Пропасть - Харрис Роберт

– Не уходи далеко! – окликнула ее мать. – В пять мы должны быть на вокзале Юстон.

Компанию первому лорду Адмиралтейства составляла его мать леди Дженни и германский посол князь Лихновский, их обоих Венеция хорошо знала. Уинстон представил ее остальным: немцу графу Кесслеру и француженке графине Греффюль, томно обмахивающей напудренные щеки изящным китайским веером. Они обсуждали переговоры в Букингемском дворце, которые продолжились этим утром, а завершиться должны были на следующий день.

– Говорят, дела там идут неважно, – сказал Уинстон. – Венеция, а ты что слышала? – Он повернулся к Лихновскому и доверительно сообщил театральным шепотом: – Мисс Стэнли известно все.

– Это вряд ли, – рассмеялась она.

– И что будет, если переговоры провалятся? – спросил посол.

– Кровь, – ответил Уинстон. – Кровь!

Она послушала их еще пару минут и отошла.

Димер следовал в каких-то десяти футах за ней. Ему казалось, что он слишком бросается в глаза в своем поношенном темном костюме, который полагалось держать застегнутым на все пуговицы, несмотря на жару. Это было его первое охранное задание, и он впервые вышел на службу при оружии. И все наверняка замечали, как выпирает под пиджаком его револьвер «уэбли» в подмышечной кобуре, во всяком случае, замечали те, кто разбирается в таких вещах. Венеция вдруг обернулась и посмотрела на него, но, похоже, не узнала. Ему подумалось, что выглядит она бледной, нездоровой.

Он не ошибся. Хотя она была в легком шелковом жакете лимонного цвета и блузке, от жгучего солнца у нее кружилась голова. Венеция взяла у одного из слуг чашку чая, отошла с ней в тень под деревом у стены сада. Неподалеку министр иностранных дел сэр Эдуард Грей что-то обсуждал с французским и русским послами. Темные очки, которые он носил, чтобы защитить от яркого света слабеющее зрение, подчеркивали тонкие черты меланхоличного даже в самые веселые моменты лица овдовевшего политика, придавая ему совершенно загробный вид.

Венеция поняла, что вот-вот упадет в обморок. И надо же такому случиться именно в доме Марго.

Наклонившись, Венеция аккуратно поставила чашку с блюдцем на траву, а затем, подобрав юбку, села рядом. Сняла тяжелую причудливую шляпу, прислонилась к увитой плющом кирпичной стене и глотнула чая. Потом прикрыла глаза. Со всех сторон трещали неотличимые один от другого голоса; гостям приходилось говорить громче обычного, чтобы их было слышно. Когда она снова открыла глаза, над ней стоял в солнечном ореоле премьер-министр. Она заслонилась от солнца, чтобы рассмотреть его.

– Не надо, не вставай, – сказал он. – Хотел бы я посидеть рядом с тобой, но нужно идти и разговаривать с этими ужасными людьми. Все улажено за ничтожную плату – выступление с речью в Честерском обществе Красного Креста. Я смогу приехать на уик-энд в Пенрос.

– Чудесно.

– Правда?

– Дождаться не могу.

– Тогда до следующей субботы, милая.

– До встречи.

Он послал ей призрачный воздушный поцелуй.

Она смотрела, как он продвигается по лужайке в сторону дома – крабьим шагом политика, останавливаясь то здесь, то там, чтобы перекинуться парой слов, вспоминая имена, одаривая улыбками, прежде чем окончательно раствориться в толпе.

«Ну и ну», – подумал Димер, делая вид, будто разглядывает соседний розовый куст, хотя лепестки с цветов уже облетели. Он не расслышал ни слова из их разговора и точно не знал, чему оказался свидетелем, но это определенно было что-то важное.

Тем временем в Белграде посол Австро-Венгерской империи доставил в Министерство иностранных дел Сербии ультиматум своего правительства.

Часть вторая. Война

24 июля – 4 августа 1914 года

Глава 6

В мыслях он так сосредоточился на Ирландии, на преследующих его видениях гражданской войны и неизбежного краха возглавляемого им правительства, что, отвечая на утренний звонок из Министерства иностранных дел, в кои-то веки не сумел сразу уловить значимость сказанного.

