Деев ничего не ответил, а молча вышел из кабинета. Постояв у дверей, решил, что нет смысла ходить по кабинетам от декана к ректору и обратно, добиваясь помощи, а проще и быстрее доехать до издательства. В очередной раз порадовавшись, что Урядов оставил ему машину, он вышел на стоянку при институте, нашел «Москвич» Гонщика и объявил, что они едут в издательство «Советская энциклопедия». Сверившись с картой Москвы, Гонщик завел двигатель и поехал на Покровский бульвар.
В издательстве дело прошло гораздо быстрее, чем в институте. Вахтер на проходной с уважением отнесся к удостоверению Деева и вызвал старшего редактора. Тот без лишних вопросов направил Деева в головной офис, где студенты второго курса проходили производственную практику. Однако на месте Елизаветы Пресновой не оказалось. Ее сокурсники сообщили, что девушка второй день не ходит на практику. Подруг, которые могли бы просветить Деева насчет причины пропусков, в группе практикантов не оказалось, в общежитии с Пресновой никто из них не жил, так что пришлось Дееву и из издательства уходить ни с чем.
– Надо было придерживаться первоначального плана, – устраиваясь в машине Гонщика, заявил Деев. – Полдня прокатались, а в итоге все равно придется ехать в общежитие.
– Ничего, зато там точно повезет, – ободрил Гонщик.
Он оказался прав: в институтском общежитии Дееву назвали номер комнаты, которую занимала Преснова, и позволили пройти к ней, правда в сопровождении коменданта. Опережая Деева, комендант, мощная женщина с огромным бюстом и басовитым голосом, забарабанила в дверь, возглашая на весь коридор:
– Преснова, открывай, к тебе из милиции пришли!
– Зачем же так сразу? – запоздало проговорил Деев. – Не стоит раньше времени пугать девушку.
– Все равно сейчас узнает, – заявила комендант и бесцеремонно похлопала Деева по плечу. – Не переживайте, откроет, никуда не денется.
Дверь действительно открылась, и на пороге показалась девушка, изящная и миловидная, портила ее немного краснота вокруг глаз и нездоровый румянец.
– Преснова, ты что, гриппуешь? – гаркнула комендант при виде девушки. – Почему не сообщила на вахту? В санчасти была? И что ты, такая больная, натворить успела? Мыслимо ли дело, чтобы милиция к студентам в общежитие ходила!
– Простите, Виолетта Игоревна, я сегодня схожу в санчасть, – промямлила Елизавета. – Но мне уже лучше, правда. А что случилось? Я ничего не нарушала.
– Товарищу милиционеру расскажешь, – усмехнулась Виолетта Игоревна. – Вот, принимай гостя.
Виолетта Игоревна прошла в комнату, жестом приглашая Деева следовать за ней. Деев остался в коридоре. Виолетта Игоревна вынуждена была вернуться к двери.
– Проходите, товарищ милиционер, – пригласила она. – Выясним, в чем провинилась гражданка Преснова.
– Благодарю за сотрудничество, Виолетта Игоревна, но дальше я сам, – заявил Деев и красноречиво посмотрел на коменданта.
– Что значит «сам»? – изумилась Виолетта Игоревна. – Преснова проживает на территории моего общежития, значит, я несу за нее моральную ответственность. Я должна знать, что привело в наши стены представителя власти!
– Узнаете в свое время, – произнес Деев. – В данный момент в вашей помощи я не нуждаюсь.
– Зато я нуждаюсь в объяснениях! – Виолетта Игоревна гневно двинула бровями. – Я остаюсь, и точка!
– Не думаю, что вам нужны неприятности. Руководство института вряд ли одобрит ваше поведение, – мягко проговорил Деев. – Препятствие следствию и все такое…
Комендант с минуту смотрела прямо в глаза Дееву, решая для себя, насколько далеко она может зайти, не опасаясь последствий, но в конце концов уступила. Явно разочарованная тем, что не может присутствовать при беседе милиционера со студенткой, она вышла из комнаты и, не оглядываясь, пошла по коридору.
Глава 4
Капитан Урядов стоял в пятидесяти метрах от входа в мастерскую художника Гуляева и задумчиво смотрел на вывеску, прибитую к входной двери. Вывеска гласила: «Мастерская художника Гуляева, вход свободный». После того как Марианна Полянская выгнала неверного мужа, Гуляев так и не смог решить квартирный вопрос и переехал в собственную мастерскую, которую арендовал у частного лица. Почтальонша оказалась весьма ценным источником информации. По ее наводке Урядову удалось связаться с людьми из Союза вольных художников, они-то и сообщили капитану, где искать Гуляева.
