У фортуны женское лицо - Демьянова Валентина

– Смотрела! Нет их!

– Быть такого не может! Ты же ими дверь вчера отпирала!

Отодвинув меня в сторону, Димка решительно шагнул в прихожую и, схватив с тумбочки мою «торбу», запустил в нее руку по локоть.

– Я проверяла! – запротестовала я.

– А это что? – ехидно поинтересовался Димка, потрясая в воздухе знакомой связкой. – Ты бы еще больше всякой дряни в сумку натолкала!

Я неслась по бульвару, выжимая из своей старенькой таратайки все, на что она была способна. Машин на улицах практически не было, и я позволила себе не обращать внимания на светофоры. Расстояние до дедовского дома преодолела за рекордно короткий срок, а когда наконец оказалась перед его дверью, стало страшно.

– Дай ключи, – услышала я Димкин голос над ухом.

Хотя дед на улицу выходил редко, я на всякий случай таскала его ключи в одной связке со своими. Трясущимися руками протянула их Димке. Он, в отличие от меня, был совершенно спокоен. Уверенно открыл замок и отступил, кивком предлагая идти первой.

В квартире царил полумрак. Люстры были погашены, тщательно задернутые на ночь шторы почти не пропускали свет с улицы, но даже так можно было разглядеть, что стеллажи вдоль стен коридора зияют пустыми полками, а их содержимое свалено на пол. Боясь признаться себе, что это могло означать, я громко крикнула:

– Деда!

Голос гулко разнесся по квартире, но ответа я не получила. Стало совсем страшно, и, не обращая внимания, что топчу книги, я стала пробираться к кабинету. Скользя и спотыкаясь, я кое-как добралась до двери и замерла, вцепившись в косяк: посреди комнаты, припав худой щекой к истертому ковру, лежал мой дед. В рассеянном свете настольной лампы его лицо казалось белой маской с темными провалами глазниц, рот был страшно приоткрыт, и из него вырывалось затрудненное дыхание. Я оторвалась от косяка, сделала несколько неуверенных шагов и рухнула на колени рядом с ним. Взяв его за руку, тихонько позвала:

– Деда!

И тут заметила черное мокрое пятно на ковре рядом с головой. Уже догадываясь, что это может быть, дотронулась до него пальцем и тут же в ужасе его отдернула. Это была кровь. В панике я повернулась к Димке и увидела его с телефонной трубкой в руках.

Пока ждали «скорую», я сидела на полу рядом с дедом.

Потом вокруг началась суета. Появились двое в белых халатах и тут же оттеснили меня в сторону, кабинет наполнился людьми, которые что-то громко и деловито говорили друг другу, потом ко мне подошел Димка, взял под руку и вывел из комнаты. Оставлять деда с чужими людьми не хотелось, и я попыталась возражать, но он сжал мой локоть и сказал:

– Так надо.

Я подчинилась и позволила отвести себя в кухню, где меня уже поджидал человек с блокнотом. Димка сказал, с ним обязательно нужно побеседовать, и я согласно кивнула, но разговора не получилось. Оттого что я напряженно прислушивалась к голосам в коридоре, суть вопросов постоянно ускользала, и мои ответы звучали невпопад. И все же, даже в таком состоянии, главное я уловила. Картина преступления оказалась проста. Замки на двери не тронуты, значит, деда открыл сам. Он знал пришедшего, потому что спокойно повернулся к нему спиной. Посетитель двинулся следом и уже в кабинете неожиданно нанес ему удар по затылку тяжелым предметом. Дед упал. Преступник посчитал его мертвым и занялся квартирой. К счастью, удар оказался недостаточно сильным. Причиной могла стать как неопытность грабителя, так и его небольшая физическая сила, если, к примеру, била женщина.

