Когда она вернулась - Берри Люсинда

Рэй засмеялся.

– Мы не секта.

– Как бы вы тогда описали ваше сообщество? – поинтересовалась я и тут же добавила: – Одной фразой.

Рэй задумчиво потер подбородок, подбирая слова.

– Мы – движение за социальную справедливость, призванное распространить любовь Христа на всех, – проговорил он и, подавшись вперед, оперся о стол. – Матфей, глава двадцать пять, знакомо?

– Прошу прощения, нет.

– Матфей, глава двадцать пять, стихи тридцать пять и тридцать шесть. Они аккумулируют всю нашу философию. Иисус сказал: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Что вы сделали одному из сих братьев Моих меньших, то вы сделали Мне». Вот так мы и живем, и это можно назвать нашим кредо.

К такому сложно было подкопаться. И близко не так пикантно, как мы с Лео могли втайне надеяться.

– Так как же это все работает? В практическом смысле.

Звучало все это весьма поэтично, но мне хотелось узнать, что это означало в повседневной жизни.

Рэй сложил руки на столе.

– Мы живем как слуги Христовы.

Все еще никакой конкретики. Ничего, что я не могла бы прочесть в любой из брошюрок, разложенных у входа. Я решила зайти с другой стороны.

– Вы всегда помогали людям?

– Конечно же, нет. Я начал заниматься этим чисто по ошибке и промыслу Божьему.

Следующий час пролетел за рассказом Рэя о нищем детстве, которое он провел на маленькой ферме в сельской местности Нью-Джерси. Начав работать в девять лет, он трудился без передышки, собираясь, когда вырастет, стать успешным биржевым брокером. Его жизнь казалась воплощением американской мечты, пока однажды по дороге домой ему не пришло в голову усомниться в собственном счастье. Эти сомнения привели его к поиску высшего предназначения. Мне все это показалось немного избитым, так что, пока Рэй расписывал, как жертвовал свои деньги различным благотворительным организациям, я немного отвлеклась на собственные мысли. Начав с раздачи имущества бездомным на улицах, он дошел до того, что позволил семьям, проживавшим в убежищах для жертв домашнего насилия, занять три принадлежавших ему особняка в разных частях страны.

– Я об этом ни разу не пожалел, – заключил он.

– Ни единого?

Рэй покачал головой.

– В моей душе всегда жила какая-то неприкаянность и пустота. Но я жил дальше, притворяясь, что это не так. А новый образ жизни позволил мне не просто избавиться от этих эмоций, но перестать жить чужой жизнью и ступить на путь истинный. Все богатства мира не могли бы дать мне это, – сказал он.

Я сделала над собой усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, ничем не выдав своего раздражения. Вечно жалуются на то, что деньги не приносят счастья, только те, у кого они есть. Одной из причин, по которой я была так рада вернуться к работе, было то, что мы со Скоттом могли бы перестать ссориться из-за денег. Мы ругались из-за денег с тех пор, как родилась Эбби, а до того у нас никогда не возникало повода. Все изменилось, когда мы стали жить практически на одну зарплату Скотта, только он отказывался признать, что причина наших ссор заключалась именно в этом. Слишком сильно его эго страдало от того, что в одиночку он не в состоянии был обеспечить нам привычный уровень жизни.

Голос Рэя прервал ход моих мыслей:

– Засыпаешь от скуки?

– Ни в коем случае, – заверила я его. Профессия репортера требовала владения искусством симулировать интерес и притворяться, что слушаешь, когда слушать совсем не хочется, а рассказ Рэя наскучил мне очень быстро. Он не слишком отличался от множества самопровозглашенных духовных лидеров, разъезжающих по Калифорнии. Я обвела рукой стены кабинета, имея в виду здание в целом. – Кто за все это заплатил?

– Люди жертвуют от щедрот своих сердец, а Господь никогда нас не оставляет, – ответил Рэй.

