Хог: Знаете, я ни разу не встречал известного человека, у которого было бы счастливое детство.
Скарр: Да счастливого детства вообще не бывает. Просто нас, в отличие от других, расспрашивают о детстве — вот и вся разница.
Хог: В школе хорошо учились?
Скарр: Так себе. Уж слишком много уроков пропускал. Да и умом не шибко блистал. (Смеется.) Впрочем, не только умом. Талантами тоже. Я был совершенно непримечательный. Ну разве что ушами умел шевелить. Такое мало кому под силу.
Хог: Вы умеете шевелить ушами? Я тоже. Это умеют все мужчины в нашей семье. Покажете? (Пауза.) Очень неплохо. А каждым ухом в отдельности вы шевелить умеете?
Скарр: Это невозможно. Такого никто не умеет.
Хог: А я вот могу.
Скарр: Хрена себе. (Пауза.) Да нет, это, наверное, фокус какой-то.
Хог: Никаких фокусов, все по-настоящему.
Скарр: Ну ладно. Так вот. Учился я так себе. Каким-то образом мне все же удалось успешно сдать экзамены после начальной школы. Мы тогда жили в Теддингтоне, и меня записали в Хэмптонскую школу. Там и дети всяких мажоров учились. Самая подходящая компания для юного Тристама, чтобы встать на путь истинный и вырасти в настоящего профессионала. Вот только я попал в дурную компанию.
Хог: Под словосочетанием «дурная компания» вы имеете в виду Рори?
Скарр: Так точно, корешок.
Хог: Вы помните, как именно вы познакомились?
Скарр: (Смеется.) Это случилось в пятьдесят шестом. Мне было двенадцать. Я его, само собой, уже знал, поскольку он к тому моменту успел попасть в немало передряг. Блондин, широкая грудь и непропорционально короткие ноги. Да, он из-за этого комплексовал. До самой смерти переживал из-за своего роста. Он был кокни, крепкий орешек, острый на язык и с тяжелыми кулаками. И то и другое он быстро пускал в ход. Другие пацаны его боялись. Он уже тогда начал проявлять свой бунтарский нрав. Носил тяжелые черные ботинки, курил и прогуливал уроки. Однажды он такой подходит ко мне в коридоре, достает авторучку из нагрудного кармана моей рубашки… Я такой: «Отдай». А он мне: «Отвали». А я ему: «Сам отвали». Он мне: «Ах ты ушлепок мелкий». А я в ответ: «Это мамина ручка, она с меня шкуру спустит, если я ее потеряю». А он: «Ну и сука же она у тебя». А вокруг нас уже другие собрались. И куда мне деваться? Если б я ему отдал ручку, потом все об меня бы ноги вытирали. Ну мы и подрались. Хорошенько. От души.
Хог: Кто победил?
Скарр: Он. Расквасил мне нос и порвал рубашку.
Хог: Но ручку-то он вам вернул?
Скарр: Нет, оставил себе. Однако решил, что я подхожу ему в кореша. На следующее утро он мне такой говорит: «Я решил сигаретку посмолить в классе». А я ему: «Ну давай, че». И он, в натуре, это сделал. Достал посреди урока пачку и закурил. Учитель просто охренел от его наглости. Да-а-а-а… выдрали Рори, конечно, просто по-царски [164]. Но ему было плевать. Он был вообще непрошибаемый. Считал себя умнее всех.
Хог: Действительно был умнее?
Скарр: Рори? Он просто был против всего. Не такой, как остальные. Ненормальный. Но я понял, что в этом что-то есть.
Хог: И что же?
Скарр: Он хотел жить на полную. (Пауза) Батя его суровый был мужик. Крепкий такой здоровяк. Вел свой кровельный бизнес. Постоянно срался с Рори. Он своего батю называл «мистер Ло» — издевался, конечно. Чуть что, этот старый козел хватался за ремень, особенно после пары пива. Обычно прилетало старшему брату Рори Бобу, но к тому времени Боб уже ушел в армию, в авиации служил, так что все доставалось Рори.
Хог: И вы с Рори стали друзьями?
Скарр: Мы закорешились с ним сразу. Будто искра меж нами проскочила. Из нас двоих энергия так и перла. Вместе творили такое, чего и не мечтали бы сделать поодиночке.
Хог: Например?
