Но когда я захлопываю ноутбук и достаю из кармана телефон, чтобы набрать сообщение, надо мной вырастает чья-то тень. В нос бьет до неприятного резкий запах парфюма, а перед глазами маячит форма академии.
Что ж, я все равно не ждала от сегодняшнего вечера ничего хорошего.
Не сказав ни слова, Генри Тейлор плюхается на соседнее кресло и пятерней поправляет волосы, убирая их назад. На губах играет противная сволочная ухмылка, а в глазах натурально пляшут черти. Да даже не пляшут – рейв устраивают. Что, так рад смерти своей непутевой подружки? Однако я прикусываю язык, прежде чем эта грязь слетает с языка. Джессика погибла, нечего поливать ее дерьмом, даже если при жизни та была ничуть не лучше.
– А я все думал, где тебя искать, Уильямс, – здесь или в кабинете у Эллиота, – заводит свою любимую песню Генри, откинувшись глубоко на спинку кресла и закинув руки за голову. – Тем лучше, что ты здесь одна.
– Ты уж извини, конечно, но у меня нет никакого желания выслушивать твою болтовню, – цежу я холодно и поднимаюсь на ноги.
Демонстративно убираю ноутбук обратно в сумку и пихаю телефон в карман пиджака. Мне уже осточертели попытки Тейлора меня задеть, и если он не собирается идти на крайние меры, как Джессика Купер, то пусть катится на все четыре стороны. Желательно как можно быстрее.
– Ты захочешь, – уверенно кивает он и достает собственный телефон. Пару раз щелкает по экрану и демонстрирует мне мою же фотографию: лица почти не видно за густыми ветвями ивы, но силуэт узнается безошибочно, как и точеный профиль Рида, его светлые волосы и чертов зеленый шарф на моей тонкой шее.
Сумка сползает с плеча и с грохотом валится на пол, но сейчас я не думаю о том, что ноутбук мог разбиться и остаток учебного года мне придется конспектировать все вручную. Черт побери. Этот урод хранил фотки пару месяцев, чтобы шантажировать меня ими в самый неподходящий момент? Тогда, когда я и так схожу с ума от беспокойства, представляя, как Рида поймают из-за жестокой дурочки вроде Джессики? Боже, ну какого черта именно сейчас?
Хочется упасть обратно в кресло и расплакаться, как ребенок. Спрятаться где-нибудь и никогда оттуда не вылезать, чтобы не видеть и не чувствовать всего этого дерьма. Но перед Тейлором я позволяю себе лишь плотно сомкнуть губы и состроить рожу настолько мрачную, насколько возможно. Пусть думает, будто я в ярости.
А на самом деле я в панике. В чертовой, мать его, панике.
– Я же говорил, – довольно улыбается Генри, покачивая телефоном в руках. – Как видишь, Уильямс, в первую очередь я пошел с этими фотографиями к тебе, а не к ректору. Понимаешь, что это значит?
– Что ты не такой ублюдок, каким пытаешься казаться? – хмыкаю я недовольно, но голос выдает мое волнение с потрохами.
– Что ты можешь оказать мне услугу и остаться чистенькой. Ваши с профессором Эллиотом отношения останутся всего лишь слухами, а твои… – он почти смеется, – …выдающиеся способности так и будут вашей маленькой тайной.
– И что я тебе сделаю? – С губ едва не срывается нервный смех, однако я держусь.
Если он хотя бы заикнется о чем-нибудь вроде желания прикоснуться ко мне, я расцарапаю ему лицо и сама оттащу в пустошь неподалеку от академии, чтобы прикончить. Честное слово. Но у Генри Тейлора наверняка другие планы, иначе он давно подговорил бы дружков на какую-нибудь гадость, ему не понадобились бы даже фотографии. Нет, цель здесь явно не я.
Генри – не ревнивая уязвленная девчонка, какой была Джессика. Хотя не удивлюсь, если он показывал ей фотографии и тоже хотел заключить сделку. Может, по его наводке они с девчонками на меня и накинулись.
Я прикусываю нижнюю губу и нервно переминаюсь с ноги на ногу. Большие напольные часы с деревянной резьбой отсчитывают время до девяти часов, громко тикая, и эти звуки выводят меня из равновесия еще сильнее. Тик-так, тик-так, конец твоей новой жизни, Ванда, а ты ведь только-только к ней привыкла.
