Дом астролога - Джейд Каринн

Я переворачиваю карточку. Гороскоп ненавязчивый и достаточно подробный, отчего создается впечатление, что его написали именно для меня, оказавшейся в этом месте здесь и сейчас. Я кладу карточку в книгу, лежащую на прикроватной тумбочке, и иду в душ.

В великолепной ванной, отделанной белым кафелем, я по достоинству оцениваю мастерство создателей этого дома. Одна из моих подруг по Instagram – у нее шестеро очаровательных детей – занимается ремонтом домов, и я просмотрела достаточно ее роликов, чтобы понять, что «Звездную гавань» не перестроили и не отремонтировали, а безупречно отреставрировали. Такие мелкие детали, как изящные плинтусы и раковина на подставке с золотыми ножками, указывают на оригинальный дизайн. Очень продуманный дизайн. Это ужасно дорого – и сама работа, и ноу-хау.

Принимая душ, я смываю остатки воспоминаний об импровизированном прыжке в воду. Фарах была права: идею хорошей не назовешь, но ошибки, которые я совершаю, не должны помешать мне быть счастливой. Быть собой.

Горячая вода обжигает мою кожу, как мне и нравится. Я намыливаю подмышки мылом с ароматом кокоса, когда слышу слабый плач. Плач ребенка. Я вытираю запотевшую стеклянную дверь. Именно такие звуки издает младенец, который не понимает, что его потребности вот-вот будут удовлетворены. Не понимает, что маме нужна чертова минута, чтобы вытереться или прикрыть набухшую грудь щитом скромности. Я выключаю воду. Тишина. Я стою, пока не начинаю дрожать, но плач не возобновляется. Я включаю воду и смываю остатки мыла, не пытаясь уговорить себя, что это выли трубы с горячей водой или что звук доносился из соседнего номера.

Я не в первый раз слышу плач фантома. Всегда в душе. Должно быть, это как-то связано с тем, что душ – единственное место, где я по-настоящему расслабляюсь. Мой сон едва ли можно назвать полноценным; он подкрадывается незаметно или накрывает меня, словно волна. Я не могу вспомнить ни одного сна, который приснился бы мне с тех пор, как восемь лет назад родилась Клара. Я выключаю воду во второй раз и встаю на толстый коврик. Плач стих, но я слышу, как в комнате щелкает молния. Я открываю дверь и вижу, что Адам роется в своем чемодане.

– Ты меня до смерти напугал, – говорю я. – Разве ты не собирался писать?

– Мне нужен перерыв, ладно? – Адам вздыхает.

– Конечно, ты заслуживаешь отдыха, милый.

Адам, не раздеваясь, забирается на кровать и подкладывает подушку под голову. Он вводит пароль и принимается привычно скроллить новости.

– Эй! – произношу я.

Адам не отрывает глаз от экрана. Не удостаивает меня ни единым взглядом. У нас не было секса с тех пор, как родился ребенок. Сказать, что это самый долгий период без секса в нашей жизни, – значит ничего не сказать. После рождения первых двух дочерей мы были близки спустя несколько недель. Через шесть – после Клары. Через четыре – после Дилан. Как только я узнаю правила, мне нравится их нарушать.

Я целый год не занималась сексом с мужем. Это так странно для меня. Когда я слышу свои мысли об этом, мне хочется открыть рот от удивления, как будто подруга только что раскрыла мне свой самый страшный секрет. «Я до материнства» дала бы пощечину «маме-мне» и велела бы взять себя в руки.

То есть я понимаю, почему он не поднимает глаз. Он давно перестал искать подсказки для соблазнения или возможности.

– Эй! – повторяю я.

Я щекочу его ногу, которая свисает с края кровати.

– Да, – произносит он, медленно водя большим пальцем по экрану телефона. – Что случилось?

Я развязываю узел на полотенце и роняю его на пол. Люди, которые вас понимают, остаются с вами на всю жизнь. Я позволяю сказанному в гороскопе поднять свою самооценку.

– Ты хочешь?.. – Я не заканчиваю вопрос, но заканчиваю мысль, подползая к нему на четвереньках.