Скарр: Например… Господи, что мы делали? Поджигали урны в магазинах. Кидались камнями в инвалидов и монашек. Перебегали улицу перед машинами, чтобы водители били по тормозам. Однажды изловили соседскую кошку, вставили ей в жопу шутиху и подожгли, чтобы посмотреть, что будет.
Хог: И что было?
Скарр: (Смеется.) Может, и правду говорят, что у кошек девять жизней, но жопа-то у них одна.
Хог: Гадость какая.
Скарр: Че, правда, что ли? А я никогда прежде не чувствовал себя таким счастливым. Даже по району пошла обо мне слава — мол, хулиганом стал. Ну, батя решил за меня взяться. Говорит мне такой на серьезных щах: «Тристам, ты ведешь себя очень плохо. Учебу совсем забросил. Совершаешь безобразные поступки, выражаешься. Так тебе никогда не стать настоящим джентльменом. Вырастешь лоботрясом и хамом. Я запрещаю тебе водиться с этим Рори Ло».
Хог: И что вы ответили?
Скарр: «Попробуй меня заставь».
Хог: А он что?
Скарр: Ничего. Я победил. (Пауза.) Слушай, Хогарт, покажи еще разок, как это у тебя получается — одним ухом шевелить.
(конец записи)
(Запись № 2 беседы с Тристамом Скарром. Записано в его апартаментах 20 ноября. Тристам Скарр выглядит потрепанным. Из одежды на нем только твидовое пальто и теплые кальсоны. Волосы стянуты в хвост.)
Хог: Сегодня вы выглядите каким-то уставшим, Тристам.
Скарр: Я еще не ложился. Практиковался.
Хог: У вас новый инструмент?
Скарр: Да нет, это все твой фокус с одним ухом. Никак не могу врубиться, корешок, как ты это делаешь?
Хог: Никаких фокусов нет. Либо вы умеете шевелить каждым ухом по отдельности, либо нет.
Скарр: Слушай, покажи-ка еще разок. (Пауза.) Твою ж мать!
Хог: Давайте вспомним, как вы впервые услышали по радио песню Элвиса Heartbreak Hotel. Вам захотелось петь как он, выглядеть как он, стать им?..
Скарр: Да-да-да… Все это сразу. И не мне одному, Рори тоже. Мы уже к тому моменту созрели, понимаешь? Нам хотелось чего-то нового. Чего-то такого, за что не похвалят ни наши родители, ни учителя. Чего-то своего. Рок-н-ролла в пятьдесят шестом в Англии просто не существовало. Были Томми Стил [165], Джонни Джентл [166] и прочая ванильная попса. Вообще никого хоть минимально близкого к Элвису. Ни пластинок, ни радио. Ничего. Ноль. Только американские фильмы.
Хог: Какие фильмы?
Скарр: Ну вот, к примеру, «Дикарь» с Марлоном Брандо — он просто вышиб нам мозг. Мотоциклы. Черные кожаные куртки. А как от него бесились взрослые! Настроение — вот что нас цепануло. Всем своим видом, всем своим поведением он типа говорил: «Да пошли вы все на хер!» Врубаешься? Там в фильме есть диалог один — в жизни не забуду. Кто-то его спрашивает: «Против чего же ты бунтуешь?» А Брандо такой: «А что у вас есть?» (Смеется.) Что у вас, блин, есть, а! Ну как такое из башки выкинешь? Потом «Бунтарь без причины» с Джеймсом Дином. От этого тоже балдели. Ну и, само собой, «Школьные джунгли», когда там подростки ненавидят до чертиков Гленна Форда. Там еще лейтмотивом звучала песня Rock Around the Clock группы Билла Хейли [167]. Мы эти фильмы с Рори просто глотали. Засматривали до дыр. Америка для нас тогда казалась чем-то вроде рая. Там снимали цветное кино. У нас — черно-белое. Там была Мэрилин Монро. У нас — Мэй Уитти [168]. У вас там были свои собственные тачки, чтобы катать на них телочек. А здесь, корешок, машины не могли себе позволить даже наши родители. Америка была для нас страной свободы.
Хог: Погодите-погодите. «Что я там вижу, за океаном? / Землю свободы, там воли заря, / Синее небо над головою, / нет серой хмари, здравствуй свет дня. / Там мне не скажут, что делать, что думать, / Что говорить, а когда промолчать, / Там я дышу, там я стану собою…»
