Анна Князева
Девочка в желтом пальто
Все персонажи и события романа вымышлены, любые совпадения случайны.
* * *
Гравюра из Historia de gentibus septentrionalibus Олауса Магнуса (Рим, 1555)
Колдун продает капитану веревку с тремя «ветрами в узлах»
Глава 1. Окно в тумане
Остров Сторн проступал из тумана медленно. Сначала – грубая линия обрыва, угольно-черная, словно кто-то сажей провел по горизонту. Потом – холмы, покрытые ржавым вереском. Выше – гладкие плиты скал, белесые, как отполированные кости. Ни деревьев, ни людей, ни даже воронья. Только тишина и низкое небо, натянутое над землей, как мокрое полотно.
Я стояла у поручня верхней палубы и держала в руке бумажный стаканчик с кофе. Он остыл, но держать его было проще, чем не держать. С ним было спокойнее.
Паром ходил на Сторн один раз в день и только по будням. Если ветер поднимался выше пяти баллов, рейс отменяли, и остров оставался без связи с материком на несколько суток.
Туман в этих местах никогда не рассеивался. Он лип к одежде, лез за воротник и в рукава, будто специально искал уязвимые места. Соленый, колючий, с привкусом железа и прогоревшего торфа. Все как в детстве, когда мы с Мэйв носились по берегу, а потом возвращались домой с онемевшими, покрытыми цыпками руками.
Мне не раз приходила в голову мысль: раз уж я родилась на Сторне, то здесь когда-нибудь и умру. Но сейчас я возвращалась, чтобы навсегда проститься с сестрой, разобрать ее бумаги, оплатить счета и решить судьбу родительского дома, в котором жила Мэйв.
Быстро. Без задержек. Без лишних встреч.
Эти слова я повторяла с того момента, когда паром отчалил от материка. Ключи лежали в правом кармане. В телефоне был список дел.
Я сделала глоток. Кофе был холодным и горьким. В тот же миг я увидела ее.
Девочку лет десяти. Хрупкую, одинокую фигурку у борта на нижней палубе. Ветер трепал подол ее желтого пальто, капюшон был натянут на голову так, что лица не разглядеть. И только пряди темных волос, мокрые от туманной мороси, выбивались наружу.
Такие же пальто носили мы с Мэйв. Все дети острова носили такие: ярко-желтые, непромокаемые, заметные в густом тумане.
В девочке не было ничего особенного – просто ребенок. Но у меня перехватило дыхание, и я ощутила холод, который не имел никакого отношения к непогоде. Лютый холод, до ломоты в груди, как будто кто-то провел ледяными пальцами по моему позвоночнику.
Девочка шевельнулась, и я заметила веревку, намотанную на ее запястье. Свободный конец лежал у ее ног. Сердце загрохотало где-то под самым горлом, и мне захотелось окликнуть ее. Но я не знала, что сказать и от чего ее предостеречь.
– Отойди от борта! – вырвалось у меня.
Туман сгущался с каждой секундой, стирая очертания палубы и одинокую фигурку девочки. За спиной раздался мощный гудок. Я обернулась. В дрожащем стекле капитанской рубки увидела свое отражение – женщину с прямыми плечами и встревоженным лицом. Серое пальто, теплый свитер, волосы собраны в пучок – все как обычно.
Вернувшись к поручню, я замерла, как будто натолкнулась на стену. Девочки в желтом пальто на палубе не было.
Из рубки вышел капитан – седой великан с окладистой бородой.
– На пароме есть школьники? – спросила я.
Капитан посмотрел на меня внимательно. Глаза, серые, с холодным свинцовым блеском, прищурились.
– Детей на пароме нет. Пассажиров всего трое. Вы, парень с ноутбуком, да женщина с птицей в клетке.
Он говорил спокойно, без интереса, будто зачитывал расписание рейсов.
«Все дело в тумане…», – сказала я себе, но внутренний голос казался неубедительным.
Паром полз еле-еле. Волны были тяжелыми, серыми, с маслянистым отливом. Палуба под ногами покачивалась и убаюкивала. Глаза сомкнулись от усталости, от качки, от свежего воздуха…
И тут провал.