На завтра у меня было назначено интервью с родителями девятнадцатилетнего паренька по имени Шон, который стал одним из первых детишек, кому «Интернационал» помог очиститься, и недавно присоединился к движению. Три недели назад эти люди сделали «Интернационалу» пожертвование в сумме двухсот тысяч долларов. Сложно сказать – в поддержку ли самого движения, либо стремясь обеспечить сыну крышу над головой, пока тот подвязался здесь.

– Ну что, с тебя достаточно? – спросил Рэй. На сей раз настал его черед застигнуть меня врасплох.

– Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся.

– Да брось, Кейт. Я вижу, когда кому-то со мной скучно до смерти.

Я энергично затрясла головой.

– Вовсе нет. Весьма впечатляющий рассказ, – соврала я, надеясь, что прозвучало это убедительно.

– Ты ведь не станешь так врать своему мужу, а?

Я выпрямилась на стуле.

– Прошу прощения?

– Извини. Не хотел нажимать ни на какие кнопки.

– Вы не нажимали ни на какие кнопки, – отрезала я.

– В самом деле? – Он слегка склонил голову в сторону, насмешливо поглядывая на меня. – А с моей точки зрения кажется, что нажал.

Интересно, он так вел себя со всеми? Или только с женщинами?

– Я не лгунья, – сказала я.

– Все мы лжецы, – парировал он, до жути напомнив мне моего университетского профессора философии.

– О чем лжете вы? – задала я вопрос.

Губы Рэя растянулись в широкой улыбке, в глазах зажглись огоньки.

– Ну вот, наконец мы приближаемся к чему-то интересному, – отозвался он.

____

Это была уже вторая встреча в центре, которую я решила посетить, и на этот раз я чувствовала себя гораздо комфортнее, несмотря на расстройство из-за того, что Скотт прийти отказался.

– Ты же знаешь мое отношение к организованной религии, – отрезал он.

Но причина была не в этом. Я тоже была не слишком религиозна. Родители даже по праздникам не водили меня в церковь. Я просто подумала, что было бы здорово – у нас двоих появилось бы новое совместное занятие, однако Скотт не заинтересовался. Иногда я спрашиваю себя, зачем было пытаться? Скотт – человек привычки, и так было всегда.

Я налила себе чашку кофе и прихватила с подноса пару сахарных печений, прежде чем занять один из алюминиевых стульев. Раньше мне импонировала приверженность Скотта рутине – так выгодно это отличалось от того хаоса, который вечно царил у нас дома. Его характер приземлял меня. Все эти трудные годы помогал мне сохранять психическую стабильность, в особенности после гибели моих родителей. Но какое-то время назад мне стало казаться, что меня душат, и я не знала, что с этим поделать. Меня грызло чувство вины – так случалось всякий раз, когда подобные мысли возникали в моей голове. Мне повезло, что рядом со мной был Скотт. Точка. Усилием воли я заставила себя обратить внимание на происходящее вокруг. Эта встреча для меня была желанной возможностью отвлечься.

Сегодня алюминиевые стулья были расставлены в форме круга. В прошлый раз, когда я была в этом зале, на ориентации, они стояли рядами перед подиумом. Нельзя было попасть ни на какие курсы, лекции или ретриты, пока не пройдешь ориентацию. Даже в само здание не было хода, пока не зарегистрируешься на ориентацию. Внутри все должны были носить именные бейджи – их вешали на шею на специальных шнурках, чтобы безошибочно можно было распознать, кто есть кто. Никакой официальной охраны здесь не было, но не заметить крупных, смахивающих на вышибал ребят, которые бродили по коридорам и заглядывали в двери классных комнат, было невозможно. «Интернационал» вынужден был изменить своей политике открытых дверей после того, как они начали получать угрозы убийством от кого-то из местных.

– Не уверен, что хочу, чтобы ты туда возвращалась, – заявил Скотт, когда услышал об этом в новостях. Я отмахнулась от него, не желая даже обсуждать подобную дичь. Ни одну из этих угроз не стоило воспринимать всерьез. Пустая болтовня.

– Это менталитет жителей маленьких городков. Они не любят перемен и сопротивляются всему, что не вписывается в их традиционную систему ценностей.