– Не прибедняйся, а? Если ты смогла забраться в постель к Эллиоту, то можешь попросить его и о парочке услуг. Например, настоять на том, чтобы меня назначили старостой академии вместо Купер.
– Ее убили, идиот, – выпаливаю я, а потом до меня доходит, какую глупость сморозила.
Черт, да какого хрена сегодня все идет не так?!
На лице Генри проступает удивление, он приоткрывает рот и молчит несколько долгих мгновений. Кажется, всю библиотеку вдруг обволакивает тишина, не слышно даже шороха страниц со стороны миссис Такер. Да и голоса ее не слышно, хотя она должна была сделать нам замечание, если не два. Неужели мы говорим так тихо? На самом деле почти шепотом, но голос Генри, когда он открывает рот, звучит подобно раскатам грома.
– Если и умерла, что с того? – Он пожимает плечами. – Мне от этого ни холодно, ни жарко. Хотя я думал, что она просто сбежала, когда узнала, что тебя шила медсестра. От тюрьмы папочка ее отмазать не смог бы.
Генри не спрашивает, откуда я знаю о ее смерти; не интересуется, что с ней случилось, и говорит о Джессике так, словно она была всего лишь забавной игрушкой, которую кто-то сломал. Что толку скорбеть по игрушке? Родители купят ему новую. Правда, сейчас он хочет, чтобы новые игрушки купила ему я.
Я.
– Академия ублюдков, – выдыхаю я с отвращением.
– Следи за языком, Уильямс. Либо ты делаешь, что я сказал, либо конец и тебе, и Твари. Даю тебе неделю. В следующую пятницу я скину фотографии Стилтону, если ты не докажешь, что договорилась со своим любовничком. Мы друг друга поняли?
И он вразвалочку выходит из библиотеки, не дожидаясь моего ответа. Миссис Такер желает ему доброго вечера, а я так и стою перед опустевшими креслами. На столе сиротливо лежат старые номера газет, а сумка так и валяется в ногах. Я поднимаю ее и закидываю на плечо, при этом не совсем соображая, что делаю. Какая разница? Сгребаю в охапку газеты и отношу их на стол библиотекаря.
Миссис Такер смотрит на меня из-под очков в тонкой оправе, оторвавшись от книги:
– Все в порядке? Вы сильно побледнели, мисс Уильямс. Может, стоит отвести вас в медицинский кабинет?
– Нет, я просто вернусь к себе. Спасибо, что нашли для меня старые выпуски академической газеты, миссис Такер. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Уильямс.
Но моя ночь сегодня точно не будет спокойной.
Творец
Часы на стене отсчитывают последние минуты до девяти вечера, в кабинете стоит невыносимая духота, и выйти отсюда хочется куда как сильнее, чем всматриваться в бессмысленные доклады студентов о развитии английской литературы в шестнадцатом столетии. С заданием справилась всего-то пара первокурсников, всем остальным прямая дорога на пересдачу в конце семестра. Но их успеваемость в этом году волнует меня даже меньше, чем несколько лет назад, когда я только устроился в академию Белмор.
Социальные сети уже пестрят скандальными заголовками об убийстве дочери сенатора и о первом за последние десять лет убийстве в академии. Как любят выражаться журналисты, история всегда повторяется. Просто иногда она берет новый виток, и на месте когда-то возомнившей себя богиней Хелены Браун на этот раз оказалась Джессика Купер, посмевшая поднять руку на настоящую богиню. Впрочем, в богов я никогда не верил.
Моя дорогая Ванда – муза, а это совсем другое.
Текст перед глазами окончательно расплывается, так что я встаю, захлопываю ноутбук и убираю его в черный кожаный кейс. Собираюсь уже оставить кабинет и вернуться к себе, может быть, написать милой музе пару сообщений, как двери распахиваются и перед моими глазами предстает Ванда собственной персоной. Густые темные волосы спадают на лицо, на плече криво висит сумка, а нижняя губа искусана в кровь. Не будь она так мрачна, решил бы, что ей просто захотелось увидеться.
Но она напугана. Ей не по себе. Она поднимает на меня встревоженный взгляд, осматривается по сторонам и проходит внутрь, захлопывая за собой дверь и поворачивая ключ в замке. До чего быстро она научилась воспринимать нашу близость как должное. Неужели ты больше не боишься, что кто-нибудь подумает о тебе не так, дорогая? Или еще раз повторит, что ты, милая, спишь с Тварью и поступила в академию только из-за того, что понравилась мне? Они ведь не так сильно и ошибаются.
