Все матери ненавидят меня - Харман Сара

Механическое гудение возвращает меня в салон красоты. Линь с заговорщической улыбкой держит в руках аэрограф для маникюра.

– Есть одна идея… Ничего такого, просто покажем им, что они потеряли. – Заметив мое сомнение, она быстро поясняет: – Бесплатно.

Линь поднимает аэрограф, в который аккуратно добавила несколько капель лака, и со щелчком поправляет резервуар указательным пальцем. Накатывают отстраненность и спокойствие, как в дзен-буддизме. Откидываюсь на спинку пластикового стула. По щеке стекает теплая капля. Слеза.

Флоренс, ты чего? Возьми себя в руки!

Линь дает мне салфетку и снимает защитные очки.

– Красиво получится. Поверь.

И я правда верю, что теперь для меня редкость.

Мэрайе Кэри нелегко пришлось в начале двухтысячных. Она перестала сотрудничать с «Сони мьюзик» после развода с руководителем студии, заключила легендарный контракт на восемьдесят миллионов долларов с «Вирджин» и пережила нервный срыв, о котором писали издания, а дальше последовало «крайнее истощение» и больница. Через несколько недель фильм «Блеск», призванный показать ее славу и влияние, с треском провалился в прокате. Рецензия в «Гардиан» гласила: «…деревянная столешница в ее роскошной манхэттенской квартире и то сыграла лучше». За эту роль Мэрайю номинировали на «Золотую малину». Альбом, записанный к выходу фильма, продавался настолько плохо, что «Вирджин» выкупила контракт с певицей.

Ее следующий альбом «Charmbracelet» [5], выпущенный «Айлэнд рекорд», критики разнесли в пух и прах. Один даже написал: «В альбоме не больше искреннего чувства, чем в праздничной открытке». Королева Рождества отслужила свое. Выдохлась. Пополнила ряды знаменитостей, чей звездный час уже прошел.

А потом она взяла перерыв и выпустила «The Eman-cipation of Mimi» [6] – безупречный альбом, после которого самые злостные критики признали: они зря списывали ее со счетов. Звезда не просто вернулась, она воскресла. Альбом показал Мэрайю новой певицей, новой личностью.

Сегодняшняя встреча с Эллиотом – моя версия «The Emancipation of Mimi». Правда, осталось одно постыдное дело.

Сходить на работу.

4

Шепердс-Буш

Пятница, 10:01

Стучу кулаком по металлической двери.

– Адам! Нужна помощь!

Тишина.

Делаю шаг назад в тесной прихожей между нашими дверями. Квартиры у нас стоят стенка к стенке – жадный застройщик разделил дом, как индейку на Рождество. Он был человек незаурядный, его не волновали такие мелочи жизни, как установка нормальной сантехники. В последнее время, когда Адам моется на втором этаже, в моем сливе на кухне начинается извержение мини-вулкана из коричневой жижи.

Прижимаюсь ухом к двери.

А вдруг он не один? Пока жду, одобрительно разглядываю ногти – ярко-красные овалы с едва заметными белыми «Ф» на безымянных пальцах (Линь аэрографом постаралась). Совершенство. Я из-за нее опаздываю, но творческих людей торопить нельзя.

– Адам! Срочное дело! – я долблю кулаком в дверь.

Вечно так. С тех пор как Марта его бросила, Адам постоянно крутится рядом, предлагает «починить раковину» или «поиграть в мяч с Диланом». А как правда понадобился, так не дождешься. Мужчины, что с них взять.

Любуюсь маникюром, и тут распахивается дверь. Прихожую обдает запахом пота и «Олд спайса». Лоб Адама блестит, а темные кудри торчат в разные стороны, будто по ним воздушным шариком провели.

– Фло? – недоуменно спрашивает он.

Морщусь. Терпеть не могу, когда меня так называют. Мало того что мать дала мне имя звезды ситкома семидесятых с маллетом на голове, так еще прозвище ассоциируется с месячными [7].

– Извини, Фло, – бормочет Адам. Взгляд у него какой-то растерянный, будто думает о чем-то своем. – Сейчас, м-м-м… Не самое подходящее время.

Заглядываю через его плечо в квартиру.

– Почему? Ты не один?