Сначала – полная тьма.
Веревка.
Она не просто врезалась в запястье, а впилась огненным жгутом.
Потом – едва ощутимый всполох.
Чужие пальцы снимают с глаз шерстяную повязку. Шерсть царапает мне кожу. Воздух пахнет дождем и прелой землей.
Еще одна вспышка.
На светлеющем небе проступает темный силуэт. В сером мареве, как предсмертный выдох, колышется ярко-желтый лоскут…
Я дернулась, открыла глаза и схватилась за поручень. Пальцы казались ледяными, будто чужими.
Гавань Сторна рисовалась в тумане грубыми мазками. Несколько домов у воды стояли сиротливо, как вещи умерших людей, которые никто не хотел забрать.
На носу загрохотали якорные цепи. Паром прибывал в гавань. Она была такой же, какой я ее помнила. Тот же терминал, сараи для лодок, за которыми виднелись корявые деревья, искривленные ветром и штормами.
Городок цеплялся за гавань, как утопающий за спасательный канат. Здесь все держалось на море. Жизнь людей зависела от шторма и штиля, от того, вернется ли лодка до темноты, и сколько сетей выдержат лов. Море кормило, наказывало и держало островитян в своей власти, не оставляя другого выбора.
Мне не хотелось впускать в себя остров – его голоса, запахи и картины из прошлого. Но он, как туман, проникал в лазейки.
– Ну, вот я и приехала, Мэйв…
Я смотрела на гавань и в голове звучали слова сестры.
«Ты не любишь наш остров», – повторяла она, когда приезжала в Эдинбург.
И я никогда с ней не спорила.
Паром ткнулся в причал, под палубой вновь застонали цепи. С металлическим скрежетом на пирс опустился трап. Хватаясь за липкие перила, я сошла по нему первой.
Рыжий от ржавчины и скользкий от тины пирс выглядел так, будто на него давно махнули рукой, но он продолжал работу. Над причалом маячил тот же портовый кран, похожий на горбатую птицу с перебитым крылом. На ветру качались рыболовные сети, от которых веяло солью, рыбой и чем-то давно забытым.
На горизонте, сквозь туман виднелась башня маяка. В ясные дни с нее был виден материк – неровная линия гор, похожих на карандашный набросок. На острове знали: если виден материк, значит скоро испортится погода. Эта примета никогда не подводила.
У трапа я заметила старика в рабочем комбинезоне и твидовой куртке. Помятая шляпа – натянута до бровей. Он стоял, нахохлившись, спрятав руки в карманы, и смотрел на меня.
– Финна Древер? Вернулась.
Голос показался мне знакомым, но я не помнила этого человека.
– Простите…
– Койньях. Койньях Сиврайт.
– Ну, да, как же, – я осторожно кивнула, хотя не узнала его лица, темного от летнего солнца и обветренного от зимних ветров. Так выглядели те, кто всю жизнь проводили в северном море.
– Прилив, он всегда возвращается. От прилива не убежишь. – Старик подобрал канат и намотал еще одну «восьмерку» между тумбами кнехта.
Его слова озадачили меня, но я не стала переспрашивать. Поднялась на центральную улицу и направилась к родительскому дому.
Шаг за шагом, метр за метром я вступала в пространство своего детства – оно окружало меня знакомыми образами, запахами, звуками. Но я не ощущала ничего, кроме отчуждения. Ветер принес с собой густой, домашний запах торфяного дыма, который ни с чем не спутать.
Здание местного Совета выглядело серым и безликим, как выглядят все административные здания маленьких поселений. Двухэтажный каменный дом с флагом, который никто не удосужился снять и просушить, и он свисал с флагштока мокрой тяжелой тряпкой.
Магазин миссис Шинн стоял на углу. В его двух маленьких витринах, как и прежде, ничего не выставлялось. Рядом – каменный сарай с шиферной крышей.
Школа стояла ниже, в лощине, под сенью высокой церкви. Над дверью, под окнами второго этажа проступала старая надпись:
