— Ну, Дерек… — наконец, промолвил он.
— Чем он сейчас занимается?
— Живет на Бедфорд-сквер, понтуется своими пистолетами…
— Пистолетами?
— Антикварными. Он их коллекционирует.
— А что вы скажете о Тьюлип?
Ти-Эс оставил мой вопрос без ответа.
— Или о вашем бывшем менеджере?
— У Марко теперь дискотека. А Тьюлип… У нее поехала крыша. Рехнулась, короче. Ударилась в религию, нашла утешение в Боге. Ну и в мучных изделиях. — Он вытер нос тыльной стороной ладони. — У нас не слишком теплые отношения, корешок. Врать не буду — отчасти в том и моя вина. Я это к чему? Они, может, и не захотят разговаривать.
— Это уже моя забота, — заверил его я. — Мне понадобится машина. Хотите — дайте ее мне, хотите — сам возьму напрокат, а счет отправлю Джею. Как пожелаете.
— Я что, должен за это платить?
— Это часть сделки.
— Ясно. В контракте прописано?
— Если желаете, могу спуститься и принести вам свой экземпляр, где ясно…
— Нет-нет. Не стоит, Хогарт. Я тебе верю. Просто был не в курсе, вот в чем дело. Бери любую машину.
— Спасибо.
— Я говорил про обычные машины. Не коллекционные. Коллекционные я никому не даю. Ключи получишь у Джека. Он работает у меня…
— Шофером. Мы уже познакомились.
— Толковый парень. Он с нами катался в турне одно время. Что-нибудь еще?
— Мне нужно иметь под рукой ваши старые записи. Я не взял их с собой.
— Что, все?
— Если есть.
— Да куда ж они денутся. — Трис медленно поднялся. Такое впечатление, что наш разговор изрядно его вымотал. Шаркая ногами, он подошел к одному из книжных шкафов и вернулся с большой коробкой с надписью «„Мы“ — полное собрание». — Коллекционное издание, полная электронная перезапись. Идет по три сотни фунтов.
— Буду обращаться аккуратно. — Я забрал коробку, и мы двинулись по направлению к дверям. — Знаете, я был на вашем концерте на стадионе Шэй. Во время вашего второго американского турне в 1965 году.
Стоило мне закрыть глаза, как эта картина представала передо мной как живая. Я в мельчайших деталях помнил, как Ти-Эс скакал тогда по сцене. Теперь он начинал задыхаться, просто пройдясь по комнате.
— Ну да, точно… — криво улыбнулся он. — То-то мне лицо показалось знакомым. Тот самый парень в первом ряду, в джинсах. Точно?
— Я… я не к тому. Просто хотел сказать, что было круто. У вас была отпадная группа.
— Мы были лучшими, корешок. — Его ноздри вновь раздулись. — А Мик Джаггер меня может в жопу поцеловать.
— Завтра я приду с диктофоном.
* * *
Лулу спала в своем кресле у камина. Записка, которую я так надеялся увидеть, лежала на столе. Ее оставила Памела, которая заодно застелила мне кровать. Пожалуй, придется взять ее с собой в Нью-Йорк.
Присев за стол, я законспектировал свою беседу с Трисом Скарром. От прямых ответов он предпочитал уходить и при этом пытался перехватить инициативу в свои руки. И как же к нему подобрать ключик? Какую модель поведения избрать? Набиваться в друзья? Давить? Изображать из себя психотерапевта? Какой подход сработает наилучшим образом? Как сделать так, чтобы Трис ожил на страницах книги? Пока не ясно.
Надев новый шелковый халат и налив себе «Макаллана», я достал из коробки самый первый альбом группы «Мы» — «Ух ты, Боже, ну и ну!». На обложке красовалась фотография участников группы: они стояли в Гайд-парке, выстроившись в пирамиду — все в одинаковых золотистых спортивных пиджаках без отворотов, узеньких черных галстуках, с нарочито тупыми выражениями лиц. На обратной стороне — та же самая фотография пирамиды, только снятая со спины. Совсем еще мальчишки. Неуклюжие прыщавые подростки. Текст на обложке гласил: «Их зовут Трис, Рори, Дерек и Альберт (хотя кореша зовут его Паппи — Щенок). Сейчас весь Лондон говорит о четверке классных парней из Ливерпуля, играющей мерсибит [159] — но только по-своему. Они стильные. Они современные. Они классные. Это „Мы“!»
