Три твои клятвы - Свонсон Питер

– Ты спрашиваешь меня о будущих детях?

– Нет, нет… Боже упаси. Просто как ты видишь нас двоих?

В трубке воцарилось молчание, хотя Эбигейл слышала фоновый шум, приглушенные голоса, звуки движений самого Брюса.

– Я вижу нас счастливыми, – сказал он наконец. – Чем бы ни занимался, я буду успешным, вовлеченным и на передовой новых технологий. Что касается тебя, я представляю тебя успешной писательницей. Через десять лет мы вместе будем на презентации твоей книги. И все наши друзья и семья тоже будут там. Твои родители снова сойдутся, и, возможно, у них снова будет их театр, и на этот раз он будет успешным. В общем, вот что я вижу. Успех и счастье.

– Ты оптимист, Брюс…

– Верно. Ты уже знаешь это обо мне, или, по крайней мере, я надеюсь, что знаешь. Всю свою жизнь я представлял себя успешным, и поскольку так поступал, это именно так и оказалось. На самом деле это не так уж и сложно. Простая визуализация. Ментальная энергия. И вот что я вижу для нас с тобой. Мы с тобой покорим весь мир, детка.

– Ладно. Сейчас ты хватил лишку.

Брюс рассмеялся.

– Извини за то, что я такой… но это все, что у меня есть. Мне пора идти. Давай пока закончим и продолжим этот разговор позже?

Эбигейл собиралась устроить ему выволочку за корпоративный жаргон, но вместо этого сказала:

– Я люблю тебя, Брюс. И люблю твой оптимизм.

– Я тоже люблю тебя, Эбигейл.

Она выпила большой стакан воды, легла на диван и задумалась о том, что сказал Брюс. Старшеклассницей Эбигейл нередко представляла: она живет в Нью-Йорке и работает на чудесной работе. Она достигла этой цели, но это не сделало ее счастливой – или, по крайней мере, не сделало ее счастливее прежнего. Если предсказание Брюса о том, какими успешными они станут через десять лет, сбудется, будет ли она по-прежнему ощущать ту пустоту, которая постоянно гнездилась внутри нее? Может, это просто одиночество, присущее каждому единственному ребенку, от которого она никогда не избавится… Или вдруг это нечто большее – унаследованная неудовлетворенность, – и она станет одной из тех богатых жен, которые от скуки заводят романы на стороне и начинают пить вино в три часа дня?

Или же – Эбигейл на это надеялась – оптимизм Брюса, его ясный взгляд на себя и мир неким образом передастся и ей. Эта мысль обнадеживала, и в пыльном свете дня она решила в нее поверить. Она также верила, причем уже некоторое время, что то, что они такие разные, – это плюс. Две озлобленные творческие личности на самом деле не очень подходят друг другу – по крайней мере, для долгого и счастливого брака. Брюс уравновесит ее, поможет ей сохранить душевное спокойствие.

Она написала Зои:

Свадьба состоится.

Еще не получив ответ, решила, что ложиться спать – плохая идея. Встала, полила домашние растения и еще немного поразмышляла о Брюсе, о том, каким он видит мир. Совсем не так, как его видит она. Хоть Эбигейл и выросла, окруженная теплом и заботой счастливой семьи, имея крышу над головой, в ней всегда была темная сторона, из-за которой она всегда видела в мире смутную угрозу. Она вечно ожидала худшего, знала, что в любой момент все может рухнуть. Неужели она переняла это от родителей? Похоже, что да. Ее отец хоть и был мечтателем, но всегда моментально опускал руки, когда дела шли плохо. Каждый раз, когда театр «Боксгроув» ставил новую пьесу, он был полон воодушевления, взволнован новым шансом достигнуть совершенства в творческом плане. Но также был полон тревоги, беспокоился, что постановка обернется полным провалом. В реальности же ни до одной из этих крайностей дело не доходило. Однако его продолжал угнетать тот факт, что они ни разу не поставили спектакль, который был бы по-настоящему выдающимся – по крайней мере, в его собственных глазах, – и после каждого сезона отец впадал в очередную депрессию, которая длилась весь сентябрь.

Мать была другой. Для нее театр был в первую очередь финансовым предприятием и лишь во вторую – творческим. Если они зарабатывали деньги, она была счастлива. К сожалению, театр почти никогда не приносил денег.

Подумав о родителях, Эбигейл внезапно захотела услышать голос хотя бы одного из них и позвонила на стационарный телефон. После трех гудков трубку поднял отец.

– Привет, папа, – сказала она.

– Кто это? – спросил он. Это была старая шутка.

– Мамы, должно быть, нет дома…

– Верно, нет. Ты спросила, потому что я взял трубку?

– Наверное. Думала, ответит она… Ты живешь в доме?

– Нет, я все еще над гаражом. Твоей матери сейчас нет, поэтому я пробираюсь обратно в дом, чтобы найти свой экземпляр «Образов Шекспира». Ну, ты знаешь, книгу Сперджена. Ты, случайно, не помнишь, где она?

– Нет, не помню.

– Я знаю, что, когда в последний раз ее видел, она находилась рядом с диваном в кабинете, но сейчас ее там нет. Твоя мама, наверное, куда-то переставила…

– Папа, я думала на выходные перед свадьбой приехать домой, провести немного времени с вами. – Эбигейл удивилась, произнося эти слова.

– У тебя всё в порядке?

– Да, конечно. Просто подумала, что было бы неплохо. Какие у вас планы на эти выходные?

– В субботу я работаю в кинотеатре, – сказал отец, растянув слово «театре» на три сильно ударных слога, – но это даст тебе немного времени побыть наедине с мамой. Так что приезжай. Мы будем рады тебя видеть. А как насчет Брюса?

– Мы с ним проведем остаток жизни вместе. К тому же перед свадьбой и медовым месяцем он старается впихнуть в свои выходные как можно больше работы. Будет здорово увидеть вас обоих.

– Приезжай. Я буду рад. Мы будем рады.

Глава 7

Эбигейл поездом доехала до Нортхэмптона, где ее на машине встретила Зои. Вечерело. Это были вторые выходные сентября, но первые, которые ощущались как сентябрь. Солнце было высокое и яркое, однако в воздухе чувствовалась прохлада. Зои убедила Эбигейл, что, прежде чем отправиться в Боксгроув, им стоит пропустить по стаканчику в городе.

– Как прошла встреча с Брюсом? – поинтересовалась она после того, как обе заказали по коктейлю «Негрони» в баре «Туннель», действительно построенном в старом железнодорожном туннеле.

– Прекрасно. Просто замечательно. Он ждет не дождется свадьбы.

– Он сообщил тебе подробности своего мальчишника?

– Ты имеешь в виду, посвятила ли я его в подробности нашего девичника? – переспросила Эбигейл.

Им принесли напитки, и Зои с улыбкой откинулась назад.

– Пожалуй, – сказала она.

– Да, я все ему рассказала. Он сказал, что это неважно.

– Правда? – Зои вновь недоверчиво подалась вперед.

– Нет.

– А… Но все было в порядке?

– Было приятно его увидеть. Я хочу забыть некоторые детали тех выходных. Надеюсь, ты тоже.

Зои провела пальцами перед губами и сделала вид, будто закрыла их на замок и выбросила ключ.

В шесть тридцать она высадила Эбигейл у дома родителей. Шагая от тротуара к входной двери, та увидела в эркерных окнах гостиной своих родителей: отец изучал содержимое бара, мать сновала взад-вперед по совмещенной с гостиной кухне. Интересно, будут ли они во время ее визита выступать единым фронтом? Ответ был не за горами.

Эбигейл открыла дверь, и ее встретил запах жареной курицы.

После ужина мать первой легла спать. Это был в высшей степени приятный вечер, самой спорной темой которого был вопрос, где посадить на свадебном приеме жутковатого кузена Роджера.

– Портвейн? – спросил отец, теперь, когда Амелии не было рядом.

– Давай. Почему бы и нет?

Он налил два бокала, затем снова устроился в клетчатом кресле, которое всегда так любил.

– Вы с мамой очень дружны, – сказала Эбигейл.

– Мы с ней ладим, если не говорим на определенные темы. Я пока живу в гостевом доме.

– Это непохоже на типичный развод. Я это к тому, что вы с ней могли бы найти способ восстановить отношения. – Она попыталась не впустить в голос надежду.