Идея майора Котенко Урядову не нравилась. Идти неподготовленным к основному подозреваемому и пытаться взять его «на испуг» хороша лишь тогда, когда главное действующее лицо твердо уверено, что иного пути нет, а Урядов такой уверенности не чувствовал. Мысль о том, что Гуляев настолько глуп, что явился в дом, где прожил долгие годы и где его знает каждая собака, чтобы не просто украсть драгоценности бывшей жены, но убить ее особо жестоким образом, не вязалась с портретом, который вырисовывался со слов людей, близко знакомых с Гуляевым.
Да, он не слишком ценил брачные узы, не любил заниматься домашними делами, не дарил актрисе дорогих подарков и беззастенчиво пользовался благами, которые предоставляла ему семейная жизнь, но разве это преступление? С юридической точки зрения – нет, а моральный аспект к делу не пришьешь. За все время совместной жизни Гуляев ни разу не ударил жену, не повысил на нее голос, по крайней мере при свидетелях. Он не устраивал попоек и пьяных скандалов, не водил в дом посторонних и вообще не заводил сомнительных знакомств. А что до интрижки, так в среде художников и актеров, так называемой богемы, подобное поведение не редкость.
Нет, Гуляев не стал бы так подставляться, скорее он выждал бы момент, когда супруга уйдет из дома, и проник в квартиру тайно. Скорее всего, у него не осталось ключей от квартиры жены, но и в этом случае он действовал бы хитростью. Приехал бы к жене, напел бы что-то о вновь вспыхнувшей страсти, стащил ключи, а потом воспользовался бы ими, опять же в отсутствие супруги. Так видел Гуляева капитан Урядов, и идти к нему в мастерскую с обвинением в убийстве, отягощенном пытками? Бред да и только.
Но спорить с начальством – все равно что пытаться сдвинуть скалу, это Урядов знал не понаслышке. Вот почему он стоял у входа в мастерскую и готовился совершить действие, полностью противоречащее его представлениям о том, как должно продвигаться следствие. Ребята из патрульно-постовой службы, которых прислал дежурный Коблов, стояли поодаль, и Урядов видел, что они уже давно потеряли терпение, но он все медлил. «Проклятье, ну почему все эти журналисты приехали именно сегодня? Подождали бы до завтра, и не пришлось бы мне стоять здесь и решать неразрешимую задачу, – мысленно возмущался Урядов. – Сейчас мне нечего предъявить Гуляеву, и, если в его мастерской не найдется доказательств его причастности к преступлению, он получит крупный козырь. Внезапность будет потеряна, и кто знает, к чему это приведет». Понимая, что оттягивать больше нельзя, Урядов отбросил навязчивые мысли и подозвал наряд милиции.
– Я войду первым, двое за мной с промежутком в пару минут, – проинструктировал он. – Один остается у входа на случай, если Гуляеву вздумается бежать. Без моей команды никаких действий не предпринимать. Вопросы есть?
– Нет вопросов, – за всех ответил сержант Игонин, назначенный старшим группы.
– Тогда начинаем, – скомандовал Урядов и быстрым шагом прошел ко входу в мастерскую.
Дверь оказалась открытой, Урядову даже стучать не пришлось. Он вошел в помещение и оказался в узком коридоре. Коридор тянулся метров на пять и в нем не видно было ни единой двери. Пройдя по коридору, Урядов свернул за угол и попал в тамбурок размером в два квадратных метра, в центре которого находилась дверь. Она была приоткрыта, из-за двери раздавалось тихое пение. Урядов заглянул в просвет между дверью и стеной и увидел такую картину: мужчина лет сорока пяти, с пышной шевелюрой, стоял у мольберта и весело напевал незатейливый мотивчик.
Он стоял вполоборота к двери. Судя по выражению лица и по пению, настроение у мужчины было великолепное. На холсте Урядов разглядел летний пейзаж: деревья пышной зеленью расположились вокруг небольшого озерца с мостками и деревянной лодкой, привязанной к мосткам толстой веревкой. Мужчина самозабвенно водил кистью по холсту, время от времени вытирая кисть о ветошь. Синий халат, в который он был одет, даже со спины весь заляпанный красками, смотрелся на удивление гармонично с обстановкой комнаты и фигурой самого художника.
