Хороший, плохой, неуловимый - Макеев Алексей Викторович

– Юля распустила детей. – Анна Федоровна раздраженно откинулась на спинку ротангового кресла‐качалки, глядя на свой сад сквозь Гурова. – Все эти гаджеты, поездки по мастер‐классам с мамой и ее менеджером…

– Их крестной?

Она поджала губы:

– Какой‐то Жанной. Я не знаю ее. Мне было достаточно, что Юля с коллегой брали детей на бесконечные открытия музейных выставок, «Тотальные диктанты», кинопремьеры. Все это заедалось дрянью типа попкорна, вафель с трехэтажным мороженым, молочными коктейлями из будок на жаре… На завтрак детям – блинчики с голубикой… Школа не государственная.

– Частная. Ваша невестка была хорошей матерью.

– Ну, не знаю! Мы с мужем, – она кивнула в сторону пожилого мужчины, который поливал огурцы в теплице, – так не думали.

– А сколько стоит такая оранжерея?

Анна Федоровна махнула рукой, подливая чай гостю:

– Оранжерея! Скажете тоже! Сразу видно: огород не держите. Вот и не разбираетесь.

– Почему же? Эта теплица из монолитного поликарбоната. С автоматикой для поддержания температуры и влажности. Проветривания. Полива. Освещения. Стоимость такого великолепия посчитать пробовали? Или вам легче не знать, сколько невестке пришлось вложить в это строение и вкалывать, чтобы вы могли, – сыщик взял в руки чашку, – заваривать лекарственные травы и угощать печеньем с лавандой гостей?

– Хватит! – Анна Федоровна устала скрывать раздражение на невестку. – Это, – она указала глазами на теплицу, – благодетельство стоило нашей семье психического здоровья внуков! Где это видано, чтобы многодетная мать оставалась один на один с психопатами, слушала про то, как они мечтают об интимной связи с матерью? Юлия, – Чешева отчеканила каждое слово стиснутыми зубами, – зарабатывала на хлеб консультациями отребья и роликами о женском оргазме и пользе орального секса для супружеских отношений.

– По‐вашему, она причиняла этим вред кому‐то?

– По нашему с мужем скромному мнению, такие вещи – дело двоих. И растущий в семье пожилых родителей сын – а Ленечка у нас поздний – должен знать, что все телесное в жизни вторично, а гармония с природой, вся эта красота, – она гордо обвела взглядом огород, – созидающая сила и мощь земли…

– Сделали вашего Леню забывшим об алиментах серфингистом где‐то в Мексике? – подсказал Гуров. – Отцом, который не расстался с доской, даже когда убили мать его детей?

– А должен был приехать и подвергнуть себя опасности?

– Какой?

– А вдруг кто‐то из Юлиных психов решил извести всю ее семью?!

– Тогда тем более нужно приехать и защитить дочку и сыновей, – спокойно сказал Гуров.

– Когда все уляжется, они смогут уехать в тропический рай, где их любящий отец живет по велению сердца!

– Точнее, сердец. Сердец пожилых похотливых женщин, которые его сексуально привлекают и оплачивают его услуги жиголо. – Пожалуй, Гурову не следовало этого говорить. Вот только собеседница его оказалась совершенно непрошибаемой. К тому же полковник глубоко и искренне не любил подобного рода потребительское отношение в людях.

– Это она такое писала!

– В дневниках, которые вы спрятали, порывшись после смерти Юлии на чердаке?

– Моем чердаке! И я не рылась, а убралась.

– А куда убрали ее записи и кассеты?

Она отвернулась, сухо ответив:

– Кассеты мы выкинули. Мусор в тот день увезли. А бумаги сожгли.

– Бросьте, Анна Федоровна! – мягко сказал Гуров. – Вы ничего не выкидываете, если этому можно найти применение. Вы даже на дачном балконе умудрились вырастить салат, – он показал на ящик для растений, – из корешков от магазинного.

Она поджала губы.

– Для чего вы оставили бумаги Юлии? Хотели топить ими баню? Или шантажировать тех, кого она консультировала?

Она посмотрела на него в упор:

– Вы же сами сказали: нужно отправить внуков к отцу!