– Мы получили копию требований австрийцев, – сообщил ему Грей. – Только что доставлена их послом.

– И что вы об этом думаете?

Он посмотрел на часы, стоя посреди кабинета своего личного секретаря. Марго лежала наверху в постели с мигренью, которая разыгралась от нервного напряжения при подготовке к садовому приему. Автомобиль ждал премьер-министра перед домом, готовый доставить его во дворец. Венеция была за триста миль отсюда. Его совсем задергали. Будь это не Грей, а кто-нибудь другой, он бы вообще не подошел к телефону.

– Я сказал ему, что это самый устрашающий документ из всех, какие одна страна адресовала другой.

– Хуже, чем мы ожидали?

– Бесконечно хуже.

Только теперь премьер-министр осознал важность полученных сведений. И в его адвокатской голове отлаженная система учета информации переместила европейский кризис из ящика низкой приоритетности в высший.

– Было бы хорошо, если бы вы сегодня же представили его кабинету министров. А я должен сейчас пойти и разобраться с нашими беспокойными меньшими соседями.

Он передал трубку своему личному секретарю Морису Бонэму-Картеру, надел цилиндр, и они вместе вышли из дома на Даунинг-стрит. Хорвуд уже стоял возле «нейпира», открыв заднюю дверцу. Пока премьер-министр забирался в пустой салон, одинокий фотограф успел сделать снимок.

Венеция прибыла в Пенрос накануне вечером, уже затемно, после пятичасовой поездки в поезде, и легла в постель далеко за полночь. Она проспала бы куда дольше, если бы не пронзительные крики павлина прямо под окном.

Она сбросила одеяло и прошла через всю комнату, чтобы задернуть шторы. После лета, проведенного в Лондоне, не услышать шума автомобилей и не увидеть ни единого человеческого существа было просто потрясающе. Только тишина Северного Уэльса, широкая открытая терраса из песчаника, где павлин раскрыл веером хвост на обозрение отсутствующей публики, огромная лужайка, окруженная лесом, а вдалеке за деревьями – сверкающее на солнце Ирландское море.

Быстро надев купальный костюм, приготовленный для нее Эдит, парусиновые туфли и теплый халат, Венеция вышла в коридор, прошла мимо доспехов и неулыбчивых портретов предков на стене и спустилась по скрипучей лестнице. Из подсобных помещений доносились голоса, говорящие по-валлийски, и запахи завтрака: жареного бекона и копченой рыбы, приготовленной на гриле, и она мгновенно почувствовала, что проголодалась.

Однако в первый день в Пенросе она всегда следовала одному и тому же ритуалу: сначала купаться, а потом уже за стол. Она позвала своего спаниеля Гека, вышла через застекленную дверь на террасу и направилась по влажной от росы траве в сторону леса.

Дом в Пенросе был огромным – просторный особняк из серого камня с эркерами, башнями, башенками и зубчатыми стенами, придающими ему облик замка, а в самом поместье имелись обнесенный оградой сад, оранжереи, фруктовые сады, внутренние дворики, амбары и фермы – в общей сложности шесть тысяч акров. На самом деле это было неразумно: владеть таким имением, где столько людей трудились целый год, чтобы твоя семья могла прожить здесь в роскоши месяц-другой. Ее отец унаследовал все это, как и многое другое, когда ему было шестнадцать лет, и не особенно задумывался о таких вещах.

В садовой ограде, скрытая за кустами, пряталась маленькая калитка в готическом стиле. Подростком Венеция представляла себе, что это потайная дверь в волшебный мир короля Артура. Временами, например этим утром, так и оставалось до сих пор. Она шла по узкой тропинке среди безмолвных деревьев. Солнечный свет пробивался сквозь верхние ветви и падал полупрозрачной дымчатой пеленой на рододендроны и папоротники. Двумя минутами позже Венеция вслед за бегущим впереди Геком вышла из-под деревьев на пустынный изгиб белоснежного песчаного пляжа.

Менее чем в миле справа от нее горизонт закрывала плавная линия побережья Англси; порт Холихеда виднелся на таком же удалении слева. И все же можно было поверить, будто она единственный человек на Земле. Венеция сняла халат и шагнула в море.