Насколько мне известно, Адам ни разу не ходил на свидание с тех пор, как Марта уехала. Он ее обожал, даже немного помешался. Каждую неделю покупал цветы, забирал из Хампстеда, если она работала допоздна в парикмахерской. Я, мягко говоря, удивилась, когда Адам сказал: Марта его бросила и вернулась в Польшу.

Адам, нахмурившись, выбирается в прихожую, закрывает за собой дверь. Вздрагиваю от громкого хлопка.

– Что? Нет. Конечно, нет.

– Ну ладно. Позвоню Мэтту Б., – с напускной беззаботностью говорю я.

Из всех моих ухажеров Адам больше всего не любит Мэтта Б. (не путать с Мэттом Т.). Он занимается валютным трейдингом в Немецком банке, и ему интересны только два занятия: есть сашими в полумраке ресторана в Мейфэр, а потом снимать номер в отеле «Пенинсула». Мэтт Б. думает, я не знаю о его жене и троих детях в Оксфордшире, но, вообще-то, знаю. Просто очень люблю хорошее суши.

– Нет-нет, – Адам громко хрустит пальцами. Каждая рука у него размером с кусок ветчины. – Так что случилось?

– А почему ты такой потный?

– Раковину чиню, – бурчит он. – Опять засор…

От него и правда пахнет чем-то едким, химическим.

– Гадость. В общем, мне надо отвезти кое-кому шарики. Подбросишь?

– Ты вроде собиралась права получать?

Подлый прием. Адам знает, что я дважды завалила экзамен. Во второй раз вежливый бангладешец, владелец автошколы, посоветовал не приходить, пока «серьезно не возьмусь» за правила безопасности на дороге.

– Слушай, не хочешь помогать, так и скажи. А то начал!

– Да ладно, Флоренс, – он скрещивает руки на груди. – Чего ты?

Прищурившись, разглядываю Адама. Вообще он симпатичный. Ему тридцать шесть – на пять лет старше меня, – а темные волосы не поредели, что, к сожалению, редкость для мужчины его возраста. Голубые глаза, ресницы густые. В отличной форме; она почти сглаживает серьезный недостаток: Адам небольшого роста. Не как Наполеон, конечно, но в нем максимум пять футов шесть дюймов [8]. Знаю, сейчас не принято отвергать невысоких мужчин, но, если честно, я с ним не спала только из-за роста.

– Ну, подвезешь? – я выпячиваю нижнюю губу. – Пожалуйста! Там ехать минут двадцать, не больше.

Адам с тяжелым вздохом переминается с ноги на ногу.

– Куда едем?

– Ноттинг-Хилл. Артезиан-Виллидж.

Адам косится на смарт-часы – новинку от «Эпл», которая измеряет сердцебиение и бог знает что еще. Вид у него задумчивый, но я-то знаю: согласится. Адам всегда соглашается – по крайней мере, со мной.

– Окей, – он бросает взгляд на парковку, где стоит его полицейская машина. – Подвезти могу, но обратно добирайся сама.

– Супер! – пищу я и обнимаю Адама. Он теплый и крепкий, как дерево. – Только надо еще шариков надуть. Десять минут, ладно?

Адам пытается возразить, однако я уже переступаю порог, не обращая внимания на стопки журналов и двухцентовые чеки – проценты с продаж альбома.

– Главное, воду не включай, хорошо? – кричит Адам мне вслед. – Пять минут, не больше! У меня свои дела!

Редкая мать потратит шестьсот фунтов на шарики для первого дня рождения дочери; уверена, покупательницу зовут Кэндис, как всех подобных женщин. Или Кэролайн. Или Кэролайн-Кэндис, коротко – Кэ.

На сей раз мне досталась старая добрая Кэролайн.

Адам высаживает меня у четырехэтажного таунхауса мятного оттенка. Выхожу из машины, забираю шарики. Не успеваю сказать «спасибо» или закрыть как следует дверцу, как Адам уже несется по дороге, даже не поглядев на прощание в зеркало заднего вида.

Нажимаю на дверной звонок, и раздается звон колокольчика. Заливается лаем собака.

Дверь открывает высокая стройная женщина в лавандовых легинсах и того же оттенка топе. У нее выраженный пресс и лицо точь-в-точь как на фото в «Инстаграме»: золотистый загар, губы, будто покусанные пчелами, маленький вздернутый нос.