– Я сказал, что ему нужно приехать в Москву. И не старайтесь притворяться, что вас волнует судьба Юлиных детей. Вы просто хотите, чтобы они уехали за океан, а вы продолжали наслаждаться своей дачной идиллией. Вы ведь, – твердо сказал Гуров, – и сына не любите?

– Ну, знаете!.. – Анна Федоровна обиженно отодвинула от Гурова нетронутую тарелку с овощами и хлебом. – Как вы смеете?! Я ничего не брала. И сына боготворю.

– Что ж. Мне придется вызвать его в Москву и рассказать, что вы присвоили записи его супруги. Заодно разобраться, все ли у него в порядке с мексиканской визой… Возможно, вернуться на свой курорт он не скоро сможет. Хотя теперь, когда Юлии нет, его денежные переводы пригодились бы.

– Ладно! – Анна Федоровна пружинисто поднялась с кресла, подошла к серванту и открыла дверцы нижнего шкафа. Он был заставлен обувными коробками. – Вот.

Гуров открыл одну из них и увидел стопки старых тетрадей, исписанных красивым почерком.

– Забирайте. Может, и к лучшему. Не придется эту мерзость хранить.

– А если в этой мерзости – сведения, которые помогут найти убийцу матери ваших внуков?

– Они узнают, какой опасности подвергала себя их мать за возможность копаться в чужом грязном белье, – холодно произнесла Чешева.

– А у меня сложилось впечатление, что вы совершили кражу ради возможности о чужих грязных тайнах прочесть.

Видеозвонок с Леонидом Чешевым удивил Гурова. На экране айфона возник моложавый загорелый мужчина с близко посаженными карими глазами, широким носом и тяжелой нижней челюстью. Его выгоревшие волосы до плеч были влажными. Вместо городской одежды на нем был ярко‐синий гидрокостюм.

– Как она умерла? – спросил он с ходу.

Гуров коротко описал ему обстоятельства смерти жены.

– Ясно… – От сыщика не укрылись сомнения серфера. Тот, очевидно, не решался рассказать, что ему известно о трагической кончине Юлии.

– Знаете, Леонид, знания свидетелей, как деньги в банке, обесцениваются с каждым днем. И пока вы думаете, стоит ли быть откровенным со мной, где‐то смакует воспоминания о предсмертных криках вашей жены мучитель Юлии.

Чешев нервно сглотнул:

– Я любил жену, но очень мало мог дать ей. С каждым ребенком становилось яснее, что семейная жизнь не для меня.

«Еще бы», – вспомнив его мать, подумал Гуров.

– Когда и дочь этого не изменила, – продолжал Чешев, – Юля поступила мудро. Сдалась. И стала смотреть на меня как на еще одного своего ребенка. Который ловит волну в широком смысле и ищет себя в этом огромном мире. Она взвалила на себя детей, начала заботиться о моих родителях, купила квартиру, где были только гостиная, детские спальни и кабинет. Ей не нужно было, чтобы я принимал участие в их жизни, строил карьеру…

– Карьеру?

– Я юрист. Специализируюсь на защите интеллектуальной собственности. Поэтому мне легко вести свой блог.

– Помогали Юлии?

– Только вначале. Мы так познакомились. Хотя недавно, – он задумчиво отхлебнул смузи со свеклой и сельдереем, – она намекнула, что скоро сделает такой популярный проект, что нужно сразу подумать, как его защитить.

– В чем идея?

– Юля хотела показать распад личности. Уверяла, что это даст большие возможности для масштабирования: телешоу, книга, мерч. Главное – не отдать права ушлым продюсерам.

– Она вела переговоры с какими‐то издательствами, каналами?

– Нет. Но хотела навести мосты с «НТВ».

– Почему именно там?

– Говорила, – Чешев пожал плечами, – там дорогущий криминальный контент.

– Разве криминал – ее тема?

– Ну‐у-у… – Серфингист почесал подбородок. – Нет.

– Ваша жена упоминала какие‐то уголовные дела в последнее время?

– Разве что убийство своего преподавателя из Саратовского университета. Не так давно была какая‐то годовщина его смерти.

Он помолчал и добавил:

– А еще сказала, что, как только будет готов контент, она с детьми приедет ко мне. Монтировать и выкладывать в Сеть будет уже здесь.

«Опасалась, очевидно, – подумал Гуров мрачно. – И, собственно, не зря опасалась».

– Она делилась подробностями о проекте? – спросил он у Чешева.