Урядов вошел без стука и остановился, не доходя пару метров до художника. В отличие от узкого коридора и малюсенького тамбура, комната-мастерская оказалась довольно больших размеров, не меньше пятидесяти квадратных метров. Все пространство комнаты занимали картины. Они висели на стенах, стояли на мольбертах или просто были прислонены к стенам. Вдоль одной из стен располагались открытые стеллажи, на которых художник хранил краски, растворители и холсты. Больше никакой мебели в мастерской не было, но в дальнем углу Урядов разглядел еще одну дверь.
Урядов стоял в комнате уже несколько минут, а художник так и не заметил его присутствия. Только когда позади капитана послышались шаги милицейского наряда, художник оторвался от работы и взглянул на дверь. Увидев Урядова, он не испугался, не вздрогнул от неожиданности, а весело улыбнулся и произнес:
– Пришли приобщиться к прекрасному?
– Не совсем так, – ответил Урядов и собрался представиться, но художник его опередил.
– Напрасно, здесь есть на что посмотреть и есть чем восхититься, – самоуверенно заявил он. – Вы когда-нибудь бывали на Тихом океане в шторм? Нет? Позвольте, я устрою вам подобное путешествие, не выходя из этой комнаты.
Художник отложил в сторону кисти и быстро перешел к противоположной стене, возле которой картины располагались особенно кучно. Он отставил в сторону пару картин и выудил из кучи то, что искал. Освободив ближайший мольберт, он водрузил на него новую картину, отошел в сторону и повернулся к Урядову.
– Вот! Истинный шедевр! Что скажете?
Урядов, не особый знаток живописи, взглянув на картину, подумал: «А этот парень не лишен таланта». На картине был изображен фрагмент океана: казалось, бушующие волны выплеснутся прямо в комнату и зальют ее ледяной водой. Он даже отступил на шаг назад. От взгляда художника не укрылась реакция незнакомца, он улыбнулся и произнес:
– Искусство – великая вещь, вы не находите?
«Если этот человек виновен в смерти актрисы, то он либо напрочь лишен страха, либо актер не хуже, чем художник», – подумал Урядов, а вслух произнес:
– Не скрою, впечатляет.
– Могу уступить за символическую сумму в двести пятьдесят рублей, – не моргнув глазом, заявил художник.
– Простите, но я здесь не ради покупки картин, – признался Урядов и добавил уже не для художника, а для патрульных, которые остались стоять за дверью, ожидая команды: – Входите, ребята.
Двое патрульных вошли в мастерскую и остановились у входа. Увидев людей в форме, художник нахмурился.
– В чем дело? Я что-то нарушил?
– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Урядов. – Гражданин Гуляев Вениамин Дмитриевич?
– Да, это я, – без былой веселости подтвердил слова милиционера художник и повторил вопрос: – В чем дело?
– Гражданин Гуляев, где вы были вчера в промежутке между двенадцатью часами дня и четырьмя часами вечера? – Урядов намеренно увеличил временной диапазон.
– Вчера? Здесь и был, – не задумываясь, ответил Гуляев. – Как и позавчера, и днем раньше. Как и все дни недели с понедельника по воскресенье включительно.
– Вы в этом уверены?
– Как я могу быть в этом не уверен? Я работаю в мастерской, здесь же и живу. – Гуляев чуть повысил голос. – С арендной платой у меня полный порядок, краски покупаю в магазине, а не у спекулянтов, в драки не вступаю, дорогу перехожу только на зеленый свет, так в чем же я провинился?
– Весь вчерашний день вы провели в мастерской? Даже за хлебом не выходили? – Урядов проигнорировал вопрос художника.
– Может, и выходил, я не помню. Когда я работаю, то забываю о времени. О еде, кстати, тоже.
– Кто-то может подтвердить, что вы весь день находились в мастерской?
– Подтвердить? Не понимаю. – Гуляев нахмурился. – Зачем кому-то подтверждать, где я находился?
– Отвечайте на вопрос, – строго приказал Урядов.
– Нет. Так, чтобы наверняка, – нет. Вход в мастерскую свободный, вы сами в этом убедились. Люди приходят и уходят. Кто-то хочет посмотреть, как работает художник, кто-то полюбоваться на картины. Иногда приходят покупатели, но был ли кто-то вчера? На этот вопрос я ответить не могу.
– Не можете или не хотите? Неужели вы успели забыть то, что происходило вчера? – напирал Урядов.
– Забыл! Поймите, для меня все дни сливаются в один, когда я работаю. Особенно когда заканчиваю очередную картину. – Гуляев жестом указал на картину, у которой его застал Урядов. – Видите, остались последние штрихи. Добавить небольшие акценты – и картина готова.
– Поверьте, в ваших интересах вспомнить вчерашний день, – заметил Урядов. – От этого зависит, как и где пойдет наш разговор дальше.
– Что значит «и где»? – Гуляев настороженно следил за капитаном.
– Вопросы здесь задаю я. – Урядов выдал коронную фразу всех оперов. – Кто может подтвердить, что вчера вы не покидали мастерскую?
Гуляев пару минут усиленно пытался что-то вспомнить, после чего обреченно повторил:
– Никто. Вчера я был в мастерской, это точно, но приходил ли кто-то ко мне, я сказать не могу. Приходили люди посмотреть картины, приходила Анна, она забирает в стирку мое белье, приходил мой коллега художник Хотеев, приходили студенты-первогодки из художественного училища, но когда именно, вчера или на прошлой неделе, я ответить не могу.
– Печально. – Урядов покачал головой. – Печально для вас, так как я вынужден сообщить, что задерживаю вас по подозрению в совершении преступления. Вам придется проехать в отделение милиции.
– Преступление? Быть этого не может! Какое еще преступление? Хотите сказать, кого-то ограбили, а я подхожу по приметам?
– Почему вы заговорили об ограблении? – зацепился за слово Урядов.
– Не думаете же вы, что я мог кого-то избить? – Гуляев даже фыркнул. – Посмотрите на мои руки, они в жизни ничего тяжелее кисти не держали, какие уж тут побоища! Машину я не вожу, да и нет у меня машины, значит, дело не в наезде на пешехода. Воровать в магазине? Для этого у меня слишком запоминающаяся внешность. Будь я вором, продавцы описали бы мою внешность черта в черту, и у вас не возникло бы сомнений в моей причастности к преступлению. Так что остается ограбление. Его совершают в масках, так ведь? Из всех примет свидетели могут запомнить лишь рост, телосложение и цвет волос, поэтому в процессе поиска виновного легко ошибиться.
– Речь идет не об ограблении, – произнес Урядов, невольно восхищаясь точностью выкладок художника.
– Тогда о чем идет речь? Я требую ответа, – заявил Гуляев.
– Об убийстве, – коротко произнес Урядов, решив действовать открыто.
– Об убийстве? Об убийстве?! – голос Гуляева сорвался на крик. – Вы в своем уме? Я и убийство? Да это практически слова-антонимы! Это несовместимые понятия!
– Спокойнее, гражданин Гуляев, – прикрикнул Урядов. – Если вы невиновны, вам нечего бояться. Сейчас мы произведем осмотр помещения, а затем вы поедете с нами.
– И кого же я убил? – Гуляеву вдруг стало весело. – Нет, мне просто интересно, кого я мог убить и за что? Молочницу, за то, что она пропустила день доставки сливок? Киоскера из газетного киоска за углом, за то, что продал последний экземпляр газеты «Московский комсомолец»? Собачника из соседнего парка, за то, что водит своего бульдога без намордника и позволяет ему гадить на пешеходной дорожке? Скажите, кого я убил?
– Вашу жену, – фразу Урядов произнес намеренно тихо, намереваясь проверить реакцию Гуляева.
– Кого? Я не расслышал, – повторил вопрос Гуляев.
– Вашу жену, – на этот раз фраза прозвучала громче.
– Жену? Вы сказали жену? Вот уж действительно… – Не договорив фразу, Гуляев громко, от души рассмеялся.
– Вам весело? – Урядов смотрел на художника и никак не мог для себя определить: то ли Гуляев хороший актер, то ли действительно непричастен к убийству Полянской.
– Разумеется, мне весело, – выдал Гуляев сквозь смех. – Я убил жену! Смех да и только! Я убил жену, а жены-то у меня и нет!
И он снова рассмеялся. Урядов с минуту ждал, когда Гуляев затихнет, затем, не повышая голоса, произнес:
