Все матери ненавидят меня - Харман Сара

Детей в Сент-Анджелес отводят по распорядку столь же строгому, как на военном параде в Северной Корее. Приезжать на машине категорически запрещено, а значит, все родители, даже самые занятые и важные, с трудом выбивают себе место на парковке неподалеку и шагают к внушительным железным воротам, как паломники к Мекке.

Когда мы приезжаем, очередь пилигримов уже огибает здание. Мы немного опоздали; впрочем, Дилан еще успеет на автобус, а я – по очень важным делам. Главное, не попадаться на глаза мисс Доббинс, главе так называемого душепопечительства. Я целый месяц не отвечаю на ее звонки. Чего бы она там ни задумала, добра не жди.

Мы с Диланом становимся за Аллегрой Армстронг-Джонсон и ее бесцветным сыном Вулфи. Держусь на благоразумном расстоянии в надежде, что она не обернется. Не стану называть Аллегру злейшим врагом – эту честь я приберегла для Хоуп Грубер, да и не так уж хорошо я знаю Аллегру, ненавидеть ее особо не за что. И все же она из сент-анджелесских мам, которых я стараюсь избегать. Блестящие каштановые волосы, членство в престижном клубе «Хёрлингем», конная ферма в Норфолке. Ее муж Руперт пишет биографические книги о Черчилле – оказывается, такая работа не просто существует, а еще и позволяет им жить в шикарном таунхаусе в Южном Кенсингтоне.

– Опять опаздываешь, Флоренс? – кудахчет Аллегра с притворным участием.

Поднимаю взгляд. Этим утром на Аллегре кожаные сапоги для верховой езды от «Эрмес», зеленая кожаная куртка от «Барбур» и самодовольное выражение. Ее тощая собака породы уиппет, одетая в стеганую курточку, бегает без поводка.

Не дождавшись ответа, Аллегра поджимает губы и громко спрашивает:

– Какая ты сегодня нарядная! Большие планы?

От ее тона я словно превращаюсь в школьницу в кабинете директора. К тому же я на десять лет младше остальных мам в Сент-Анджелесе – они-то не залетели в двадцать.

Делаю вид, будто не слышала вопроса, и глажу ее нелепую собачонку.

– Хороший мальчик, Вулфи.

Аллегра хмурится.

– Вулфи – наш сын, не собака!

Тихо напеваю «You’re So Vain» [1]. Когда дохожу до припева, Дилан бросает на меня убийственный взгляд.

– Мам! – шипит он.

– А что? – с невинным видом спрашиваю я. – Это же классика, Карли Саймон поет!

Надо быть с Аллегрой подобрее. Она в этих краях вымирающий вид – настоящая британка в Сент-Анджелесе. Ее соплеменники, люди без аристократических титулов и мужей в хедж-фондах, уже перебрались в Суррей. Эта часть Лондона вообще странная, эдакое экзотическое сборище людей со всех уголков мира, и непонятно, откуда у них всех деньги. Честно говоря, здесь легче наткнуться на бахрейнского принца или наследницу греческой судоходной компании, чем на жителя, скажем, Йоркшира. Ходили слухи, будто Сент-Анджелес делает немногим оставшимся британским семьям скидку на обучение, почти как нуждающимся. А что, вполне возможно. Родители-иностранцы не просто так отправляют детей в школу в гольфах и соломенных шляпах – они хотят «полного» погружения в английскую жизнь. К чему превращать образование ребенка в бесконечный косплей по старым британским традициям, если все остальные дети тоже из Мельбурна, Парижа, Гонконга или Хельсинки?

Мне вот одержимость англичан школами кажется нелепой. Я выросла в квартирке в солнечном уголке неподалеку от Орландо, штат Флорида, и там детей просто отправляли в школу поближе к дому. А в гостях взрослые мужчины точно не гадали весь вечер, где учил таблицу умножения хозяин дома.

Будь моя воля, Дилан ходил бы в начальную школу через квартал от нас, а я бы лишние полчасика спала. Когда мой бывший муж Уилл это услышал, он вскипел, точно я предложила лишить Дилана образования и отправить его трудиться на ферму лет на десять. Уилл, понимаете ли, сам выпускник Сент-Анджелеса и для Дилана хочет того же.

– Ладно, – я пожала плечами. – Платить все равно тебе.

А форма у них и правда симпатичная.

