Сладкая теплая тьма - Бишофф Саш

Лила одарила его смущенной, озадаченной улыбкой.

– Почему я должна возражать?

– Превосходно. – Он снова посмотрел на Селию и нахмурился. – Я лишь хочу убедиться, что мы с самого начала понимаем друг друга. Это такая замечательная роль, с невероятным потенциалом, и мне действительно важно, чтобы ты сыграла ее идеально. – Он протянул руку и коснулся ее щеки. – Договорились, милая?

– Она мне нравится, – мягко произнесла Лила после того, как Селия упорхнула, а Курт снова притянул ее в объятия. – Думаю, что она очень скоро станет звездой.

– И одновременно занозой в моей заднице, – пробормотал он. – Она провалила читку. Напомни мне, почему я нанял ее, а не Кейли?

Лила прищелкнула языком.

– Потому что, согласно твоей оценке, она успешно прошла кинопробы, – проговорила она. – Она просто зеленая, вот и все. Дай мне немного поработать с ней. Я очень быстро научу ее тому, как преуспеть в мире Курта Ройалла.

– Лучше бы ей быть чертовски хорошей ученицей, – буркнул Курт и прикусил ухо Лилы. – Мое терпение уже на исходе.

– Это всего лишь первый день, дорогой. – Она отодвинулась на расстояние вытянутой руки, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Выше нос. Ты приступаешь к проекту, который тебе нравится, помнишь?

– И все из-за тебя.

– Прибереги это для вступительной речи, – проговорила она, и он легонько шлепнул ее по заднице, затем повернулся к группе актеров, притворяющихся, что не смотрят.

– Ладно, все, – проревел Курт. – Перерыв окончен. Пришло время создавать наш шедевр.

5

Личные заметки: Дж. Гэбриэла

Пациент: Л. Крейн

Дата/время: 24 июня, 10:30 утра

Сеанс: 3

Раскрывающая сессия. Необходимо ознакомиться с сегодняшними открытиями, дополнительно проанализировать, как лучше всего поступить. Похоже, Л страдает от тревожного расстройства, настолько сильного, что оно не только парализует, но и искажает восприятие реальности. И это проявилось на старте.

Знал, что пациент хотел обсудить инцидент, произошедший в конце прошлого сеанса. Несколько случаев, когда границы между нами размываются, последний из них наиболее очевиден. Сознательно или нет, Л проверяет, как далеко можно зайти. Нуждается в непосредственном общении, хочет лучше понять мотивы, стоящие за поступками.

Как только Л устроилась, я вспомнил момент, когда она потянулась и взяла меня за руку. У меня сложилось впечатление, что ее чувства ко мне стали немного сложнее. Быстро нормализовал поведение, в упрощенных терминах объяснил, как работает перенос. Упомянутый процесс переноса – проецирование чувств к важной фигуре в ее жизни на кого-то другого (в данном случае на меня). Такое довольно часто случается в терапии (хотя я никогда не видел, чтобы это развивалось настолько рано): пациент находится в уязвимом состоянии, а терапевт, как единственный слушатель, начинает иметь больше значения. Терапевта можно рассматривать как человека, который разобрался в своей жизни и, следовательно, способен решить проблемы, или, возможно, просто есть ощущение, что ему можно доверять, он заставляет пациента чувствовать себя в безопасности. Возможно, пациентка осознает, что он видит и понимает ее так, как не мог бы никто другой. Я сказал, что все это совершенно естественно. Перенос действительно полезен для нашей работы, при условии, что мы выявим и решим основную проблему. Моей обязанностью было обеспечить сохранение профессиональных границ в отношениях между пациентом и терапевтом.

Ответ Л завораживает. Она понимает концепцию переноса, но отрицает ее наличие здесь, заявив, что инцидент, который я описал, никогда не случался.

Хотя отрицание в поведении Л не так уж удивительно – она могла быть смущена, стеснялась, чувствовала себя некомфортно. Но говорила искренне, казалась спокойной, совершенно непринужденной. Было очевидно, что она верила, что говорит правду.

Л напомнила мне, что в конце сеанса она была взволнована, расстроена. Сказала, что я, должно быть, заметил ее состояние, потому что именно я протянул руку и взял ее ладони в свои. Повторил для уточнения: думает ли Л, что инициатором был я?

Ответ Л:

– Я не думаю. Я знаю. И помню все ясно как божий день. Вы взяли меня за руку, нежно сжали ее и сказали, что я могу вам доверять. – Не дав мне времени ответить, Л добавила: – Но не волнуйтесь! Я вовсе не восприняла это неправильно! И мне жаль, если я каким-то образом произвела на вас такое впечатление. Я знаю, что уходила в спешке – наверное, была немного ошеломлена. Но, Джона, я знаю, что у вас самые чистые намерения. Вы пытались утешить меня. Вы точно знали, что мне было нужно в тот момент, и это сработало. Вы помогли мне успокоиться, взять себя в руки. Вы не должны чувствовать себя неловко из-за этого, и, конечно, нет никакой необходимости извиняться.

Уверен, что мои собственные воспоминания верны – мои записи с подробным описанием инцидента лишь еще одно доказательство, – но решил пока не настаивать. Не хотел, чтобы Л почувствовала, что я не доверяю ей.

Вместо этого заявил, что нахожу ситуацию очаровательной – каждый из нас считает инициатором другого. Признал, насколько трудно – вероятно, невозможно – порой быть абсолютно объективным. Спросил, что она почувствовала из-за нашего расхождения во взглядах. Реакция Л удивительно проницательна и осознанна:

– Думаю, что у разума есть способы изменять наши воспоминания так, что мы даже не подозреваем об этом. Возможно, это подсознательный способ создания нашего личного повествования, чтобы оправдать последовательность событий и позволить нам осмыслить собственную историю. Может быть, это способ редактировать и формировать историю, которую мы хотим рассказать.

Предположил, что, возможно, правда о том, что произошло на прошлом сеансе, лежит где-то посередине. В то время как один из нас должен был быть инициатором, я или она, вероятно, реагировал на что-то, правильно или неправильно воспринятое другим.

Уточнил, повлияло ли это на ее доверие, не показался ли я менее надежным как терапевт.

Л рассмеялась и ответила, что это, скорее, заставило ее больше доверять мне. Оценила мое обращение к неудобной теме. Сказала, что начинает чувствовать, что может доверять мне больше, чем кому-либо в своей жизни. Это привлекло мое внимание. Хотя значение слов Л опасно, это также явная возможность лучше понять мотивы, стоящие за переносом. Я попросил ее выразиться поподробнее.

– Это именно то, что я чувствую с тех пор, как мы начали встречаться. У нас было всего три сеанса, а мы уже поговорили о вещах, которые я никогда ни с кем не обсуждала. Вы смогли получить доступ к тем частям меня, которые так долго были похоронены. Такое чувство, что вы понимаете меня так, как никто никогда не понимал. Это немного пугает.

Упомянутая уязвимость, безусловно, может пугать.

– Но с вами я чувствую себя в безопасности, – продолжила она. – О некоторых вещах, которые мы обсуждали, я никогда не смогла бы поговорить ни с кем другим.

Спросил почему.

Л вздохнула.

– Не поймите неправильно: у меня есть замечательные друзья, друзья, ради которых я готова на все. Но когда оказываешься на моем уровне известности, быстро учишься: никогда никому нельзя доверять полностью. Потому что, если по какой-либо причине что-то случится и отношения развалятся, секреты могут стать оружием против вас.

Я предположил, что, должно быть, утомительно постоянно защищаться. Л ответила, что привыкла к этому. Спросил, доверялась ли она матери.

– О, я бы никогда не стала говорить с мамой ни о чем из этого. Не смогла бы. После смерти папы она изменилась. Это произошло практически за одну ночь: она стала другим человеком.

Снова вспомнив о голосовой почте от Карен, заинтересовался этим и спросил, что такого было в смерти отца, что так разительно изменило ее. Л пожала плечами, напомнила, что напрочь забыла события той ночи.