Дверь с табличкой «Уильямс/Холт» в коридоре второго этажа едва ли не первая. Я успеваю лишь сделать несколько шагов и потянуться к ручке, как та распахивается и едва не бьет меня по носу. Повезло, что отскочить успела, иначе ходить мне с фингалом под глазом всю первую неделю.
– Ага! – радостно восклицает девушка с копной кудрявых рыжих волос. Улыбается и поправляет лямку черного топа с белой звездой посередине. – Ты Уильямс, да? Та удивительная штучка, которую рекомендовал Тварь? Поздравляю! Стала звездой академии в первый же день, хотя способ выбрала сомнительный, как по мне. Но я все это видела, когда раскладывала карты в последний день каникул. Я Микаэла, кстати. Микаэла Холт. Приятно познакомиться.
Боже, у меня сейчас голова пойдет кругом: Микаэла говорит так быстро и много, что я улавливаю в лучшем случае половину. Слишком много на меня сегодня навалилось: от дороги от отеля до неприятного приветствия Генри и тяжелого мрачного взгляда профессора Эллиота. И что-то мне подсказывает, что его имя я услышу еще не единожды.
Хуже того, я наверняка буду слышать его каждый день. Репутация, судя по прозвищу, у него так себе, и получить от него рекомендацию в академии Белмор сродни чуду. Иначе я не знаю, какого черта все так с ней носятся.
– О, ты хочешь зайти, наверное, – продолжает Микаэла и отступает в сторону, позволяя мне пройти в комнату. – Прости, я просто люблю поболтать. У меня весь прошлый год соседки не было, так я думала, повешусь тут со скуки. После комендантского часа делать просто нечего. Твоя кровать левая, кстати, шкаф и стол – тоже. Я их не трогала, честное слово.
– Спасибо, – выдыхаю я устало, прежде чем бросить сумку у кровати и упасть лицом в мягкую подушку. Как же приятно.
– Как тебя зовут? А то я что-то не с того начала.
– Ванда.
– Как ты относишься к ночным посиделкам, Ванда?
– Сегодня? Никак, – хмыкаю я.
Сегодня я хочу только одного: накрыться одеялом с головой и не вылезать до завтрашнего утра. Если верить расписанию, первое занятие у нас только в двенадцать часов, так что шанс выспаться есть. И я, так и не рассмотрев комнату как следует, даже не закинув вещи в шкаф, скидываю платье и забираюсь в постель. Холодную и насквозь пропахшую благовониями, но наконец-то безопасную.
Здесь меня никто не тронет. Никто не найдет. А самое страшное, с чем я могу столкнуться, – болтливая соседка.
– А что там насчет профессора Эллиота? Я хочу узнать все из первых рук.
– Спокойной ночи, Микаэла.
Муза
И все-таки в Белморе оказалось не так плохо, как я представляла поначалу. Мягкая удобная кровать, милая, пусть и болтливая, соседка и не такие уж сложные занятия. В первые дни я успела познакомиться лишь с парой преподавателей, но ни один не пытался смешать меня с грязью или поставить ниже остальных. Им нет дела до того, что я учусь здесь только по чьей-то милости.
Я не сталкивалась с профессором Эллиотом – или мне тоже стоит звать его Тварью? – с церемонии открытия, и сейчас, сидя в аудитории в ожидании его первой лекции, меня наконец накрывает волнение. Кто же он все-таки такой? И почему дал мне рекомендацию?
Но спокойно подумать мне сегодня не суждено.
– Нашли еще одну девушку!
Кейт Харрис вихрем врывается в аудиторию, будто так и надо. Ярко-розовые волосы развеваются во все стороны – наверняка бежала по коридору, а то и по всей территории академии, лишь бы побыстрее разболтать громкую новость. Не хватало еще слушать ее бесконечный треп об очередном поехавшем с ножом. Мне и так хватило.
Я отворачиваюсь к окну и на мгновение бросаю взгляд на пасмурный пейзаж снаружи: отсюда не видно ничего, кроме редеющего газона во дворе и высоких стен соседнего корпуса. Академия Белмор сегодня – все равно что чертов Сайлент Хилл [528] с одинаковыми серыми зданиями и густым туманом повсюду. Не хватает только уродливых тварей, но за них сегодня Кейт и ее любимые монстры. За первую неделю я услышала от нее столько историй об убийствах, сколько не видела в новостях за всю жизнь.
