зеленоглазым мужчиной и нервно сглатывает. Да, заметив такую мрачную плотоядную улыбку, я бы тоже струхнула, к счастью, адресована она на этот раз вовсе не мне.
– Я тебя понял, Уильямс, – говорит он уже куда спокойнее, потирает виски и явно проглатывает все то, что хотел высказать. У него прямо на лице написано, как он мечтал поставить выскочку с первого курса на место и обломался. – И раз уж мы так и не познакомились, давай с этого и начнем: Генри Тейлор, староста архитектурного факультета и, к несчастью, первого курса.
– Ванда, – в тон ему отвечаю я, – не могу сказать, что знакомство приятное. Ты всех девчонок шлюхами при знакомстве пытаешься обозвать?
К нам, спустившись со сцены, подходит еще одна девушка, и Генри лишь сверкает глазами в мою сторону. Что, хотел еще пару ласковых сказать? Так валяй, чего стесняться, едва ли ты сможешь меня задеть, золотой мальчик.
Но вслед за девушкой со сцены спускаются преподаватели с ректором, так что нашему короткому знакомству приходит конец. Что бы ни хотел сказать Генри Тейлор, узнаю я об этом, только когда мы встретимся где-нибудь в кампусе, и наверняка еще пожалею обо всем, что позволила себе ляпнуть. Не жили хорошо, нечего и начинать, правда, Ванда? Надо же было так вляпаться в первый день.
– Не задерживайтесь, не задерживайтесь. – Ректор подталкивает нас троих в сторону дальнего здания. Наверное, это и есть жилой корпус. – До комендантского часа всего сорок минут, а первокурсникам нужно еще адаптироваться. Мистер Тейлор, вы же и так прекрасно все это знаете.
– Виноват, профессор, – неискренне улыбается тот. – Не переживайте, сейчас я провожу девушек до общежития.
– Вот и замечательно, – говорит ректор Генри, а затем поворачивается к зеленоглазому мужчине: – А вы, Эллиот, задержитесь еще на пару минут. У меня есть пара правок к вашему расписанию.
Черт, могла бы и сама додуматься. Все вокруг болтают о том, что меня рекомендовал к поступлению профессор Эллиот, а этот мужик весь вечер не спускает с меня взгляд и улыбается – чего проще сложить два и два. Да и Генри смотрел на него с такой опаской, словно мог вылететь из академии за одно неверное слово в его сторону.
Или в мою.
Только кто он такой? И какого черта ему от меня надо? Откуда он меня знает?
В горле встает знакомый ком, тело пробивает мелкая дрожь, а дыхание учащается – точно так же, как и месяц назад, когда жизнь перевернулась с ног на голову. Генри что-то болтает и показывает в сторону общежития, но я к нему не прислушиваюсь. Прямо на ходу запихиваю устав и ключи в сумку и достаю телефон, но у меня ни новых сообщений, ни пропущенных. Ничего.
Но так и должно быть, правда? Я сменила номер, теперь ни один сумасшедший меня не достанет. И едва ли психопат с бабочками, кем бы он ни был, – профессор в дорогущей закрытой академии. Так не бывает. Психи не учат людей, это все равно что представить убийцей заботливого психолога.
Все в порядке, Ванда. Ты в безопасности. Ты далеко.
Общежитие встречает нас холлом с высоким расписным потолком и резными деревянными панелями на стенах, и на мгновение я отвлекаюсь от собственных мыслей. До чего же здесь все-таки красиво: от висящих на стенах репродукций картин знаменитых художников до высоченных колонн с лепниной. Я словно попала в настоящий замок, вот только принцесса из меня не вышла.
– Твоя комната на втором этаже, Уильямс, – кивает в сторону широкой мраморной лестницы Генри. – Живешь вместе с Холт, она второкурсница, как-нибудь посвятит тебя в курс дела.
Кивнув девушке и Генри напоследок, я поднимаюсь по лестнице и жадно изучаю каждый уголок общежития глазами. Кажется, будто академию Белмор и впрямь построили где-нибудь в шестнадцатом веке, причем не у нас в Штатах, а в Шотландии, например. Черт, и как меня угораздило получить грант именно сюда? Не верю, что одной характеристики от профессора хватило, чтобы ректор хлопнул в ладоши и сказал: «Да, конечно, я заплачу полмиллиона за семестр за Уильямс, почему бы и нет».
