Три твои клятвы - Свонсон Питер

– У папы были интрижки на стороне?

– Не знаю, – ответила Амелия, понизив голос, хотя они были дома одни. – Я не назвала бы это интрижками, но почти каждое лето, когда мы ставили наши спектакли, он влюблялся в кого-то из актрис. Он не умел это скрывать от меня или от них. Помнишь Одру Джонсон?

– Конечно.

– Не думаю, что между ними была сексуальная связь, но определенно была эмоциональная. Это было тяжелое лето.

– Я так и поняла, – сказала Эбигейл и добавила: – А ты никогда?..

– Я? Нет. Я была замужем, мы вели совместный бизнес, так что я была вечно занята, это отнимало все мое время. Вот почему сейчас я хочу сделать перерыв. Те двадцать лет у меня не было и минуты на себя, а теперь как будто… Не знаю, стоило ли это того.

– Мама, – сказала Эбигейл, – оно того стоило. Подумай о том, чего ты достигла, обо всех спектаклях, которые ты поставила, обо всех актерах, которым ты дала работу, обо всех людях, которых ты развлекала, которым давала пищу для ума. Ты создавала искусство.

Даже произнося эти слова, Эбигейл понимала, что попугайничает: она повторяла то, что сказал ей тот мужчина на девичнике. Внезапно она ощутила прилив чувств к этому мужчине, хоть она даже не знала, как его зовут.

– Знаю, – сказала Амелия, ставя кружку на столик. – Я постоянно думаю о том же. И если что-то заканчивается, это вовсе не значит, что оно не имело ценности. Мы с твоим папой… – Она замолчала.

Подождав пару секунд, Эбигейл поняла: мать не собирается заканчивать предложение.

– Думаю, брак – это тяжелая ноша, – сказала она.

– Может, не для всех, дорогая. Может, не для тебя. Нам очень нравится Брюс, ты же знаешь это?

– Знаю, как не знать.

– И ждем не дождемся свадьбы.

– Только обещай, что не будешь плакать, хорошо?

– Постараюсь не плакать слишком сильно. Но за твоего отца не ручаюсь. Что ты хочешь на ужин? Будь я здесь одна, я, наверное, ограничилась бы хлопьями. – Положив руки на колени, она переместилась на край дивана, готовая взяться за домашние хлопоты.

– Хлопья – это замечательно.

Эбигейл ждала, что мать тотчас встанет и пойдет на кухню, но та осталась сидеть еще пару мгновений, а затем сказала:

– Знаешь, Эбби, мы всегда будем семьей, мы трое. Это никогда не изменится.

– Я знаю, мама, – сказала Эбигейл.

Той ночью она проснулась перед рассветом, с трудом стряхнув с себя дурной сон, который ускользнул, как только Эбигейл попыталась его вспомнить. Грудная клетка была как будто сжата обручем, под волосами выступил пот. Какое-то время она лежала неподвижно в надежде снова заснуть, но ее тело слегка покалывало, как будто Эбигейл выпила слишком много кофе. Она смотрела, как окно спальни наполняется серым светом раннего утра, и думала о своих родителях. Никогда еще они не казались ей такими ранимыми, как в эти выходные. Тем не менее ей было ясно: план Брюса финансировать театр «Боксгроув» был обречен на провал. По крайней мере, так ей казалось. Ее мать не горела желанием вновь ступить на этот путь, да и у отца, похоже, не хватит сил.

Ее поезд отправлялся из Нортхэмптона в десять утра, и пару минут Эбигейл не была уверена, что хочет возвращаться в Нью-Йорк. Это вовсе не значило, что ей хотелось провести в доме своего детства еще несколько вечеров, утешая родителей. Но внезапно она представила себе, как бы жила здесь, в Боксгроуве, возможно, в милой однокомнатной квартирке недалеко от центра города, с достаточно низкой арендной платой, чтобы не надо было работать полный рабочий день и чтобы у нее было время писать. Она пила бы кофе в закусочной «Рокуэлл дайнер» и вечерами по пятницам ходила бы в таверну при гостинице, где, вероятно, знала бы всех завсегдатаев… Эбигейл подумала о Брюсе и, как ни странно, секунд десять была не в силах представить себе его лицо. Затем оно пришло к ней, и вместе с ним исчезла ее фантазия о возвращении домой.