Все это было изложено сухим тоном, без малейшего намека на эмоции. Чувствовалось, человек повидал на своем веку много преступлений, и они уже давно перестали его ужасать. Однако дело свое он знал и потому хотел получить ответы на ряд вопросов. Для начала поинтересовался причиной нашего появления в дедовской квартире в столь ранний час. Пока я вяло прикидывала, что сказать, инициативу перехватил Димка. Положив руку мне на плечо, словно мы век женаты, он пустился в объяснения. Накануне дед чувствовал себя неважно, и мы, беспокоясь, периодически ему звонили. Последний звонок был сделан утром в семь часов. Зная, что дед страдает бессонницей, разбудить его не боялись, а вот то, что он трубку не поднял, встревожило. Решив, что ему стало плохо, приехали проверить. Следователь кивком показал, что объяснение его удовлетворяет, и перешел к следующим вопросам. Он хотел знать, что именно пропало и, главное, наши предположения по поводу личности преступника. На первый вопрос я совершенно искренне пожала плечами, второй просто проигнорировала. Догадки у меня были, но делиться ими я не собиралась ни с кем.

Анна

– Во всем виноваты вы! – сказала, как припечатала, Люба. – Явились, разбередили душу. Я ведь уже свыклась с мыслью, что бумаги навсегда останутся там, где их Петечка спрятал! А после вашего отъезда я стала и так прикидывать, и этак! Правы вы! Нечестно я поступаю по отношению к Петечке! Архив меня беспокоит, а то, что он книгу писал и хотел, чтоб ее люди прочитали, нет. Несправедливо это! – Люба вздохнула. – Потому и позвонила.

– Но проверить все же решили...

– А вдруг вы по указке того негодяя явились? Ладно, забудем, – скупо улыбнулась Люба, протягивая мне записку.

Повторять дважды ей не пришлось. Меня любопытство мучило с того самого момента, как я ее увидела:

Вечерний звон у стен монастыря

Как некий благовест самой природы...

И бледный лик в померкнувшие воды

Склоняет сизокрылая заря.

Дважды перечитав написанное, я подняла на Любу глаза:

– И это все?

– Считаете, недостаточно?

– Это вы еще скромно сказали. Тут, конечно, есть указание на монастырь... Только ведь он большой! Где искать?

– А это вы должны догадаться! Я ведь потому вам, а не сестре эту бумажку отдала, что понимаю: у нас с ней ума не хватит Петечкины шарады разгадать.

– Но он распорядился записку передать ей, значит, у него было на этот счет иное мнение.

– Только потому, что никому другому в архиве довериться не мог! А насчет ее ума он не заблуждался. Сестра хоть и с высшим образованием, а такая же клуша, как и я. Ну, может, чуток поначитаннее.

– Или же у нее имеется второй кусочек мозаики.

– Это вы про что?

– Должно быть продолжение. Раз ваш муж попросил отдать письмо Вере Васильевне, значит, рассчитывал, что, прочитав его, она все поймет.

– Считаете, он ей намекнул, где спрятал, а она мне ни словечком не обмолвилась? Да быть этого не может!

– Не думаю, что все так просто. Тогда не было бы необходимости вот в этом. – Я потрясла в воздухе клочком бумаги. – Скорее всего, Вера Васильевна ни о чем не догадывается. Петр рассчитывал, что только после того, как вы передадите сестре записку, она поймет смысл данной ей ранее подсказки.

– Ну так пойдемте к Вере!

Вера Васильевна, хотя и была начальницей, собственного кабинета не имела. Его заменял выгороженный среди стеллажей закуток. Неожиданное появление взволнованной сестры, да еще в паре со мной, не на шутку испугало заведующую архивом.

– Случилось что? – спросила она, тревожно переводя взгляд с Любы на меня.

– Прочитай это!

Быстро пробежав глазами четверостишие, Вера Васильевна подняла на Любу глаза:

– И что?

– А то! Петечка написал это тебе!

– Ты что городишь? – побледнела Вера Васильевна.

– Не пугайся, я в своем уме, – отмахнулась Люба и принялась торопливо пересказывать сестре историю появления письма.

– Ты хочешь сказать, Петр спрятал документы здесь? – Вера Васильевна неуверенно обвела рукой хранилище.

– Надо же! Оказывается, правду тот тип говорил, а я не поверила, – раздался голос за стеллажами, и в проходе возникла тощая фигура Вари.

– Кого ты имеешь в виду? – нахмурившись, поинтересовалась Вера Васильевна. Ее суровость подчиненную не испугала. Горящими глазами женщина глядела на записку в руках начальницы, и было видно, что ей до зарезу хочется знать, что в ней написано. – Варвара, я тебя спрашиваю! – ледяным голосом отчеканила Вера Васильевна. – О каком типе ты ведешь речь?