Дорога домой - Фитцек Себастьян

Клару стало подташнивать. У Мартина был такой же талант, как у ее отца. Такой же психологический рентгеновский взгляд.

Он мог безошибочно ткнуть пальцем в ее больное место, хотя невелика хитрость догадаться, что эмоциональная ахиллесова пята любой матери – это ее ребенок.

– Нет, говнюк, – прошептала она. – Я НЕ оставила Амели одну. С ней Виго. Бебиситтер, которого ты так ненавидишь, потому что он гей. Потому что он климатический активист, потому что отвергает мобильные телефоны и автомобили, просто потому, что он хороший мальчик и поэтому полная твоя противоположность.

«Не переживайте, фрау Вернет, – сказал ей шестнадцатилетний подросток, когда они прощались в дверях квартиры. – С Амели так легко, что в принципе это я должен платить вам деньги за то, что могу читать у вас свои книги. В случае чего я спущусь и позвоню вам снизу».

Очень удобно, что они с матерью жили во флигеле на другом конце двора.

А потом Виго еще добавил, что она может не торопиться – все-таки выходные, и на воскресенье у него нет планов. Позже он приляжет в гостевой комнате, рядом с детской. «Я буду ждать, пока вы не придете».

Значит, вечно.

Клара всхлипнула, и неожиданно у нее перед глазами снова возникло омерзительное, перекошенное от гнева лицо ее мужа, на которого она мысленно кричала: Знаешь, почему я не вернусь? Почему я оставила свою дочь одну? Чтобы защитить ее! Чтобы у нее никогда не возникло такой же мысли, как у меня. Чтобы ей не пришлось играть роль громоотвода и вызывать на себя твой гнев, чтобы ты срывался на ней, а не на мне.

Потому что в одном она не сомневалась: Мартин был самым ужасным мужем на свете, но тем не менее хорошим отцом. Он никогда не причинит зла своей дочери, только если та однажды не спровоцирует его, предлагая себя в роли громоотвода, как это делала Клара на протяжении многих лет своего потерянного детства.

С успехом. Потому что со «дня уничтоженной фотографии» (как она мысленно его называла) отец никогда больше не поднимал на мать руку. Никогда больше не бил ее и не насиловал, что много лет спустя – когда Клара уже давно не жила дома – подтвердила ее мать. Да и зачем? Ведь он нашел новую жертву. Свою дочь.

До этого в нашей семье не дойдет, – подумала Клара. – Я защищу своего ребенка от Мартина, оставив их одних.

Она закрыла глаза, осознавая, что этот несомненно парадоксальный ход мыслей был только половиной правды, которой она, бывшая ученица католической школы для девочек, пыталась оправдать свой «смертный грех». Потому что главной проблемой был не Мартин.

А Янник.

Его она боялась больше, чем Чистилища, которое во время причастия в красках описал ей приходский священник.

И тем не менее.

Сейчас, пройдя точку невозврата, она, конечно, начала сомневаться. Не в своем желании умереть, оно было непреклонным. А в правильности предположения, что без нее ее дочь будет расти в большей безопасности.

Без меня. И без Янника.

У Клары раскалывалась голова, что она списывала на выхлопные газы, которые создавали в салоне машины все более высокую концентрацию яда. Она слышала, что незадолго до потери сознания могут начаться галлюцинации – и, действительно, сейчас как раз переживала акустическую иллюзию. Ее муж заговорил. Произнес ее имя. Сначала тихо, потом все громче, пока она не услышала его голос вполне четко, хотя даже не держала телефон у уха.

– Клара? – кричал ее муж, который вовсе и не был ее мужем и даже удаленно не напоминал Мартина, однако его голос казался ей до странного знакомым.

Джулс?

Сотовый на коленях внезапно стал весить несколько килограммов.

Проклятье. Она думала, что скинула звонок, но, видимо, парень из службы телефонного сопровождения все еще висел на проводе.

Она торопливо смахнула пальцем по экрану смартфона, но вместо того чтобы выключить телефон, активировала функцию громкой связи.