Я поставил пластинку. Зазвучала музыка. Я наконец дошел до той точки, когда я могу слушать рок своей юности, и при этом меня уже не донимают навеваемые им воспоминания о дискотеках в школьных спортзалах и потных неловких объятиях на заднем сиденье машины, в которой врублен на полную обогрев. Сейчас из динамиков до меня доносится просто музыка, искрящаяся энергией жизни. Напористый, надрывный голос Триса, рвущие душу аккорды Рори, рокочущий гул бас-гитары Дерека, а на заднем плане, трескучими выстрелами, — ударные Паппи. Ребята были чистыми, незамутненными, полными сил, и на их музыку еще не успели повлиять ни годы, ни наркотики. Они и вправду были классными. «Славное времечко было», — как сказал Трис.
Я подлил себе скотча и, приглушив музыку, растянулся на кровати и набрал номер. Когда она ответила, сердце учащенно забилось. Так, собственно, происходит всегда.
— Ну и как тебе Энтони Эндрюс? — спросил я.
— Удивительный красавчик, — ответила она своим неповторимым прекрасно поставленным, кружащим голову голосом девочки-подростка. — Он безнадежно влюблен.
— В кого же?
— В самого себя. Хоги, солнышко…
— Да, Мерили?
— Привет.
— И тебе привет.
Лулу услышала ее голос в телефонной трубке. Так всегда происходит. Не спрашивайте, как это у нее получается. Она влетела в спальню из гостиной, прикинула, много ли у нее шансов запрыгнуть на кровать, поняла, что их нет, после чего залаяла. Лай у Лулу получался очень грозный — особенно для собаки с такими коротенькими ножками. Я шикнул на нее и, подхватив на руки, посадил на кровать. Она устроилась рядом и выжидающе уставилась на телефон.
— На самом деле, если честно, пока все идет так гладко, что даже как-то не верится, — промолвила Мерили. — При том что… ну… Ты же знаешь… Мы открываемся на следующей неделе. Ты придешь? Ну, на премьеру.
— С удовольствием.
— Отлично. Тогда я все устрою. В кассе тебя будут ждать два билета.
— Должен тебе сказать, что Лулу не большая поклонница Филиппа Барри — она считает его пьесы дряхлой стариной.
— О своей мамочке она думает так же?
— Ну что ты. Она часто вспоминает о тебе, причем в самых восторженных выражениях. Я постараюсь высвободить вечер. Мы бы тогда могли поужинать вместе. Или у тебя намечается вечеринка после спектакля?
— Ради тебя я ее пропущу, — ответила Мерили. — Ну если ты только сам не захочешь на нее пойти.
— Давай пропустим, — предложил я.
— Давай, — согласилась она. — Ну, как тебе Ти-Эс?
— Он не совсем в себе. Знаешь такое выражение: «от него осталась одна оболочка»? Так вот никогда прежде не встречал человека, который мог бы стать столь красноречивой иллюстрацией к этому выражению. Разумеется, за исключением самого себя.
Я ожидал, что она мне возразит, и просчитался.
— У меня висело его фото на стене комнаты, когда я училась в пансионе, — сказала она, — тогда он носил такие облегающие джинсы, что были видны очертания его члена.
— Мне всегда казалось, что тебе по вкусу такие, как Дерек Грэгг.
— Ничего подобного, солнышко. Всем нравился именно Ти-Эс.
— Особенно парням, — доверительно сообщил я.
— Да ладно, — ахнула она.
— Информация из первых рук.
— О-о-ой, — протянула Мерили, — расскажи еще что-нибудь.
— Помнишь, как погиб Паппи Джонсон?
— Напился и передознулся, разве нет?
— Ти-Эс уверяет, что его убили.
— Ну-у-у, Хоги, даже не знаю, что сказать, — недоверчиво протянула Мерили. — Вокруг смерти каждой рок-звезды ходит много разных слухов. Некоторые верят, что Джим Моррисон до сих пор жив, а Брайана Джонса убрало ЦРУ. Когда я снималась в Теннеси с Сисси, мы с ней на выходных съездили посмотреть на Грейсленд [160]. Знаешь, некоторые фанаты Элвиса, с которыми мы познакомились там, считают, что он просто переместился в параллельный мир. Какая-то ерунда на постном масле, согласись?
