Почему он оставался один? Ведь по всем статьям жених он завидный: статный, высокий, с мужественной внешностью, с жилплощадью и всеми причитающимися атрибутами обеспеченной жизни. И девушки его вниманием не обходили, а вот поди ж ты, холостой. Сам Урядов считал, что всему виной его работа. Как он мог предложить девушке связать с ним жизнь, завести семью и нарожать кучу детей, когда его жизнь ему не принадлежала? Он целыми сутками гонялся по городу, разыскивая преступников. Не всегда эти погони оказывались безопасными. Пару-тройку раз он был на грани жизни и смерти. Столько же раз попадал с огнестрельными ранениями в больницу. У него не было выходных в традиционном понимании этого слова. Он не ходил в отпуск, не праздновал день рождения. Одним словом, его жизнь ему не принадлежала. А если она не принадлежала ему, то что он мог предложить супруге?
– Все, хватит. Закрыли тему. – Урядов оторвался от стены, пошарив, нашел выключатель. Свет разлился по прихожей, и дурное настроение начало рассеиваться.
– Так-то лучше, – сам себя похвалил Урядов, сбросил ботинки и прошел на кухню.
С некоторых пор у него вошло в привычку разговаривать вслух. Не каждый раз, но все же часто. Если это происходило во время поиска нужных ответов при расследовании преступления, Урядова это не волновало. Мысли, высказанные вслух, обретали новый смысл, и нередко только так можно было нащупать правильное направление в расследовании. В других случаях это несколько напрягало, но Урядов старался об этом не думать.
На кухне он первым делом заглянул в холодильник: полупустые полки не радовали глаз. Он достал три яйца, кусок сыра и пачку масла. Подумав, прихватил бутылку кефира. Срок годности, отбитый на крышке из фольги зеленого цвета, опечалил. Кефир оказался просрочен на три дня.
– Ничего, желудок у тебя крепкий, – успокоил сам себя Урядов. – Если на вкус не противный, значит, не испортился.
Он достал из навесного шкафа граненый стакан, проткнул крышку большим пальцем и налил полный стакан. Отхлебнув, удовлетворенно крякнул, запечатал остатки кефира и убрал в холодильник. Отпивая кефир небольшими глотками, Урядов достал из духового шкафа сковородку, зажег конфорку. Поставив на нее сковородку, плеснул из литровой бутылки немного масла и оставил прогреваться. Пока сковорода грелась, наполнил водой из крана алюминиевый чайник и тоже поставил на огонь.
– Жаль, нет колбасы, – посетовал он. – Было бы куда сытнее.
Разбив в сковороду три яйца, подумал и добавил еще два. В боковом шкафу нашел хлеб, нарезал ровными толстыми кусками и сложил на тарелку. Туда же добавил несколько кусков сыра. Заглянул в керамический заварной чайник, полюбовался на подплесневевшие чаинки, вытряс их в мусорное ведро. Ополоснув заварной чайник, достал с полки пачку грузинского чая. Всыпал щедрую щепоть и залил кипятком. Закончив приготовления, расставил еду на столе.
– Что ж, ужин небогат, но с голодом справится, – выдал он излюбленную фразу, присел за стол и начал жевать.
Сегодня скудный ужин холостяка особо остро навевал тоску. Возможно, оттого, что его закадычный друг, друг детства Санька Деев влюбился, и в его жизни очень скоро могли произойти глобальные перемены. Скоро он уже не будет жевать черствый сыр и запивать его дешевым чаем. Скоро он будет наслаждаться пышными пирогами с яблоком, а может, и с мясом, и запивать их ароматным компотом из сухофруктов, потому что у него появится жена. Глядя на желтые глазницы яичницы, Урядов вспоминал, какие вкусные блины пекла его мать. Как щедро поливала их вишневым вареньем собственного производства и как счастлив он был тогда.
– Ну все, хватит! – Урядов оборвал собственные мысли. – Всему свой черед. Ностальгию прочь и за дело, капитан.
Он сложил грязную посуду в раковину, стер со стола крошки и прошел в прихожую. Оттуда он вернулся с портфелем. Разложил на столе документы, которые забрал из отдела. Он знал, что подобные действия не приветствуются, но расследование зашло в тупик, и с этим нужно было что-то делать. Проверка Верховского лишь отняла у них время. Подозрительные события и действия Верховского на деле оказались не чем иным, как домыслами досужих сплетников. То, что внешне выглядело подозрительно, вылилось в банальную семейную разборку.