Адам отрывает взгляд от телефона и делает вид, что шокирован. Но уголки его рта растягиваются в улыбке.

– Сейчас? – спрашивает он, оглядывая себя. – Я ехал в автобусе, кишащем микробами. Я знаю, ты это ненавидишь.

Годами я пыталась избавиться от одержимости моей матери микробами. Муж меня отвергает, да еще на меня же и сваливает?

– Это не наши простыни. Мне все равно. Давай сделаем это сейчас. – Я выхватываю телефон у него из рук и кладу на тумбочку. Наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и закидываю ногу ему на колени.

– В самом деле? – говорит он, не зная, куда деть руки.

Это медленное и неловкое начало, но я вызываю в памяти наш первый уик-энд. Он усыпал кровать лепестками роз. Мы долго принимали ванну с пеной, пили шампанское и говорили о наших мечтах. Это было романтическое представление, но оно подействовало, как заклинание. И оно переросло во что-то более реальное и в чем-то более чудесное.

Наши тела двигаются в знакомом ритме. Даже по прошествии года это похоже на езду на велосипеде. Я замечаю отстраненный взгляд Адама, будто его здесь нет. Вспоминает ли он то же, что и я? Или что-то другое? Или кого-то другого?

Меня охватывает отчаяние, и я издаю громкий стон, устраивая шоу, достойное премии «Эмми». Некоторые неодобрительно относятся к перформансам во время секса, но чувства, лежащие в его основе, реальны. Свобода вдали от девочек, разрядка стресса, шанс снова соединиться с Адамом. Разве имеет значение, что все слегка преувеличено? Усилено для эффекта? По-моему, это хорошо для меня.

Адам утыкается мне в шею, и меня охватывает торжество. Тяжело дыша, я скатываюсь с него и натягиваю простыню до подбородка. Касаюсь кончиком носа его плеча.

– Я в душ, – говорит он, отталкивая меня.

– Уже?

Меня переполняют эмоции, но я выплескиваю их, только когда слышу, как открывается и закрывается толстая стеклянная дверь душевой кабины. Адам включает воду, и призрачные крики раздаются снова, на этот раз слабее, но они все еще слышны. Моя идеальная жизнь сейчас не кажется такой уж идеальной. Где все пошло не так? Я могу потерять мужа? А девочки – отца?

Я была импульсивным человеком, в душе которого не было места для сожалений до рождения детей, но с тех пор поняла, что «я мать» может утонуть под тяжестью одного-единственного неверного решения.

Адам

Мне нужно жить любовью, о которой я пишу. Это то, что сделало мою карьеру писателя-романтика такой успешной, и то, что я считаю невозможным с тех пор, как Эйми забеременела нашим третьим ребенком. Вся жизнь Эйми, весь ее мир – это девочки. Даже ее карьера. Она прошла путь от автора женской газетенки («Как отсосать у парня десятью способами!») до мамы-инфлюенсера («Оцените эти безотказные приемы для полноценного сна!»). В течение последнего года не было никаких ночных мозговых штурмов по поводу сюжетов для моих романов. Не было романтических свиданий. Никаких отношений.

Эйми и Адам из нашей первой встречи были бы очень разочарованы.

Тринадцать лет назад, сразу после получения степени магистра изящных искусств, я писал тупую беллетристику о мрачном, ущербном человеке, одиноком в этом мире. Днем я выпивал в крохотных грязных барах, а в ушах у меня звенели отказы агентов. Я сидел в таком баре в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене, когда она зашла туда с подругой.

Из древнего музыкального автомата, который не обновлялся с начала 2000-х, громко играла музыка. Бар ни в коем случае нельзя было назвать ночным клубом, по крайней мере до тех пор, пока Эйми и ее подруга не завизжали, услышав песню Dave Matthews Band. До этого никто не двигал плечом и не покачивал головой, не говоря уже о том, чтобы встать и начать танцевать, как эти двое. Сказать, что они выглядели здесь неуместно, было бы преуменьшением. Особенно Эйми. Она была прекрасна и знала это. Половина парней в зале слетелись на нее, как мухи на гнилой банан, но я остался на месте, изображая невозмутимость.