От ужасного слова у Тони екнуло сердце, она торопливо махнула полотенцем, словно отгоняя подальше пугающую мысль.
Запах свежей выпечки поплыл по квартире, защекотал ноздри, вырвал из сонного плена Кольку и Наташку. Девочка, соскочив со скрипучей тахты, бросилась на кухню:
– Булочки! На завтрак! Ура!
– Тише, тише, – замахала на нее руками Антонина. – Колю разбудишь, дай ему отоспаться.
Но Колька, взъерошенный, в одних трусах, уже показался в коридоре, протопал крепкими ногами в ванную. Наташка же не утерпела и как была неумытая, со спутанными кудельками волос, утянула свежую булку и принялась жадно откусывать сладкую верхушку.
Но у старшего брата аппетит пропал совсем. Он изнывал от неприятного чувства ожидания страшного вечера внутри. Мать вопросительно заглядывала ему в глаза, но никак не могла разгадать причину плохого настроения сына. Из-за школы расстроился? Что придется ему снова сидеть с ребятишками над учебниками, хотя мог бы уже в этом году окончить восьмой и пойти работать?
Антонина со вздохом присела на табуретку. Как же ей выкрутиться из трудной ситуации? Осторожно предложила:
– Я поговорю с соседкой, Анной Филипповной, может быть, она иногда согласится с Наташей сидеть, пока я на работе. В школу сходим с тобой, пускай разрешат экстерном сдать экзамены. По учебникам разберешься, ты у нас умненький.
Но Колька вдруг подскочил с места:
– Не надо, ничего не надо! – и бросился к двери. Не успела Антонина опомниться, как он уже натягивал куртку и разбитые башмаки.
– Я сегодня у Альберта переночую, он с математикой обещал помочь.
– Ты куда? Мне вечером на работу! Кто с Наташей будет сидеть?
Колька выскочил прочь из квартиры, не дождавшись ответа. Тоня с тревогой прислонилась к дверному косяку: что же происходит с сыном?
Но печалиться было некогда, Наташка хныкала из-за вредных пуговок на платье. Пора было ехать к мужу в больницу, потом варить Наташке обед. Долгий хлопотный день наваливался, грозя закружить ее в длинном водовороте забот.
* * *
Санька со Светкой всю субботу провели с тряпками в руках. Яркое весеннее солнце высветило во время утреннего чаепития Анны Филипповны разводы и отпечатки детских ладошек на стеклах. Поэтому вместо прогулки Санька сначала строгал брусок мыла в теплую воду, потом долго возюкал грубой тряпкой сначала по одному окну, потом по второму. Сперва в общей комнате, а потом на кухне.
Светка таскалась следом и по приказу Саньки подливала в таз теплой воды, выливала в раковину мутную, с мыльными разводами. А в перерыве между этим с любопытством изучала разноцветные пузыри на поверхности воды.
– Теперь рви газеты и комкай, натирать будем, – скомандовал Санька. И с завистью посмотрел на Кольку, который, вылетев из подъезда, бросился бежать.
«Вот у кого ни забот, ни хлопот! А мне тут еще работы на полдня», – завистливо подумал Санька. Со злостью скомкал старую газету и яростно принялся натирать окно до прозрачного скрипа.
Светка при виде Кольки в окне расстроилась. Неужели он побежал на встречу с той красивой девочкой, которой она нечаянно выболтала секрет? Теперь у нее ни секрета, ни заботливого Кольки!
Анна Филипповна тоже заметила соседского парнишку и даже сплюнула в сердцах:
– Тюрьма по нему плачет, вырос бандит! Продукты ворует и других склоняет. Саньку вон сбил с панталыку.
От кипящего недовольства она оглянулась вокруг и нашла повод для нового возмущения. Двери! Дверь в квартиру была изрисована мелом, заляпана кляксами и загажена до невозможности отметинами детских ботинок.
– Санька, ты видел, что вы с дверями сделали? Это куда годится?! Есть, пить они горазды! Сел тетке на шею и сидит, да еще «довесок» добавил. Ножки свесили! Всю дверь вон испинали, неряхи! После окна воду меняйте, двери будете отмывать! Ты мне повздыхай еще, вздыхает он! – От кислой мины племянника Анна разлилась еще сильнее, вулкан внутри нее бурлил и требовал извержения. – Никакой благодарности, сидят на всем готовом! И еще носы воротят. Три давай лучше, три! Как марать – он первый, а как отмывать – нет никого! Без вас квартира сияла. А сейчас взглянуть страшно! Как связались с этим Пожарским, так совсем стыд потеряли. Ему дорога прямая в тюрьму, и вы с ним там же окажетесь!
Светка пророчества названой матери не выдержала и разрыдалась, выкрикнула так долго мучивший ее секрет:
– Не брал он продукты наши, не трогал паек! Это я во всем виновата, я! – Она бросилась к шкафу, вытащила свой нехитрый гардероб – единственное платье и залатанные чулки, прижала к груди. – Не ругайте его, это я продукты проворонила, а Колька меня защищал. У меня мальчишки отняли авоську. Я сама уйду из дома, сама! На улицу пойду жить!
– И я с ней! Я тоже врал! Без нее не буду здесь жить! – заверещал Санька, вцепился Светке в плечо, крепко прижал ее к себе.
Анна Филипповна так и застыла с открытым ртом, в котором застрял зародившийся крик. Ребятишки уже прошли к входной двери, когда она опомнилась и бросилась им наперерез:
– Так зачем вы наврали с три короба?
– Боялись, что из дома выгоните всех, как и обещали, – заскулила Светка, ей было ужасно страшно уходить из дома жить на улицу. Но терпеть проклятия в адрес Кольки тоже было невыносимо. Только и радости, что Санька: крепко держит за руку, твердо решив уйти из дома вместе с названой сестрой.
Анна Филипповна вдруг сгребла их в охапку, сжала до боли:
– Да это же я строжусь, Светка, чтобы ты хорошим человеком выросла. Воспитываю вас. Не выгоню из дома ни за что и в детдом не отдам. Вы же мне родные стали. – Она чмокнула девочку в макушку. – Никого роднее в мире нету.
Первой в голос завыла Светка, за ней не выдержал, завсхлипывал Санька, закапали крупные, как она сама, слезы Анны Филипповны. Она гладила тонкие детские плечи и бормотала слова, которые так редко получалось ей сказать:
– Люблю же я вас. Как родных люблю.
Глава 12
В это время Оля Гладкова в растерянности застыла у двери отделения милиции. Мимо нее входили и выходили люди в форме, у всех были серьезные лица, документы в руках, на поясе – оружие. И девочка оробела. Она засомневалась, а надо ли останавливать Кольку? Ведь ограбление квартиры – не обычное хулиганство, как расквашенный нос в драке или разбитое мячом окно, ее подопечному грозит серьезное наказание.
Лейтенант Акимов снял форменную фуражку, расстегнул воротничок новенькой формы. Ему было мучительно душно, несмотря на распахнутое окно. Но виной тому был не майский теплый воздух и даже не солнце, что щедро разбрасывало золотистые лучи по кабинету дежурного оперативника. Горячей волной его обдавало каждый раз, когда опер смотрел на исписанный лист бумаги. Это уже третий. Остальные лежали, смятые, в корзине для мусора. То пером поставит некрасивую кляксу, то передумает и вместо «прошу уволить» напишет «прошу перевести обратно в участковые».
После неудачи с Давилкой он совсем растерялся. Первая неделя в качестве опера – и ни одного выполненного задания. Даже добродушный Остапчук после сбежавшего из-под носа домушника устроил новенькому строгую выволочку, а старший группы снова качал головой:
– Рано мы направили тебя на серьезную работу, не готов ты пока к настоящему делу. Давай-ка пока дежурным побудешь в оперативной бригаде, а от расследования по банде Черепа я тебя отстраняю.
Досада на самого себя не оставляла поникшего Акимова ни на минуту, шрам на голове превратился в огненную полосу, которая пылала днем и ночью.
На первом же дежурстве в кабинете, где работала оперативная бригада, он исписывал уже третий лист, никак не решаясь на увольнение. Привык упорный Сергей всегда быть первым. Получать похвалу за блестящие ответы на экзаменах в школе милиции, грамоты от начальства за образцовый участок. А вот что делать, когда ничего не получается в новой работе, он не знал.
«Уволиться совсем – стыдно, работа мне нравится. Нет, так не пойдет. В выходной пойду на рынок, сам буду вести расследование», – размышлял Сергей у распахнутого окна.