– …уже объяснил, – услышала она его голос. – Не поступайте со мной так. Я не переживу это еще раз. Только не снова!

Снова?

Она вздохнула. Черт, за что? Ну почему Джулс сказал именно «снова» и тем самым в очередной раз попал в яблочко. Его мольбы пробудили в ней то, чего не смогли отобрать ни Мартин, ни Янник, так много разрушившие в ее жизни: ее любопытство.

Господи, как же мне раньше все было любопытно. Жизнь, путешествия, которые она для меня приготовила. Увидеть, как растет мой ребенок.

– Что вы имеете в виду под «снова»? – спросила она голосом, который прозвучал у нее в ушах сиплым и абсолютно чужим.

Она взглянула на часы на приборной панели, но те расплывались у нее перед глазами. Она не могла разобрать время – 22:59 или 23:09. Лишь знала, что скоро наступит день, который она не хотела проживать. Уже не могла прожить, потому что ультиматум истек.

– Я расскажу, если вы выключите мотор, – попросил Джулс.

Она энергично помотала головой.

– У меня есть предложение получше. – Клара сухо кашлянула, потом сказала: – Я оставлю выхлопную трубу работать. А вы поторопитесь со своей историей, Джулс. Может, вы успеете мне ее рассказать, прежде чем я потеряю сознание.

Она зашлась в астматическом кашле, таком громком, что с трудом разобрала первые слова, которыми Джулс начал описывать ей самый страшный день в своей жизни.

11

Джулс

Три с половиной месяца назад

Дорога от Шпандау до Вильмерсдорфа по вечерним пробкам занимала, как правило, полчаса. Из-за аварии на городском автобане Джулсу потребовалось шестьдесят пять минут.

Мучительный час, по ощущениям длившийся целую вечность, когда он сорвал с головы гарнитуру и побежал вниз по лестнице – мимо старого пожарного извещателя, стоявшего в качестве украшения у входа в дежурно-диспетчерскую службу – до своего автомобиля, который он, выжимая педаль газа, погнал в сторону городского автобана – выезд на Шпандауэр-Дамм, небольшой отрезок до Халлензее и вниз по Вестфэлише, – пока не остановился перед жилым домом, где суждено было разбиться всем его мечтам.

В подъезде дома на Принцрегентенштрассе, 24 обычно пахло едой. Красный пеньковый коврик, сбившийся под ногами Джулса, когда он бежал вверх по лестнице (узкий, достроенный лифт на два человека и в обычных-то обстоятельствах был испытанием терпения), за многие годы как следует пропитался запахами жаркого, фритюрного жира, чеснока и шашлыков. Сегодня в воздухе ощущался еще один компонент, который с каждым этажом, который Джулс преодолевал на пути к своей квартире, становился интенсивнее: дым. Удушливый чад.

«Стойте, подождите!..»

«Какого черта?..»

«Вы не можете здесь!..»

Джулс пробежал мимо своих коллег, которые встретили его в закопченных дверях квартиры энергичными незаконченными фразами.

Одного из двух пожарных он оттолкнул в сторону, увернулся от полицейского в прихожей, наполовину залитой водой. Почтальона, который обнаружил пожар, уже давно не было на месте, как и женского трупа в прихожей.

– Пожалуйста, это место преступления! – крикнул полицейский, что заставило Джулса ненадолго усомниться в своей вменяемости.

Место преступления? Как моя квартира может быть местом преступления?

Но, высвободившись из руки, которая схватила его сзади, и продолжая движение в направлении усиливавшегося запаха дыма, он совершил ошибку и бросил взгляд в открытую дверь ванной комнаты.

Он посмотрел на ванну, которую они с Даяной находили уродливой, потому что эмаль во многих местах облупилась, а вокруг слива были пятна.

Вода в ней напомнила ему заход солнца на озере Шармютцельзее. Один из его последних счастливых дней с Даяной, когда багровое солнце исчезло за верхушками деревьев Вендиш-Рица, напоследок окрасив поверхность озера в медный цвет.

Движение за спиной погнало его дальше. Прежде чем его схватят, он должен был добраться до самой дальней комнаты в коридоре.