Глава 8

После того как Эбигейл вернулась в Нью-Йорк, Брюс предложил им провести оставшиеся перед свадьбой ночи раздельно, каждый в своей квартире. Сначала Эбигейл сочла это излишним ограничением, но потом эта идея ей даже понравилась. До свадьбы оставалось всего две недели, и было нечто старомодное и романтичное в том, что после совместного ужина Брюс провожал ее обратно в ее квартиру, и они целовались под уличным фонарем и желали друг другу спокойной ночи. Брюс также предложил посмотреть один и тот же фильм – Эбигейл в ее квартире, он в своей – и позже поговорить о нем. Так они посмотрели «Омен» и «Кэрри» (выбор Эбигейл), затем «Спуск» и «Целуя девушек» (выбор Брюса). После короткого периода жарких сентябрьских дней похолодало, и в городе снова стало терпимо. Эти прогулки домой после ужина, когда она непринужденно держала Брюса под руку, обсуждая, какой фильм посмотреть сегодня вечером, помогли Эбигейл почувствовать, что она снова влюбляется не только в Брюса, но и в Нью-Йорк.

Свадьба была полностью спланирована. Брачная церемония должна была состояться в отреставрированном амбаре в долине реки Гудзон, где располагались ресторан с мишленовской звездой и бутик-отель. Всего девяносто гостей, шестьдесят из которых – друзья и родственники Эбигейл. В некотором смысле планирование свадьбы стало относительно простым делом, поскольку Брюс положительно принимал все решения Эбигейл. Спасало и то, что не надо было переживать из-за денег. Тем не менее Эбигейл позаботилась о том, чтобы, за исключением деревенской роскоши отеля, сама свадьба не была чрезмерно шикарной. Никакой икры на банкете, никакого специально сшитого дизайнерского платья. И никакого диджея, который крутил бы песни Эда Ширана. Она нашла интересную группу, исполняющую каверы французской поп-музыки 1960-х годов.

Брюс пригласил на свадьбу нескольких друзей и совсем немного родственников – только отца плюс сестру отца и ее семью. Мать Брюса была жива, но с его отцом не общалась. «Она знает, что я женюсь, но, честно говоря, свадьбы – это не ее тема. Брак – это не ее тема», – сказал он. Оба родителя Эбигейл были из довольно больших семей, так что на свадьбу съедется куча родственников из ближних и дальних краев. Несмотря на неурядицы, Лоуренс и Амелия Баскин пребывали в восторге, с нетерпением ожидая встречи с родней. Казалось, они с нетерпением ждали выходных, которые отвлекли бы их мысли и от краха их театра, и от краха их брака.

Эбигейл не стала увольняться из издательства, но сократила рабочие часы вдвое, рассудив, что им с Брюсом не нужны ее деньги, а дополнительное время она может использовать на то, чтобы по-настоящему начать работу над романом. Он был задуман как психологический триллер о девочках-близнецах из Нью-Йорка, живущих в старом запущенном многоквартирном кирпичном доме; их родители оба художники, которые отказываются выходить из дома. Одна из близнецов хочет навсегда остаться в доме, другая же хочет уйти. Это все, что было у Эбигейл на данный момент, – определенно недостаточно, чтобы рассказывать кому-то из знакомых, включая Брюса. Но она написала первые девяносто страниц (примерно) и даже получила удовольствие, и теперь ей было интересно посмотреть, куда сюжет ее приведет.

Эбигейл также взяла в издательстве двухмесячный отпуск за свой счет, который начинался за неделю до свадьбы. Она целых два дня обучала временного сотрудника, который должен был заменить ее в ее отсутствие, а затем в последний день перед отпуском отправилась выпить с коллегами по этому поводу. Они пошли в любимый бар Эбигейл в Ист-Виллидж, и именно там она столкнулась со своим бывшим бойфрендом, Беном Пересом, который в одиночку завалился туда в полночь. На какой-то короткий момент Эбигейл подумала, что он пришел, чтобы выяснить с ней отношения, но затем, заметив удивление на его лице, поняла, что это случайное совпадение. Они поздоровались; Бен был пьян и все время говорил ей, что только что был с друзьями-писателями и перед тем, как отправиться домой, заглянул сюда пропустить напоследок еще один стаканчик. Эбигейл купила ему «Бурбон сауэр» и сказала, что выходит замуж.