Стоило бы достать наушники, пока она не успела разойтись. Но уже слишком поздно.
– Дай глянуть! – Энди – наш однокурсник – выдергивает из рук Кейт телефон и приоткрывает рот от удивления. – Мать твою, ну и дичь. Не удивительно, на такую серость только психопаты и клюют.
– Для тебя все серость, у кого сиськи из кофты не вываливаются. – По голосу слышу, что Кейт закатывает глаза, и все-таки достаю из стоящей под столом сумки наушники. Может быть, еще успею избавить себя от их болтовни. – Дело не в том, кого убили, а в том, как: это снова студентка, и у нее снова полный рот синих бабочек. Одно с другим-то сможешь сложить?
– Могу, Харрис. Ты смотришь слишком много тру-крайм видео, а какой-то отбитый хрен просто дрочит на бабочек.
С каждой секундой они ругаются все громче, осыпают друг друга шутливыми оскорблениями и отмахиваются от подтянувшихся ко входу в аудиторию ребят, а я так и замираю с наушниками в руках. Кейс от них с грохотом валится на пол и отскакивает в сторону, но перед глазами у меня уже далеко не натертый до блеска дорогой паркет и собственные туфли. Нет, вовсе нет. Я даже не могу сказать, действительно ли я до сих пор в академии.
Десятки ярко-синих бабочек у него во рту, блестящие иголки в его безвольно повисших руках и кровь – кровь повсюду, от мягкого коврика до стен в нашей гостиной. Но гораздо хуже были его закатившиеся и помутневшие глаза.
Ты врешь сама себе, Ванда. Хуже всего было сообщение, и ты всегда знала, кто и кому его написал. Я сглатываю подступивший к горлу ком и крепко хватаюсь за край стола – до боли, до побелевшей кожи. Не помогает. Сколько раз говорила себе не вспоминать об этом? И каждый раз одно и то же.
Этого не было. Этого не было. Этого не было.
«Это мой тебе подарок, дорогая Ванда». «Я спас тебя». «Ни у кого нет права прикасаться к моей музе».
Боже, меня сейчас вывернет наизнанку прямо здесь, в чертовой аудитории, где оглушительно громкий голос Кейт Харрис раздается прямо над ухом. Сливается с другим голосом, которого я никогда не слышала, и превращается в отвратительную какофонию.
Я прикрываю глаза и качаю головой, запускаю пальцы в волосы и гоню непрошеные воспоминания прочь. Прошел месяц, я уже далеко от Рокфорда, и смерть отчима – не мое дело, им занимается полиция. Вот они пусть и выясняют, кто написал ту проклятую записку кровью и причем здесь синие бабочки. Это всего лишь глупое совпадение, а я…
– Ты в порядке, Уильямс? – Наконец до меня доходит, что говорит Кейт, хотя слова до сих пор долетают, словно из-под толщи воды. Или из-за густой пелены тумана. Я дышу глубже. Чаще. Спокойнее.
– Да позови ты медсестру, хватит над ней прыгать, Харрис, ты что, не видишь, что ей плохо? – Это уже другой голос, но у меня нет сил вскинуть взгляд и узнать, кто там.
Отмахнувшись от Кейт, я поднимаю упавший на пол кейс и разлетевшиеся по сторонам наушники. Только наигранной заботы мне не хватало, все прекрасно знают: в академии Белмор каждый сам за себя, уж это-то я за первую неделю прекрасно уяснила. И к тем, кто не родился с золотой ложкой во рту, здесь относятся соответствующе: улыбаются тебе в лицо, а за глаза поливают грязью и мечтают подставить в любой удобный момент. Потому что тебе, грязь, рядом с ними не место.
Гниль. Такая же, как и мой отчим.
Спасибо, что хотя бы преподаватели держатся достойно.
– Я в норме, – говорю я, а голос все-таки дрожит. – Просто голова закружилась, ничего особенного. Болтайте себе дальше, пока профессор не пришел.
Половина аудитории разом оборачивается к дверям, но те лишь немного приоткрыты – в коридоре до сих пор ни души, хотя занятие уже минут десять как должно было начаться. История литературы – предмет, который мне и даром не нужен, но почему-то оказался у меня в расписании.