У главных ворот нас встречает натянутой улыбкой древняя бронтозавриха – мисс Шульц.

– Доброе утро, Дилан, – чопорно здоровается она, глядя на меня из-под шлема завитых в парикмахерской седых волос. Одета она точь-в-точь как миссис Даутфайр [2] и слегка пахнет нафталином.

– Не скучай, дружок! – кричу я вслед Дилану, когда он исчезает в толпе мальчиков, одетых в одинаковые фланелевые куртки. – Задай им жару!

Мисс Шульц морщится и кивает мне:

– Миссис Палмер.

– Граймс, – напоминаю я. – Палмер у нас Дилан. Как отец.

Мисс Шульц моргает за круглыми стеклами очков.

– Конечно, – бесцветным голосом говорит она, как будто не видит меня каждое буднее утро вот уже пять лет. – Прошу прощения. Хорошего дня.

Поскорее отхожу от ворот и надеюсь, что на пути не попадется мисс Доббинс. Неподалеку Хоуп Грубер, глава родительского комитета, делится с Фарзаной Кхан и Клео Рисби увлекательнейшей историей о блестящем результате, который один из ее тройняшек показал на тренировочном экзамене в школу Святого Павла.

– А мы даже к репетитору не ходили! – кичится Хоуп, хлопая наращенными ресницами.

Хоуп – отчаянная выскочка из Брисбена. До знакомства с мужем на тридцать лет старше ее (австрийским магнатом в сфере недвижимости) Хоуп кое-как перебивалась съемками в каталогах и жила на Голдхок-роуд, над ларьком с рыбой и картошкой. Когда я ушла из «Девичника», мы вращались в одних и тех же кругах. Дружить не дружили, но жизнь у нас была схожая: обе закупались в «Примарке», тусовались в клубе «Фабрик» и никогда не теряли бдительности – вдруг что интересное подвернется. Хоуп подвернулось – этим, видимо, мы и разнимся.

Теперь у Хоуп трое сыновей, она водит голубой «бентли» со сделанным на заказ номером B0YMUM [3], а в «Инстаграме» [4] называет себя #моделью, #филантропом и #герлбосс. Акцент у нее так и остался простонародным, да и в одежде слишком много леопардового принта, поэтому она не сойдет за свою среди любителей неброской роскоши, зато добилась расположения других мам Сент-Анджелеса за счет Усердия – с большой буквы «у». Хотите подготовить благотворительный гала-концерт или устроить распродажу выпечки? Хоуп вам поможет. Вдобавок у них с Карлом Теодором есть в Швейцарии свободное шале на восемь спален, и Хоуп позволяет другим мамам там останавливаться даже в разгар туристического сезона. За это ее ужасных тройняшек – Трипа, Тедди и, не помню уже, Трепача – всегда приглашают на дни рождения. В отличие от Дилана.

– Мисс Доббинс говорит, у него природный талант! – щебечет Хоуп. От этого имени у меня мурашки по коже. Надо выбираться отсюда поскорее…

Стоящая рядом с ней Фарзана приподнимает безупречной формы бровь – даже не скрывает сомнения.

– Да ну?

В отличие от Хоуп, у Фарзаны есть настоящая работа, она «дерматолог знаменитостей» с собственной линейкой средств для кожи и офисом на Харли-стрит. В жизни не видела таких ухоженных людей, как Фарзана: лицо сияет, зубы белоснежные, а в копну темных волос можно смотреться, как в зеркало. Ее отец в конце девяностых был в Лондоне послом от Пакистана, а сама Фарзана училась в школе для девочек – там и приобрела произношение столь же четкое, как у вдовствующей графини Грэнтем из «Аббатства Даунтон». Вдобавок ее сын Зейн – настоящий гений и три года подряд выигрывал конкурсы по ЛЕГО-конструированию. Хоуп терпеть не может Фарзану, но меня ненавидит совершенно иначе.

Рядом с ними вполуха слушает Клео Рисби, попутно шаря в большой сумке. Клео самая крутая среди сент-анджелесских мам. Ледяная блондинка, выше остальных почти на фут, лицо мечтательно-рассеянное, словно у модели, которую вырвали из мира грез. Работа у нее творческая, хотя, на мой взгляд, она только курит во дворе всевозможных галерей и снимается для «Вэнити фэйр». Муж старше ее и сказочно богат – унаследовал компанию по производству замороженных продуктов.