Разговор с директором дал Урядову все, что нужно. Ему и с Верховским встречаться не пришлось. Дело было в следующем: Верховский, как стало известно из разговоров актеров, изменял своей жене с актрисой Бертой Сейбель. Его жена оставалась в неведении ровно до того дня, когда погибла Марианна Полянская, и этот факт является чистым совпадением. В то самое время, когда злоумышленники находились в квартире Полянской, Берта Сейбель, раздираемая обидой и злобой на своего любовника, который не сумел убедить главного режиссера отдать ей заветную роль, явилась в дом Верховского и объявила его жене, что ее благоверный несколько лет нарушает супружескую верность. Она предоставила жене неоспоримые доказательства измены мужа и ушла.
Жена, терзаемая сомнениями и лелея смутную надежду, что его похождения на стороне неправда, вызвала Верховского домой и потребовала объяснений. Муж не нашел ничего лучше, чем подтвердить факт своей неверности. И тогда жена поступила совершенно непредсказуемым образом. Она на глазах супруга выпила целый пузырек снотворного, после чего заперлась в ванной комнате. Верховский попытался уговорить жену открыть дверь, но когда это не сработало, решил выбить дверь, чтобы не дать жене умереть. Умелец из него оказался еще тот, и в процессе выбивания двери он разбил обе руки в кровь, да так, что кровь начала заливать пол. Опасаясь теперь не только за жизнь жены, но и за свою собственную, он позвонил сводному брату и попросил о помощи.
Директор Александр Тихонович приехал в дом Верховского, оценил обстановку и, будучи человеком дела, стал действовать. Он вызвал «скорую помощь», уговорил жену Верховского открыть дверь, заверив ее, что изменника-мужа она больше не увидит. Верховскому же он велел ехать в театр и сидеть в своем кабинете, не высовываясь до того момента, пока не получит новые указания. Верховский послушался и ушел. Жену сводного брата Александр Тихонович отправил в больницу, договорившись с врачами, что они закроют глаза на попытку самоубийства и представят дело как несчастный случай.
С женой Верховского Александр Тихонович провозился до позднего вечера, и так вымотался, что совсем забыл про сводного брата. Вспомнил о нем ближе к полуночи, но звонить в театр в такое время не стал, решив поговорить с Верховским утром, когда приедет на работу. Но на следующий день, приехав в театр, Верховского он там не нашел. Подумав, он пришел к выводу, что все что ни делается, к лучшему. Верховский исчез в неизвестном направлении, а это значит, что его проблемы можно не решать. Вместо этого он назначил встречу Берте Сейбель и, пригрозив, что напишет заявление в милицию, обвинив Берту в доведении человека до самоубийства, вынудил уйти из театра. Сейбель, напуганная жуткой перспективой, написала заявление по собственному желанию, собрала вещи и ушла.
После этого Александр Тихонович решил, что справился с непростой ситуацией и может больше не думать о семье сводного брата. Когда Урядов подошел к нему на кладбище, он сразу понял, что речь пойдет о Верховском и о Сейбель. Он подумал, что Сейбель опередила его и обвинила в притеснении или в чем-то подобном и ему грозит судебное разбирательство. Он и подумать не мог, что его сводный брат подозревается в причастности к убийству Полянской. Когда ситуация прояснилась, Урядов поблагодарил директора за содействие следствию, заверил, что с его стороны никаких действий против директора предпринято не будет, и ушел.
Вернувшись в машину к Дееву, он пересказал историю директора и заявил, что не видит смысла дальше копаться в грязном белье Верховского. Деев с ним согласился, и они вернулись в отдел. С тех пор прошло двое суток, а у них так и не появилось ни одной новой зацепки. За эти два дня они вместе с участковым повторно прошли по всем соседям, опросили продавцов из близлежащих магазинов, побеседовали со всеми уборщицами и дворниками на Серпуховской улице. Деев вновь съездил к племяннице Полянской и беседовал с ней два часа, пытаясь зацепиться хоть за что-то. После визита к племяннице он отправился в узел телефонной станции, обслуживающей дом Полянской, но все, что смог узнать, это то, что телефонные звонки с адреса Серпуховская, дом семнадцать не фиксировались больше недели, включая день смерти актрисы. Досадный сбой по неизвестной причине, так сказали ему на станции, и поделать с этим он ничего не мог.
